Чтение 35–й страницы книги ~Печать на сердце твоем~

из мальчишек.

- Пали! Пали их!

- Стойте!

Згур выхватил меч, но его не слушали. На площадью стоял уже не рев - вой. В глазах горело безумие, руки сжимались в кулаки, кто-то уже тащил связки заранее припасенной соломы...

Згур уже примеривался, как ловчее разрубить чаклуна пополам, но тут где-то совсем рядом грозно пропела труба. Сверкнула начищенная сталь. "Катакиты" с копьями на-перевес окружали площадь. Над красными перьями бился развернутый Стяг с белым Единорогом.

Крик стих, кулаки разжались. Згур облегченно вздохнул. Кажется, безумие, охватившее лучевцев, отступило. Он обернулся, но чаклуна на помосте не было, лишь рядом с бронзовым крестом сиротливо лежал забытый при поспешном бегстве посох.

На помост быстро взбежали Гусак и.Сажа. Згур улыбнулся заплаканным мальчишкам, вспомнил мудреные ве-

нетские слова, поднял руку:

- В остатний раз! Ежели кто почнет воев моих трогать, сам того к столбу привяжу и солому запалю. Ясно?

Люди молчали, но вот толпа колыхнулась, зашумела.

- Зрадники они! Дед их зрадник!

- То бой решит. Хлопцев этих перевожу к сотнику Саже под начало...

На черном лице расцвела довольная усмешка. Фракта-рий расправил плечи, рука легла на рукоять меча. Кто-то попытался крикнуть, но тут же замолчал - не иначе, соседи под ребра дали.

- А сейчас - все прочь! Долбило, уводи своих! Вскоре площадь опустела. Згур приказал отвести растерянных, еще не успевших опомниться мальчишек в лагерь и усилить посты. Да, безумие отступило, но могло вернуться в любой час.

Глава 16 ПОЛОВИНА ВЕНЦД

Но самое страшное стало известно чуть погодя. Весть о лучевской резне подозрительно быстро разнеслась по всей Сури. На полночи, где в Вознесенного верил почти каждый второй, толпы на площадях проклинали Кровавого Згура, Згура Убийцу. Иереи Вознесенного призывали к отмщению, переворачивая свечи в знак проклятия Врагу Бога. Говорили и иное. Прошел верный слух, будто великий боярин Асмут Лутович повелел в своих владениях капища Вознесенного отнюдь не трогать, беглецов же, за веру изгнанных, привечать и оделять добром.

Все стало понятнее. Теперь на полночи Згура боялись больше, чем рогатых скандов. Асмут же Лутович стал славен, его имя произносилось с надеждой не только боярами, но и многими из посадских, особенно в Белом Кроме, где Вознесенного почитали уже много лет.

Не то было на полдне. Здесь, особенно в ближних городах, люди славили Мстителя за Богов, жрецы же вещали, что Боги Сури призвали Згура спасти землю - не только от скандов, но и от всякой нечисти, что добрым людям жить не дает. "Крестову людь" силой принуждали отречься от веры, непокорных же гнали за ворота, забирая все добро и кидая камни вслед. Наконец из дальнего святилища, где среди старых дубов возвышался какой-то особо почитаемый истукан, пришла весть, что отныне Боги Сури более не гневаются на своих чад и войску Згура Мстителя будет дарована скорая победа.

Разбираться со всем этим не оставалось времени. Скан-ды вновь зашевелились за Певушей, вдобавок надо было подгонять мастеров, которые в чаду и дыме перегоняли по хитрым "скляницам" земляной жир. Другие ладили чаны и меха. Вскоре за городом, в глубоком овраге, ударило шипящее пламя. Невольная выдумка лысого мудреца, мечтавшего отправиться на "пупыре" в небеса, обратилась в необоримое Пламя Смерти. В это же время лесовики из Ярчуко-вой сотни изыскивали лучший путь, чтобы перетащить лодьи с Доная на Лагу. Сотня Крюка с полусотней добро-вольцев-лучевцев тайно готовилась к походу в далекую Скандию.

