Чтение 35–й страницы книги ~Дезертир~

дети после ареста матери были направлены в местный приют (бывший приют монастыря
Святого Лазаря). Это и пытались втолковать несчастной соседи, но та, судя по
всему, ничего не поняла.

Мари дю Бретон нашли на пороге дома. Она была мертва. Прибывший полицейский
врач установил, что несчастная погибла "по причине отсечения головы" не менее
полусуток назад, как и гласил "вышеприведенный" акт о казни...

Я прикрыл глаза - читать такое было трудно. Вспомнился старый сырой склеп,
обнаженное тело с серебряным крестиком - и страшный обрубок шеи с торчащей
желтой костью...

Я так и не понял, что решила всезнающая парижская полиция вместе со своими
"коллегами" из ведомства гражданина Вадье. Расследовать дело не стали, но и
закрыть, похоже, не решились. "Дезертирство" вдовы Дю Бретон, двадцати девяти
лет, из третьего сословия города Ванна, постарались особо не афишировать, однако
же копия упомянутого дела была передана лично гражданину Амару.

Выходит, чернявый тоже в курсе этой странной - и страшной - истории!
Правда, трудно сказать, воспринял ли он ее всерьез. У гражданина Амару полно дел
поважнее...

Я закурил новую папелитку и покосился на внушительного вида бутыль,
стоявшую на подоконнике. По уверению того, кто мне ее всучил, в бутыли был
настоящий грапп, причем даже не овернский, а марсельский. Но пить не хотелось.
Собственно, емкость предназначалась для гостей. Гражданин Вильбоа завтра
собирался выписаться из больницы и заглянуть ко мне с визитом, а молодой индеец,
оказавшийся, ко всему прочему, знакомцем Шарлотты Корде, прислал записку, также
обещая нагрянуть в гости. Приходилось быть во всеоружии...

Вторая стопка бумаг оказалась куда более внушительной. Неудивительно, ибо
речь в ней шла не о скромной сержантской вдове, а о самом гражданине Лепеле-тье
де Сен-Фаржо, чей гипсовый бюст, увенчанный красным каторжным колпаком, стоял
справа от входа в зал Оперы.

Биографию якобинского апостола я читать не стал.

Достаточно и того, что я помнил. Цареубийца был вовсе не мебельщиком из
Сент-Антуана и не медником из Сен-Марсо. Гражданин Лепелетье, владевший дюжиной
мануфактур, успел неплохо обогатиться еще при Старом порядке, щедро используя
привилегии, предоставлявшиеся Его Величеством французским предпринимателям. Но
Сен-Фаржо оказался из тех, кто кусает кормящую его руку.

15 января все того же Первого года Республики гражданин Лепелетье зашел
пообедать в ресторацию Фев-рье, что в Пале-Рояле (в то время уже "бывшем").
Достойного якобинца можно понять - он выполнил тяжкую, но столь нужную Революции
работу. Только что гражданин мануфактурщик, вместе с большинством конвента,
проголосовал за казнь "изменника и врага народа" Луи Капета. Неудивительно, что
гражданин Лепелетье, приложивший немало усилий, чтобы и остальные обагрили руки
в крови Короля, решил утолить голод правда, не краюхой хлеба с солью, а
изысканным раковым супом и мясом по-бургундски.

С супом было покончено быстро, но до десерта дело не дошло. Некий, как было
указано в протоколе, "коренастый гражданин с черными волосами и синим лицом. ."

Мне показалось, что зрение начинает шалить. Синим лицом? Я протер глаза -
все верно. "Синим лицом, небритым подбородком, одетый в широкий камзол..."

Выходила какая-то чушь. Добро, если бы сей документ составил гражданин
д'Энваль из племени ирокезов. Но это писал не он, а сотрудник городского
комиссариата! Уж там служат люди, знающие цену каждому слову!

Приходилось верить. Итак, "коренастый с синим лицом" спросил у гражданина
Лепелетье... Нет, не так. Дотошный чиновник воспроизвел весь разговор - краткий,
но поучительный:

"- Вы Лепелетье? Вы голосовали по делу Его Величества?

- Я подал голос за смерть.

- Негодяй! Ты мне и нужен!"

Для чего именно, стало ясно буквально в тот же миг. "Коренастый с синим
лицом" выхватил саблю "из-под широкого камзола" и проткнул так и не съевшего
десерт Лепелетье насквозь. Случившийся тут же хозяин ресторана гражданин Феврье
попытался проявить патриотический пыл и задержать коренастого, но получил
сильный удар рукоятью сабли по носу, после чего уже ничто не мешало владельцу
широкого камзола беспрепятственно скрыться.

по показаниям хозяйки, Антуан Пари прибыл в гостиницу накануне, находясь в
добром здравии. Правда хозяйку смутил странный цвет лица постояльца - синий
словно тот был с перепоя...

Еще раз просмотрев документы, я сообразил что пропустил нечто важное и
вновь вернулся к началу. Антуан Пари, дворянин, зачислен в Королевскую гвардию в
1784 году... Стоп, откуда он родом? Ответ я нашел тут же - будущий гвардеец
родился в Бриньогане. Название мне ничего не говорило, и я пожалел, что не
догадался купить карту.

Одна из свечей предательски мигнула и погасла. Я хотел зажечь новую, но
передумал. Читать больше не стоит, да и главное я уже понял. И это главное...

