Чтение 35–й страницы книги ~Заповедник для академиков~

- Тайну?

- Я знаю, что ты спрятал под плед, когда меня увидел.

- Что? - вопрос дался Александрийскому с трудом.

- Я не могу сказать этого при девушке, - рассмеялся Глазенап, обернулся
и с удивлением уперся выцветшими, утонувшими в черепашьей коже глазками в ее
почти обнаженную грудь. - Нет, не могу, - повторил он и засеменил дальше к
лестнице. Остановился, не дойдя трех шагов до лестницы, и зашелся в хохоте.

- Опасно! - закричал он, - опасно так стоять перед Павлом
Александрийским, милая девушка! У него там под пледом... там, там - вы не
поверите - револьвер!

Лидочка даже ахнула. Пронзительный голос Глазенапа разносился по всему
дому.

- Что ты несешь! - крикнул Александрийский.

- Я в переносном смысле, - захохотал Глазенап и, согнувшись от хохота,
стал подниматься по лестнице. - Я в переносном смысле, чтобы не испугать
девушку. Ах ты, старый греховодник!

- Так меня пугать нельзя, - сказал Александрийский, - Я умру раньше,
чем собирался... - Он прикрыл глаза и медленно дышал, Лидочка поглядела в
окно. День, хоть и приблизился к половине, был таким же серым и полутемным.
Лидочка представила себе, какой толщины тучи нависли над Москвой - может,
уже никогда не будет солнца?

- Я должен признаться, - сказал Александрийский тихо, - что я ждал вас
с докладом о происходящих событиях. Но не в таком виде.

Он хрипло засмеялся.

- У меня важные новости, - сказала Лидочка.

- Подозреваю. И очень заинтригован. Давайте заглянем ко мне в комнату,
с меня хватит одного Глазенапа.

Профессор медленно поднялся, Лидочка помогла ему.

- Такая погода на меня плохо действует, - сказал он, словно прося
прощения за немощь. - Раньше я не подозревал, что погода может на меня
влиять. Погода была сама по себе, а я сам по себе.

В комнате Александрийский попросил Лидочку закрыть дверь на щеколду,
потом прошел с револьвером в руках к горящей настольной лампе и, надев очки,
начал разглядывать оружие.

- Это револьвер Алмазова, - сказала Лидочка. - Я так думаю.

- Я и без вас знаю. Глядите.

Лидочка подошла к профессору и заглянула через плечо. Сбоку к
револьверу была приделана серебряная табличка с гравированной надписью:
"Отважному борцу за чистоту Революции Я. Алмазову - Ф. Дзержинский.
12.12.1922 г.".

- Зачем вы отняли у чекиста именной наган? - спросил Александрийский.

- Это Альбина, - сказала Лидочка.

- Тогда садитесь и рассказывайте.

Глава седьмая

Пока Лидочка рассказывала. Александрийский чертил на большом листе
бумаги каракули. Он почти не перебивал, и Лидочке снова показалось, что
старику приятно участвовать в столь драматических событиях, потому что
участие в них наполняет его жизнь и даже продлевает ее.

- Итак, - сказал он, все выслушав и продолжая рисовать. - У нас с вами
есть пистолет, который, по моему разумению, не имеет никакого отношения к
событиям. Не имеет?

- А если Полину убил Алмазов?

- Думаю все же, что он ее не убивал. Если ее вообще кто-нибудь убивал.
Зачем, скажите, Алмазову было бросаться с обыском к ней домой?

Тут же Лидочка вспомнила о медальоне, который, не желая того,
узурпировала. Может, пришло время рассказать профессору о приключениях с
кастрюлей?

Но профессор перебил ход ее мыслей.

- В любом случае револьвер надо будет вернуть владельцу,- сказал
Александрийский.

- Кому?

- Алмазову.

- Но мне его дала Альбина.

- Лидочка, что вы говорите! Вы представляете, какими несчастьями не
только для Альбины, но и для всех, кто окружает Алмазова, обернется пропажа
револьвера? А если Альбина намерена пустить его в дело? Нет, нет, мы обязаны
возвратить револьвер владельцу, иначе небо свалится на землю - перепуганный
чекист подобен стаду диких буйволов. Интересно, что делают с чекистами,
которые теряют револьверы Дзержинского? Наверное, их распинают на Лубянке.

- Но как возвратить? Я же не могу подойти к нему и сказать-вы тут одну
штучку потеряли.