...Возвращаясь в Лучев из частых поездок по лесной глухомани, Згур расспрашивал редких торговцев, решившихся заехать в город, о делах на родине. Новостей было мало, купцы больше знали о том, что творится у алеманов и мадов и, конечно, в державе Кей-Сара, откуда почти все они были родом. Ория была слишком далеко. Наконец один мадский торговец вспомнил, что слыхал от лехитско-го купчины, будто "кнес Кий" скликает в своем "Киеве-городе", что наДеноре стоит, большой Сабор - собрание нарочитых мужей со всей земли, дабы миром решить спор о том, кому наследовать Железный Венец. "Обры" за широким Донором обретаются мирно, реку же переходить более не решаются - "убоялись зело".

Згур понемногу успокоился. Кажется, дело не дошло до самого страшного. Значит, можно не спешить, не оглядываться каждый день, не горит ли родной дом. Знать бы еще, кактамУлада...

После очередной короткой схватки с сотней "рогатых", пытавшихся перебраться через Певушу, Згур решил рискнуть и двинуться вслед за отступавшим врагом. В последние недели "рогатым" не везло. Лесная "паутина" работала исправно. Ярчуку удалось найти друзей и за Певушей. Не молчал и "человечек" Асмута. Теперь конуг Лайв не мог даже скрытно подобраться к пограничной реке. Самое время было пройтись по его заполью. Сотни великого боярина уже вторую неделю страшным гребнем прочесывали скандские тылы, доходя до самого Белого Крома. Пора было пускать в дело фрактариев.

Сотня Гусака уже готовилась к переправе, когда гонец из Лучева привез короткое послание. Кнесна Горяйна звала воеводу Згура Иворовича в город для срочной беседы. Подумав немного, Згур решил ехать, поручив Гусаку самому пройтись с сотней "катакитов" по заречью. Получив заверения одноглазого, что тому все "совершен-понятно", Згур приказал седлать коня. С собой он решил взять Ярчу-ка - повод был, и повод важный.

Кнесна приняла их не в большой горнице, где обычно собирался боярский совет, а в малой - той самой, где когда-то они впервые встретились со Згуром. Стража поначалу косилась на одетого в мохнатый плащ венета, твердя, что велено пускать одного комита, но Згур был тверд. "Большому воеводе" виднее, с кем идти к кнесне.

- Я ждала тебя одного, Згур Иворович!

Голос Горяйны был, как обычно, холоден и даже суров, но пальцы уже комкали ни в чем не повинный платок. На Ярчука она старалась не смотреть, венет же, нахмурясь, и вовсе разглядывал носки своих не чищенных с дороги сапог.

- На то причина имеется, кнесна! - отчеканил Згур, стараясь не улыбнуться. - Причина же наиважнейшая!

- Вот как... - Горяйна бросила быстрый взгляд на венета, отвернулась. - Тогда... Тогда говори, воевода! У меня тоже к тебе дело...

Згур откашлялся, вспоминая мудреную венетскую речь. Язык бы не сломать!

- А ведомо ли тебе, преславная кнесна, повелительница Лучева и всех земель окрестных, сколь тяжки труды мои ратные, сколь сил трачу я, дабы людь вольну лучевску защитить и на поталу супостатам отнюдь не дать?

- Ведомо, Згур Иворович. Ты... Пришел награду просить?

Кнесна явно не ожидала такого. Згур, не без труда сохраняя серьезность, насупил брови.

- В трудах я обильных и денно, и нощно, роздыха же отнюдь не имею. И от того многие дела наиважнейшие вовсе не решаются, особливо же в городе Лучеве, где избытка в них отнюдь нет. Должно сотни новы учить, казной войсковой ведать и прочим многим, чего и сосчитать

тяжко. Посему и впрямь прошу я награды за службишку свою. Повели, кнесна, товарища мне назначить - второго воеводу, дабы труды со мной разделил, тако же и славу, ежели доведется оную заслужить в трудах тяжких ратных...

Кнесна ответила не сразу - не иначе, перевод потребовался. Згур помогать не стал. Сами виноваты, накрутили словес!

- Нужность в том и я вижу, - наконец неуверенно проговорила Горяйна. - Но кого назначить, Згур Иворович? Кого-то из твоих? Но этот человек должен знать город...