Глоток граппа обжег горло. Я с трудом перевел дыхание. Меня не обманули - в
бутылке оказалось именно то, что обещано. И вновь, как когда-то у костра, я
понял, что огненный напиток не пьянит. А ведь кружка граппа способна свалить с
ног королевского гвардейца! Такого, как покойный Антуан Пари...

Амару ждал меня в центре Вандомской площади возле полуразрушенного
пьедестала, где когда-то поднимал копыта бронзовый конь Короля-Солнца. Я не
помнил этих мест, но говорливый кучер успел подробно поведать и о разрушенном
монументе, и о Клубе якобинцев, выходящем окнами на площадь, и даже о подземном
ходе, когда-то прорытом под площадью: некий шевалье пожелал быть похороненным
аккурат под копытами королевского коня. Очевидно, именно его кости, если,
конечно, склеп уцелел, попирал сейчас башмаками гражданин Амару, кутавшийся в
теплый длинный плащ. Утро действительно выдалось на диво холодным.

- Я получил вашу записку, - начал я. - Мы же договаривались...

Амару кивнул и поморщился:

- Все к черту! Сегодня чуть не подал прошение об отставке. К счастью,
вовремя вспомнил, что с моей должности уходят только на площадь Революции...

Сама площадь Революции находилась в пяти минутах ходьбы, но я специально
попросил кучера, чтобы тот объехал ее стороной. Смотреть на хитрое изделие
доктора Гильотена не хотелось даже издали.

Чернявый нерешительно оглянулся.

- У нас на первом этаже кофейня, но вам там показываться не стоит. Мы и так
нарушаем правила...

"У нас", очевидно, означало в Якобинском клубе, здание которого стояло
совсем рядом. Спорить я не стал - пить кофе в подобном месте не тянуло.

Мы свернули налево и оказались на широкой улице, почти пустой, несмотря на
то, что утро уже вступило в свои права.

- Давно тут не были? - усмехнулся Амару, заметив, как я оглядываюсь. -
Да-да, та самая. Улица Сент-Оноре. Самый короткий путь из Консьержери до площади
Революции. Через час здесь будет не протолкнуться.

Я понял - именно по этой улице возят смертников. "Связками", как скотину на
убой. Где-то здесь проводит долгие часы мадам Вязальщица. Впрочем, она занимает
место поближе к площади.

- Дом впереди видите?

Я пожал плечами. Дом казался совершенно обыкновенным, разве что излишне
скромным для этих мест.

- Если это дорога на тот свет, то здесь, вероятно, проживает Цербер?

Амару бросил на меня быстрый взгляд. - Действительно не знаете? Или...
Оставалось удивиться как можно естественнее.

- Здесь действительно квартирует Цербер. Друзья обычно зовут его
Максимилианом Робеспьером. Вон, второй этаж - его окна...

Окна второго этажа оказались закрыты ставнями Внезапно представилось, как
гражданин Неподкупный выглядывает в щелку в ожидании первой телеги с
обреченными. Оттуда, со второго этажа, превосходный обзор...

Мы завернули в небольшое кафе. Амару здесь явно знали. Хозяин махнул
полотенцем, и один из "мальчиков" принес нам полный дымящийся кофейник.

Я ждал начала разговора, но чернявый не спешил - цедил кофе, время от
времени настороженно поглядывая по сторонам. Наконец он оставил чашку,
наклонился через стол и впервые улыбнулся.

- У меня уже мания преследования, гражданин Шалье. Все кажется, что за
соседним столиком сидит какой-нибудь дружок Шометта или Эбера, не к ночи будь
помянут! Итак...

Он держал паузу, и я воспользовался этим, чтобы закурить. Амару хмыкнул:

- Вот видите! Смотрю и думаю, почему вы бросили трубку и перешли на
"папелито". Гражданин Шовелен рассказывал, что подарил вам в Лондоне какую-то
особую трубку из турецкой вишни...

Я не ошибся - тот, чей документ лежал у меня во внутреннем кармане,
действительно курил трубку. Амару наблюдателен. Возможно, он заметил не только
это.

- Меня подменили, - сообщил я, пуская кольцо дыма. - Я не агент Шалье. Я
страшный роялистский шпион!

- К сожалению, нет, - Амару даже не улыбнулся. - Много бы я дал, чтобы вы
были шпионом! Черт! Они что там, у д'Антрега, невидимки? Даже де Батц не смог до
них добраться!

Спорить я не стал, но порадовался, что барон - из страха или из жадности -
не был достаточно откровенен с чернявым.

- Я попросил вас прийти, гражданин Шалье, потому что дело зашло слишком
далеко. Мы были согласны потерпеть месяц-другой, чтобы закончить операцию
красиво. Но сейчас не до красоты. Сегодня утром я узнал что в Кобленце получили
сведения о проекте "Лепелетье"...

Поистине, гражданин де Сен-Фаржо не давал мне проходу! Впрочем, то, о чем
узнали в Кобленце и на что намекал де Батц, едва ли прямо связано с
мануфактурщиком-цареубийцей.

- Если шпион сидит к Комитете общественного спасения, - я развел руками, -
следовало ожидать... Амару как-то странно посмотрел на меня и мрачно усмехнулся:

- О проекте "Лепелетье" ни разу не докладывали на Комитете общественного
спасения. Он вообще не проходит по бумагам Конвента. Его финансирование ведется
из фонда "Вальми"...

Чернявый вновь сделал паузу, очевидно, давая мне возможность оценить
сказанное. Я кивнул, хотя, конечно, ничего не понял. Вальми - возле этого