Чтение 35–й страницы книги ~Мародеры~

- Меня зовут Никита, а мою спутницу - Люся.

- Очень приятно. Вашу спутницу я припоминаю. По-моему, вы работали в АОЗТ
"Прибой" у господина Балясина? Выездной секретаршей, кажется?

- Да... - немного робея, произнесла Люська.

- И вы проживаете в Ново-Сосновке, на даче, которую он вам купил. Верно?

- Ага...

- Вы не волнуйтесь, Люсенька. Я понимаю, что вы только что пережили
большое горе. Что делать, жизнь теперь такая непредсказуемая... Между мной и
господином Балясиным существовали очень теплые, дружеские и деловые
отношения. Поэтому я вам очень сочувствую и приношу глубокие соболезнования.
Три дня назад, кстати сказать, мы подписали одно очень серьезное соглашение,
которое, я не боюсь этого слова, могло подтолкнуть некоторые силы на
применение такого ужасного, последнего "довода".

Люська горестно всхлипнула.

Фомина налила Люське стакан боржоми. Пока разволновавшаяся Люська глотала
минералку, Света обратилась к Никите:

- А вас, господин Никита, я вообще-то совсем не знаю. Только догадываюсь,
что вы из Москвы приехали. По говору. Но кто вы - для меня загадка. Хотя и
очень счастливая. Два раза меня спасли от покушений. И так удачно, что
просто диву даешься: дважды оказались именно в том месте и в то время, когда
на меня засады устраивали... Вы уж раскройте карты, пожалуйста, кто вы
такой: ангел-хранитель, что ли?! Или профессиональный антикиллер? Или
все-таки оперативник, а?

Никите понял: Булочка подозревает его в том, что все эти покушения были
организованы с одной целью - завоевать ее доверие и внедрить его, допустим,
в ее заведение.

- Я студент, - отчего-то покраснев, произнес Ветров. - На втором курсе
учусь, пишу курсовую по отечественной истории. Для того чтоб собрать
материал по курсовой, мне надо было встретиться с пенсионером Ермолаевым,
сыном здешнего председателя губревкома, погибшего в 1919 году...

После этого Никита начал пересказывать все как было, даже то, чего Люське
с Фаридом рассказывать не стал: и про первую, и про вторую части дневника
Евстратова, и про клад Федьки Бузуна... Говорил, словно бы сваливал с души
тяжкий груз. Хотя прекрасно понимал, что если эта самая Света-Булочка - на
самом деле совсем не похожая на булочку - действительно очень крутая,
которой даже здешний Хрестный не указ, то шансов уйти отсюда живым у него
остается все меньше.

- Интересно, очень интересно... - задумчиво произнесла Света. - А бумажки
эти вы с собой принесли?

- Да, - ответил он, выкладывая на стол рюкзачок. - Здесь у меня все, и
бумаги, и вещественные доказательства против меня самого...

- Настоящая явка с повинной... - хмыкнула Света, когда на столе появились
четыре пистолета. - Вот что, Никита. Оставьте на столе бумаги, а остальное,
пожалуйста, спрячьте обратно. Сами, своими руками. И отдайте его, будьте
добры, Дмитрию Петровичу - это мой заместитель по режиму.

Дядька в черных очках подошел к Никите и почтительно принял у него
рюкзачок.

- Теперь вот что, - сказала Света очень серьезно и без улыбки. -
Возвращаться на дачу в Ново-Сосновку вам нельзя. Могу сообщить, что сегодня
утром моя служба безопасности задержала две группы, которым очень крупная
фигура заказала ваше похищение или даже убийство. Так что они туда могут и
еще разок наведаться. Эта "Волга", которую вы разбили сегодня у магазина,
тоже достаточно приметная, а я не хочу никаких неприятностей. Поэтому
некоторое время вам придется провести у меня. Потом мы подумаем, чем вам
можно помочь. Конечно, особого комфорта тут нет, и вам, наверно, покажется
немного скучновато взаперти, но зато вы будете в полной безопасности.

- Надо надеяться... - пробормотал Никита.

- Не волнуйтесь, все будет в порядке, - сказала Света. - Дмитрий
Петрович, проводите, пожалуйста, Люсю, а мне нужно еще кое-что уточнить с
Никитой...

ПРИВЕТ С ТОГО СВЕТА!

- Идемте, Люсенька, - произнес Дмитрий Петрович как можно нежнее и взял
даму за локоток. Когда они вышли из кабинета, Светлана вышла из-за стола и
подсела к Никите.

- Вы сказали, что просмотрели не все документы так?

- Да. Я дочитал только дневник Евстратова, да еще видел черновик какой-то
записки.

- Не возражаете, если мы посмотрим дальше вместе?

- Наверно, я не принес бы вам все это, если б возражал. У меня был
последний шанс - идти к вам.

Света посмотрела на него, чуть прищурившись.

- А почему вы так подумали? Вам это кто-то подсказал?

- Мне это подсказал человек, который считает, будто мне жизнью обязан.
Газпром. Знаете такого?

- А-а! Вот оно что... - улыбнулась Света, - такой толстенький веселый
татарин. Балясин, когда мы встречались по поводу Бузиновского леса, привозил
его в качестве охранника. Его друга и земляка Мустафу убили вместе с
Балясиным...