- Мудрость, тобой, кнесна, изреченная, неоспорима суть! - отчеканил Згур. - Людь оная из лучевских нарочитых мужей должна род вести да славу иметь добру. Твои же бояре во многих изменах винны, да в трусости, да в дурости. И тому поводов тож отнюдь не мало!

- Кого же поставить? Асмута Лутовича? Голос кнесны прозвучал сухо, словно у Горяйны перехватило голос. Згур заметил, как вздрогнул Ярчук.

- То не можно, кнесна! Велик боярин Асмут Лутович тож в трудах ратных пребывает. Ныне он в заполье воро-жем шарит жестоко. Иной в Лучеве нужен. Ежели по недосмотру сущему людь нужная чину боярского не имеет, то ты уж, кнесна, соблаговоли исправить сие и немедля боярство той люди даровать...

- Згур Иворович! - кнесна наконец улыбнулась, облегченно вздохнула. - Да что с тобой сегодня?

Но Згур лишь подбирался к самому главному. К сожалению, запас витиеватых венетских слов подходил к концу, повторяться же не хотелось. Посему приходилось быть кратким:

- Тож, ответствуй мне, сиятельная кнесна, согласишься ли ты с выбором моим и почтишь ли оную людь боярством, ежели то потребуется?

- Воевода! - в ясных глазах Горяйны блеснул гнев. - К чему многоречие? Иль в моем слове ты когда сомнение имел? Приводи своего человека...

Тут уж Згур не выдержал - ухмыльнулся от души. Горяйна замерла на полуслове, ее растерянный взгляд упал на застывшего камнем Ярчука...

- Ты... Разве...

Растерянность исчезла, Горяйна медленно встала, на

миг закрыла глаза...

- Будь по-твоему, воевода! Ярчук роду Бешеной Ласки, мой верный слуга! Подойти ко мне!

Венет бросил на Згура затравленный взгляд, но тот сделал вид, что смотрит в слюдяное окошко. Медленно, неуклюже, словно потревоженный среди зимы медведь-шатун, Ярчук приподнялся, шагнул вперед.

- Преклони колено! Дай мне свой меч, воевода! Франкский клинок синей молнией вылетел из ножен. Згур поклонился, протянул меч крыжем вперед. Венет открыл было рот, но слова явно не шли. Обреченно вздохнув, он опустился на колено. Тяжелое лезвие легко ударило по широкому плечу.

- Властью, данною богами земли моей, возвожу тебя, Ярчук роду Бешеной Ласки, со всем потомством твоим в чин боярский. Служи мне и далее, как прежде служил! Пока же будь вторым воеводой в Лучеве, великого воеводы Згура верным товарищем и помощником.

- Оно, конечно... - В глазах венета плавала мука. - Кнесна... Как же?

И тут Згур почувствовал, как его челюсть начинает отвисать. Чего это с "чугастром"? Да и с кнесной! И когда же это они успели?

- Или служба не по плечу? - На губах Горяйны уже была улыбка. - Давно сделать то должно было. Спасибо, комит, надоумил! Иди, Ярчук! После спасибо скажешь...

Кнесна пыталась говорить, как обычно, сурово и холодно, но выходило это у нее не особо удачно. Венет хотел что-то сказать, но не смог. Мотнув лохматой головой, он неуклюже поклонился и шагнул к выходу.

- Возьми меч, воевода, - Горяйна устало вздохнула, протянула Згуру клинок. - Тамга у тебя с Единорогом. Оттого и на Стяге так?

- Оттого...

- А правда ли, Згур Иворович, что отец твой Ярчука на волю выпустил? И что ты за него слово замолвил?

Згур не нашелся, что сказать. Правду? Но где она - правда? Кто ведает, может, и проснулся на мгновение во всесильном Иворе бывший холоп Навко.

Кнесна отошла к окну, задумалась, затем вздохнула:

- Извини, комит! Не о том говорить с тобой хотела. Вызвала я тебя по причине важной и тайной. Вот...

В ее руках появился небольшой свиток темной грубой кожи.