- Оригинально, Я представляю картинку! Нет, вы должны спрятать
револьвер и сообщить Альбине, где он лежит. Но перед этим обязательно взять
с Альбины слово, что она не пристрелит чекиста. История учит, вы ей
передайте это, пожалуйста,- что еще никто ничего не добился, стреляя в
негодяев. Они неистребимы, как головы Горгоны,- их можно убить только вместе
с системой, которая их породила. Но боюсь, что это дело для наших внуков...

Александрийский перестал рисовать и взял револьвер в руки. Склонив
набок голову, он любовался табличкой с выгравированной надписью,

- Ни в коем случае не передавайте револьвер Альбине из рук в руки...
Добро бы обыкновенная пушка, а то - реликвия великой эпохи! Если в ближайшие
годы твоего Алмазова не пустят в расход, этот ревнаган станет экспонатом
музея Революции.

Александрийский подошел к платяному шкафу и положил револьвер на него.

- Мы с Конан Дойлем считаем, что улики должны лежать на виду - тогда их
никто не видит,- сказал он.

- А мы не возьмем его с собой?

- Сначала надо отыскать безопасное место.

- Я хотела вам сказать, что ко мне приходил Матя... Матвей Ипполитович.

- А этому что было нужно? - Александрийский сразу подобрался, словно
кот, увидевший птичку.

- Он искал Полину.

- Как так искал?

- Он сказал, что не видел ее с ночи.

- А зачем она ему понадобилась? - Александрийский агрессивно наступал
на Лиду, словно она была в чем-то виновата.

- Она его шантажировала, она требовала, чтобы он на ней женился, дал
свою фамилию, помог устроиться...

- Бред и неправда. Она бы не посмела. Он ее убил, а теперь ищет
оправданий.

- А если он ее не убивал? Он сказал, что ходил к ней во флигель, но
увидел там Алмазова.

- А чем она его запугивала?

- Что расскажет про тот случай... когда он участвовал в насилии.

- Этим вашего Матю не испугать, - отмахнулся Александрийский. - Такой
грех молодости только красит его в глазах Алмазова.

- Я ему то же самое сказала.

- Надо было промолчать. С убийцами следует вести себя осторожнее.

- Вы правы. Он оказался очень нервным.

- Что еще?

- Я сказала, что знаю о поезде Троцкого!

- Вот! Именно! - Александрийский обрадовался так, словно уже разоблачил
убийцу.- В самое больное место! Я же говорил, что ему плевать на насилия и
убийства - но Троцкий! Троцкий, предатель партии и Марксизма, наш главный
соперник и враг - тут уж не до супербомбы - от такого Мати мы побежим как от
Зачумленного! Ясно, он боялся именно этого. И Полину ухлопал из-за этого. И
вас задушит из-за этого... Что молчите? Он вас душил? Ну признавайтесь, он
забыл о вашей несказанной красоте и начал откручивать вам головку или сразу
в сердце ножик? А? Почему молчите?

- Марта вошла в комнату, и он не успел меня задушить.

- Вот именно! - профессор зашелся в вольтеровском смехе.

- Павел Андреевич. - Лидочке было вовсе не смешно. - Вы забываете, что
он мог меня в самом деле убить!

- Вы живы! Остальное - лирика, сентиментальная литература. Главное -
Шавло фактически признался в убийстве Полины. Как только Алмазов узнает, что
Шавло так замаран, он побежит от него, как черт от ладана!

- Но ведь речь идет о супербомбе, о спасении нашего Союза от фашизма!

- Супербомба - дело завтрашнее, дело непонятное и рискованное. А Шавло
- сегодняшняя угроза. Ты увидишь, как Алмазов от него отвернется. Вот и
замечательно. Это и требовалось доказать...

Раздался отдаленный удар гонга.

- Обед, - со значением сказал профессор. - Теперь можем со спокойным
сердцем и за супчик!

Следующий удар раздался куда ближе-президент Филиппов шел по коридору и
бил восточной колотушкой в старинный и тоже восточный гонг.

- Но если Полина мертвая, кто же скажет Алмазову, что Матя служил в
охране Троцкого?

Вопрос застал профессора у самой двери. Вопрос вонзился в спину, как
копье. Профессор ослаб в коленях, его лицо вмиг побелело. Он приоткрыл рот,
словно рыба.

- Лекарство? - спросила Лидочка. - Где лекарство?

- Господи, - отмахнулся профессор, - Вы ничего не понимаете, Я ведь не
умею доносить!

- На кого доносить? - не поняла Лидочка.

- На Матвея. Надо срочно донести на Матвея Алмазову. Что он служил в
охране Троцкого. Иначе всем будет плохо.

- Павел Андреевич, ну что вы говорите! Я же тоже не умею доносить.