- Он об этом не говорил...

- Зато я об этом знаю. А вот насчет того, что Фарид вам жизнью обязан, не
слышала.

- Ну, это он так считает. Просто я однажды помог ему спуститься по
лестнице и сесть в машину... - поскромничал Никита. - Правда, это было в
Грозном.

- Вы там были? Ни за что бы не подумала...

- Ну, не все же оттуда приходят как Рэмбо, - смутился Никита. - Тем более
что кормили так себе.

- Хорошо, не буду вам надоедать. Давайте посмотрим, что это за бумаги...
- Света еще теснее придвинулась к Никите, ее туго обтянутое брючками бедро
мягко прижалось к нему, а ароматные гладкие волосы прикоснулись к уху. Да
еще и плечико дотронулось. Чуть-чуть. Вроде бы ничего особенного, но Никите
стало как-то очень тревожно и неловко.

- Так, - сказал Никита преувеличенно громко, разворачивая первую из
нескольких еще не просмотренных бумажек, вложенных между линованными и
разграфленными листами, вырванными из старой конторской книги, на которых
Евстратов дописывал свой дневник.

На бумажке тем же корявым почерком, совсем непохожим на почерк
Евстратова, которым было накорябано незаконченное "Препровождение", кто-то
вывел раз десять одно и то же: "Демин Егор, Демин Егор, Демин Егор..."
Писали вставочкой, фиолетовыми чернилами.

- Проба пера, - прокомментировала Света с усмешкой. - Не больно ценный
документ! - Демин Егор - отец Степаниды Егоровны, которая живет рядом с
Василием Ермолаевым в соседнем доме, - заметил Никита, - а он, между прочим,
был вестовым у Ермолаева. Правда, когда Евстратов убегал от большевиков,
этого Демина подстрелили...

- Погодите, Никита, - остановила его Света, - вы так говорите, будто я
читала дневник и все-все знаю. А я пока еще полный профан. Может, подробнее
попозже расскажете? Давайте лучше дальше поглядим.

Самыми интересными оказались несколько листов, вырванных из школьной
тетради в клеточку и представлявших собой письмо, написанное знакомым
корявым, правда, чуть облагородившимся почерком и уже шариковой авторучкой:

"Привет с того света, родимые мои, дочка Стешка, внуки и правнуки,
которых не знаю! Вася Ермолаев, к тебе тоже с приветом дядя Егор!

Насчет того света шутки, конечно. Пишу на этом, покуда живой. А в Бога я,
как сознательный красноармеец, с 1917 года не верил, и вам не советую.

Не знаю, когда вы эту мою схоронку найдете, может, уже при полном
коммунизме, а может, и нет. Одно знаю: найдете тогда, когда меня на этом
свете не будет, потому как при жизни мне вам открываться стыдно, а после
смерти - как-то проще. Никто из детей в лицо не плюнет и гадом-подлюкой не
назовет. Хотя, может быть, так оно мне и следует.

Может, сильно я вас обижу тем, что прожил с этим злом на душе, но уж так
вышло, не обессудьте. Каюсь я, родимые, и перед вами, и перед Советской
властью, что утаил бумаги, что лежат вместе с этим письмом в схоронке,
которую еще со времен царского режима имел в доме наш доблестный павший
герой Михаил Петрович Ермолаев. Об той схоронке знаю нынче один я. Знали еще
до германской войны несколько большевиков, которые с Ермолаевым были в
подполье и там свои бумаги прятали. Но двое из них на царской каторге
померли, трое в гражданскую погибли, а еще одного кулаки вилами закололи при
коллективизации. Сам Ермолаев мне ее показал в 1919 году, когда был
предревкомом. На случай, если город будем сдавать и придется в подполье
уходить.

Это было еще в августе, когда был мятеж в губернии и белые вовсю
наступали. Но мы сдюжили и кулацко-беляцкую сволочь раздавили. Даже попался
нам живьем самый главный Александр Евстратов, белый капитан. Мы его привезли
в Севериновск, посадили в уездном исполкоме под арест. Но ночью налетела
банда, троих из охраны убили, а меня ранили тяжело. Мог бы и помереть, но за
три недели поправили. Я уже почти совсем здоров был, когда в Севериновский
лазарет наведался Ермолаев и сказал, чтоб я быстрей выписывался, а то ему
новый вестовой не поглянулся. Я врачу сказал, чтоб он меня отпустил с Михаил
Петровичем, а он - ни в какую, дескать, еще в животе шов разойдется. Поэтому
я с Ермолаевым и не уехал. А через день Ермолаева самого в лазарет привезли,
еле живого - восемь ранений было. Банда его автомобиль обстреляла, погнались
за ним на конях, он двоих сам застрелил, а еще одного порубал разъезд,
который на стрельбу из Севериновска выехал. Под четвертым лошадь убило, и
его живым взяли. Этот живой оказался повстанцем Иваном Корнеевым, по кличке
Корнила, он же и подтвердил, что тот, которого изрубили, был Евстратов".

На этом месте первый листок из тетради в клеточку завершился. Продолжение
оказалось на других, точно таких же:

"При Евстратове нашли планшетку, в которой были вот эти самые бумаги. Я
ее один раз, когда его живым брали, уже в руках держал, а потом, когда меня