- Два дня назад гонец послание привез. Хочешь, зачту? Згур кивнул, не особо удивившись. Мало ли правительнице Лучева пишут?

Горяйна кивнула Згуру на скамью, сама присела в невысокое кресло поближе к окну.

- Подивилась я вначале. Словно ты сам, воевода, мне пишешь. Вот, слушай... "О кнесна Горяйна, красой и мудростью славная! Весть о твоей дивной прелести разнеслась до самых дальних земель и острым мечом поразила мое сердце. О, если бы не годы, не седая голова, да не шестеро внуков, то пал бы я тебе в ноги в безумной надежде заслужить твою любовь..."

Згур невольно усмехнулся. А хорошо! Особенно насчет шести внуков.

- "...Но не заслужить мне твоей любви, о прекраснейшая! Так даруй мне хотя бы свою милость и дай защиту твоему верному риттеру. Смилуйся! Пребываю я в ужасе и денно, и нощно, ибо страшен мне воевода твой Згури Иворсон..."

- Что?! - от неожиданности Згур даже привстал. Что за странный старикашка? Добро б только боялся, так ко всему еще имена путает!

- "Просыпаюсь я средь ночи и шепчу, словно молитву:

"Кнесна! Защити меня от страшного Згури, что недаром прозывается Згури-Смерть". И от того страха все войско мое духом пало, мечи опустило, и льет горькие слезы, сокрушаясь и оплакивая нашу тяжкую долю..."

Кнесна отложила свиток в сторону. Згур уже не улыбался. Он словно слышал глуховатый насмешливый голос неведомого шутника. Впрочем, не такого уж неведомого. Згури Иворсон - так зовут его по-скандски. Згур лишь не знал, каким прозвищем наградили его враги...

- Догадался, воевода? Письмо от Хальга Олавсона. Он хочет встретиться с тобой...

-Ясно...

Удивление прошло. Так и должно было случиться. Латники Асмута, громящие скандское заполье, не трогают воинов Хальга. Да и шептуны во вражьем стане стараются не зря.

- Не ведаю, Згур Иворович, разумно ли тебе ехать. Сканды коварны, а Халы не добрее Лайва.

Згур задумался. Не добрее. Но куда умнее. Воины Олав-сона не жгут и не убивают. Халы устраивается на Сури надолго, словно в своем доме. Пока ему мешает Лайв. Лайв - и, конечно, он, Згури Иворсон...

- Поеду, кнесна. Где встреча?

- У села Дорыни, это на закат от Белого Крома, у ле-хитской границы. Халы будет ждать тебя за селом возле перевоза через восемь дней...

Восемь дней - немного. Дороги только начинали подсыхать, к тому же шла война...

- Поеду завтра на рассвете.

- Хорошо...

Кнесна кивнула, хотела что-то сказать, и тут из ее руки выпал платок - тот самый, так часто Згуром виденный. Он быстро наклонился, поднял.

- Не отдавай, - Горяйна улыбнулась. - У алеманов есть обычай. Дамы дарят риттерам платки - на счастье. Их носят на шлемах и вызывают на бой тех, кто посмеет сказать об этой даме плохо... Прикрепи его к шлему, риттер Згур!

Поспать не удалось. Ночь ушла на сборы да на дела, которых оставалось слишком много. Надо было проверить, как установлены страшные "чаны" на новых лодьях, поговорить с Крюком, готовившим своих парней к дальнему походу, зайти к Новобранцам из лучевских сотен. И, конечно, долго объясняться с Ярчуком. Венета редко приходилось видеть растерянным, но нынче это слово казалось слишком слабым. Ко всему еще Вешенка и Гунус, узнав, что "дядя Ярчук" отныне - лучевский воевода и боярин, учинили такой шум, что бедный венет только мычал и мотал головой. Если Вешенка только повизгивала от восторга и пыталась плясать, то ее лысый жених возгорелся душой и принялся за "верши". Лишь ближе к рассвету, когда Вешенка отплясала, а Гунус охрип, удалось поговорить. В конце концов Ярчук махнул рукой и обещал "присмотреть за людью", относительно же нежданного боярст-

ва рассудил, что пусть называют хоть горшком, только бы в печь не ставили. На том и порешили.

...Порешили - но не все. С Асмутом венет общаться отказался. Згур не настаивал, знал: Ярчук и великий боярин даже на людях не молвят друг другу ни слова. Объяснения не требовались. Згур помнил венетский обычай - кровники, ждущие смерти врага, не разговаривают. Оставалось уповать на то, что Асмут Лутович в последние недели бывал в Лучеве нечасто.

В лагере Згура уже ждал десяток фрактариев во главе с Совой. Белокурый венет переодел своих парней в венет-ское платье и обрядил в кольчуги вместо румских лат. В довершение всего со шлемов сняли красные перья, и теперь маленький отряд вполне мог сойти за дружину местного кнеса. Дорогу Сова знал. В прежние годы он часто бывал в Белом Кроме, а один из "катакитов" оказался родом из небольшого севанского села, что прилепилось точно к берегу речки Горсклы, на котором стояла неведомая Згуру До-рынь. Можно было ехать. Згур был уже готов дать приказ "Эн ипой!" - "По коням!", когда сторожевой фрактарий отозвал его в сторону. Возле шатра, почти незаметная в серой предрассветной мгле, стояла девушка, закутанная в тяжелый черный плащ. Сердце дрогнуло, Згур бросился к ней - и остановился. Это была не Ивица. Не Ивица, не Вешенка и, конечно, не кнесна. Растерянное, почти детское лицо, пришепетывающий тихий голосок...

- Госпожа... Прийти просит... Просит... Очень просит...

...Ивица лежала .ничком на низком ложе, укрытая серым покрывалом. В полумраке видны были лишь знакомые рыжие волосы, рассыпавшиеся по плечам. Но от них не пахло мятой. В маленькой горнице стоял тяжелый кровавый дух - запах израненной гниющей плоти.

- Не смотри... Не смотри на меня, Згур Иворович... Хриплый голос казался незнакомым. Ивица с трудом подняла голову:

- Если умру... Не забудь... Отомсти... Ему отомсти... Сердце сжалось. Згур неуверенно шагнул ближе. Случилось что-то страшное. Он даже боялся подумать - что...

- Он узнал... О нас с тобой... Он был здесь два дня назад. Не смотри на меня, Згур! Он приказал бить меня кнутом. Бить, пока горит свеча. Лучше бы мне умереть сразу...

Згур почувствовал, как хрустнули костяшки намертво сжавшихся пальцев. Еще недавно, на коротких лесных привалах, он думал, действительно ли любит эту рыжую или просто скучает по ее ласкам, по ее пахнущему мятой телу. Теперь сомнения сгинули. Сердце сжалось болью - и ненавистью. Чернобородый палач посмел бить кнутом беззащитную девушку, ту, что подарила ему свою любовь. "Положи меня, как печать на сердце твое, как перстень на руку твою..."

- Я убью его, Ивица!

Смех - горький, сквозь слезы:

- Он сказал то же самое. В день, когда он наденет Венец в Белом Кроме, тебя будут уже клевать вороны. И твоего холопа тоже...

Холопа? Удивление длилось недолго. Згур понял-великий боярин не забыл о Ярчуке.

Смех оборвался, сменившись долгим стоном. Голос звучал тихо, еле слышно...

- Когда умру... Не забудь. Три месяца к женкам не подходи, иначе по ночам приходить стану...

Сердце дрогнуло болью. "...Ибо крепка, как смерть, любовь; люта, как преисподняя, ревность, стрелы ее - стрелы огненные..."

- Ты не умрешь, Ивица! Он не наденет Венец. Клянусь тебе...

Клятва вырвалась сама собой. Пришла последняя, окончательная ясность. Им с чернобородым тесно на этой земле.

- Я скоро вернусь. И он больше не посмеет тронуть тебя...

Ивица с трудом приподнялась, на Згура взглянули измученные заплаканные глаза.

- Я буду ждать. Здесь - или в Ирии. Возвращайся, Згур!

Он наклонился, осторожно коснулся губами ее рыжих волос. Вспомнилось бледное, застывшее лицо кнесны. Да,чужую беду легко и руками развести! Он уже потерял Уладу...- Мы будем вместе, Ивица! Навсегда! И даже смерть не разлучит нас...

Ехали быстро, обходя города и большие села. Ночевали прямо в лесу, у костра, либо в маленьких придорожных деревеньках. Здесь, за Певушей, война, доносившаяся до Лучева лишь далекими отзвуками, оставила свои страшные следы на каждом шагу. То и дело встречались пепелища - и старые, уже начавшие зарастать молодой весенней крапивой, и свежие, еще дымящиеся горькой гарью. В селах, увидев вооруженных всадников, люди пытались бежать или просто застывали на месте, покорно склоняя головы перед неизбежным. В то, что маленький конный отряд желает просто провести ночь под крышей, не верили. Грабили и насильничали все - и сканды, и дружины местных кнесов. Осмелев, селяне начинали проклинать "рогатых", наезжавших, что ни день, за хлебом и девушками, а заодно с ними и Згура-Убийцу, Згури-Смерть, посланного на погибель уцелевшим. Здесь не верили никому. Згур уже не удивлялся, что за Певушей его самого считают скандом. Кровь и страх лишали людей рассудка, и не их винить в этом.

Пару раз отряд сталкивался с небольшими ватагами "рогатых". Обходилось без боя. Сканды недобро косились на неведомых латников, но уступали дорогу, то ли из страха, то ли принимая фрактариев за дружину кого-то из местных бояр, что давно столковались с "рогатыми". Згур с трудом сдерживался, чтобы не выхватить из ножен франкский меч. Да, проклятый Асмут прав, они слишком долго отсиживались за Певушей. И пусть его, Згура, считают кем угодно - скандом, даже самой Смертью, но он останется на этой земле, пока последний "рогатый" не испустит предсмертный вопль в луже собственной крови. Все чаще Згур задумывался о том, что через несколько лет обнаглевшие сканды могут поднять свои цветастые паруса уже не на Лаге, а на Деноре. Значит, он, сотник Вейска, альбир Кее-вой Гривны, защищает не только эту несчастную разоренную страну.

Но дня через три, когда опаленные войной приречные земли остались позади, вокруг все стало меняться. Чем дальше на полночь, тем спокойнее становилась страна. Тут к скандам успели привыкнуть. Згур не без удивления узнал, что многие молодые парни из венетов и севанов давно уже надели рогатые шлемы, вступив в разбойничьи ватаги. Иными стали села - люди не боялись, напротив, радостно встречали отряд, интересуясь, нет ли у гостей награбленной "рухлядишки" на продажу. Низко не кланялись, зато за все требовали серебро.

Иными стали люди, другой становилась и земля. Полуденная Сурь мало чем отличалась от Ории, разве что говор у людей был иным. Здесь же, ближе к Белому Крому, Згуру начинало казаться, что он попал в совсем другую страну. Да так оно и было - Полуночная Сурь издавна жила отдельно, и лишь полвека назад вой великого кнеса присоединили полуденные земли.

Вначале Згура поразили лапти. Здесь их носили все, даже те, кто жил не в жалких полуземлянках, а в добротных бревенчатых избах. Избы тоже стали другими - большими, с ладными срубами, зато неимоверно грязными. Грязь была всюду - под лавками и на лавках, на столах и даже на лапках шустрых тараканов, которые дружными стаями бегали по стенам и земляным полам. Тараканов не трогали, почему-то считая, что они приносят счастье.

Счастье приносили не только тараканы. Мыться здесь не любили, зато охотно опрокидывали полные братины, причем не только крепкие мужики, но и "женки" и даже сопляки-мальчишки. Пили не мед, не пиво и не вино, а нечто напоминающее грязную воду. Пойло издавало чудовищную вонь, зато валило на землю с трех глотков. Именовалась оно "курилкой" или "самобулькой". Пробовать "самобульку" Згур не стал и другим заказал - уж больно мерзко пахла. Венеты же пили с радостью и охотно брали ее в уплату вместо серебра.

Под "самобульку" хозяева становились разговорчивы - пока не падали с лавок. Згур слушал и поражался. О войне, конечно, помнили, но как-то вскользь. Война была на полдне, здесь же интересовались другим. Впрочем, понимать, чем именно, было затруднительно. Вначале Згуру казалось, что и венетская речь стала совсем иной, не такой, как в Лу-чеве. Помог Сова, объяснивший, что речь в Полуночной Сури та же, разве что выговор немного другой, но через

каждое слово местные венеты вставляли ругательство - покруче и позабористей. Оттого и понять трудно. Згур подивился, но рассудил, что в здешних землях, вероятно, нежити избыток. Вот ее и отпугивают от порога.

Слушать же местных было странно. Чаще всего говорили о "женках", да так, что не только Згур, но и видавшие виды фрактарии начинали краснеть до ушей. Бедняга Яр-чук, наверно, сошел бы в этих местах с ума - или кидался бы в драку после каждой услышанной фразы. Кроме "женок" и "самобульки", почти ни о чем не говорили, а когда все же начинали, то Згур поражался еще больше.

Ругали - смертно "лаяли" - скоморохов. Повинны оказались несчастные певцы да плясуны в том, что не угодили иереям Вознесенного. Тут, на полночи, в Чужого Бога верили многие, и его жрецы, столь тихие в Лучеве, каждый день наставляли народ в храминах под черным крестом. Но их самих тоже ругали. Почему-то встреча с иереем считалась дурной приметой, и оборониться от этого можно было лишь "кукишем". Что это такое, Згур так и не взял в толк. Доставалось и грамотеям, что умели разбирать "литеры". Таких особенно не любили, называя странным словом "ти-луген". Згур вспомнил маленький "литерник" Ярчука и вновь подумал, что венет бы в этих местах не прижился.

Ругали и прочих. Постепенно Згур с изумлением понял, что обитатели этих мест считают свое племя самым сильным и мудрым, остальную же "людь" не ставят ни во что. Особенно доставалось каким-то "земитам". Ни одного "зе-мита" Згуру встретить не довелось, да и местные их не видели - но лаяли люто, с пеной у рта. Именно "земиты", а не сканды и не местные бояре считались виновными во всех бедах Сури. И при всем при том Сурь (здесь ее называли "Сурь-Матушка") воспринималась как самая могучая держава под солнцем. Соседи же должны были оную Сурь-Матушку страшиться и дань платить, потому как иначе сурьские рати всех их сокрушат, пожгут и в полон возьмут.

Особенно часто заговаривали о Стополье. Вначале Згур подумал, что речь идет о городе, где сканды особенно безобразничают, но вскоре выяснилось, что "рогатые" тут вовсе ни при чем. Стополье находилось за тридевять земель, в стране окров, на Скандском море. Но каждый венет, хлебнув "самобульки", начинал кричать, что Стополье - город исконно сурьский, и должно его под сурьскую

руку всенепременно поять. Один знаток, перед тем как свалиться с лавки, досконально пояснил, что Стополье давно бы уже к Сури присоединили, да защищает его воевода Шмальк, а тот Шмальк зело лют и несговорчив. Но скоро Шмальку конец придет, и о том юродивый Лужок поведал, а какие-то Перум с Лукьяном верное письмо написали.

Згур понял - здесь, в Сури Полуночной, его войско не ждут. Лайва тут тоже не любили, зато с надеждой глядели на Хальга Олавсона, который и храмины Вознесенного не рушил, и "самобульку" пить разрешал, а главное, обещал соседей приструнить и Стополье от злобного Шмалька забрать. И впервые стали понятны странные слова, услышанные на Курьей горе. "Половина Венца". Полуденная Сурь с ее старыми богами готова признать того, кто выгонит насильников-скандов и наведет в земле лад. Сурь Полуночная жила иной жизнью.

Чем ближе к столице, тем богаче и грязнее становились села. Местная стража начинала коситься на маленький отряд, и Згур приказал не останавливаться на ночлег, опасаясь внезапной засады. Впрочем, Белый Кром оставался в стороне. Отряд повернул на закат, где за густыми лесами лежала земля усатых лехитов. К вечеру седьмого дня пути вдали показалась неширокая, заросшая густым камышом речка. Сова, ехавший впереди, сверился с мапой и молча указал вперед. Згур понял - Горскла. Там, за рекой, его ждет Хальг.

У перевоза, давно брошенного и пустого, никого не оказалось. На сером песке догнивал старый паром, пахло сыростью и тухлой рыбой. Фрактарии, спешившись, быстро осмотрели берег - пусто. Згур был уже готов приказать готовиться к ночлегу, когда над рекой пронесся резкий переливчатый свист. Фрактарии схватили копья, окружая комита, подняли обитые бронзой щиты.

- - Эй, венеты! Вы привезли с собой вашего маленького Згури?

Кричали с противоположного берега - по-венетски, с уже знакомым полуночным выговором. Згур всмотрелся, но вечерний сумрак не позволял увидеть ничего - кроме серой береговой полоски и зарослей камыша. Он подумал,

кивнул Сове. Парень вышел вперед, приложил ладони ко рту:

- А вы не забыли старенького Хальга? В ответ ударил хохот.

- Скажи своему Згури, чтобы ехал сюда! Один, без вас! Здесь мелко, он даже не промочит ножек!

Фрактарии недовольно заворчали. Згуру и самому стало не по себе. Сканды коварны, им нельзя верить ни в чем. Но Олавсон неглуп. Убить лучевского воеводу можно куда проще, не приглашая в такую даль.

- Страшно? - За рекой вновь захохотали. - Трусишка Згури наделал в штанишки?

Это был вызов. Згур криво усмехнулся и вскочил в р седло. Будь что будет!

Горскла и вправду оказалась мелкой - вода не достигала до стремян. Стена камыша быстро приблизилась, в ней зачернел узкий проход. Вдали мелькнул огонек костра.

- Сюда! Не свались с лошадки, маленький Згури! Згур усмехнулся. На такие насмешки не обижаются. Сильный отвечает на смех смехом.

- Эй, где там ваш Хальг? Еще не убежал?

- О, нет, нет! - откликнулись совсем рядом. - Мне очень страшно есть, маленький ужасный Згури, но я тут!

Голос был иной. Тот, кто отозвался, был старше и ве-нетские слова выговаривал совсем по-другому: жестко, коверкая звуки. Хальг?!

Згур ударил коня каблуком и через мгновение оказался на берегу. Стена камыша была позади, прямо перед ним темнела лесная опушка. Костер горел чуть в стороне, а возле него столпились люди в знакомых рогатых шлемах. Згур придержал коня.

- Сюда! Маленький Згури все-таки промок! Пусть подсушит ножки!

"Рогатые" расступились. Вперед вышли двое - высокие, плечистые. На них не было шлемов. Отблеск костра осветил седые волосы того, кто шел первым. Второй был черен, как воронье крыло, длинные кудри падали на плечи, борода закрывала грудь.

Згур спрыгнул с коня, потрепал гнедого по крутой шее и, не торопясь, пошел навстречу. Седой, похоже, Хальг. Черный, наверно, родич, иначе не шел бы рядом с кону-гом...

Не доходя нескольких шагов, все трое остановились. Костер светил скандам в спину, но Згур уже мог разглядеть их лица. Седой, тот, что шел справа, был гладко выбрит, костистые скулы грозили порвать кожу, в небольших светлых глазах светилась насмешка. Второй, словно утонувший в черной бороде, смотрел угрюмо, набычась. Рука лежала на крыже меча - франкского, такого же, как у Згура.

- Чолом!

Згур взмахнул правой рукой, запоздало сообразив, что поздоровался по-огрски, словно перед Кеевыми кметами. Он хотел исправиться, повторив то же по-венетски, но этого не потребовалось. Седой внезапно захохотал.

- Чолом! - Рука в кольчужной чешуе взметнулась вверх. - Боги! Быть не может так! Ты что, есть сполот, парень?

Згур обомлел, но растерянность длилась всего мгновение. Почему бы бродягам-скандам не знать о сполотах?

- Я не сполот, - Згур проговорил это на родном наречии. - Тепло, но не горячо! Может, снова попробуешь?