ОМЕГА
своих лучей на шипящую раскаленную сковороду плато. В мареве зыбкого
воздуха, в задохнувшихся воплях сверчков и цикад, уползших в черные норы
трещин, под выгоревшей от жаркого пота Земли футболкой неба брела,
спотыкаясь, хрупкая фигурка, и склонные в этот день к злым шалостям миражи
насмешливо глумились над ее формами, причудливо размывая и искажая их.
испытываешь обычно во сне, - ощущение тяготящего обмана, лжи, добычей
которого стал и от последствий которого не избавиться. Он плохо сознавала,
что находится посреди прокаленной солнцем каменной пустыни, не понимала, что
оказаться здесь в такое время означает верную смерть. Просто бредя куда
глаза, застилаемые едким потом, глядят, она даже не смотрела по сторонам.
Так, не глядя, она прошла сначала мимо виднеющейся невдалеке в лощинке кущи
зеленых деревц. Потом - мимо темного лаза пещеры, могущей дать хоть какую-то
тень. Жезл, данный ей Месом, бессильно болтался в ее руке, чуть ли не
волочась по земле. Назойливые миражи сновали вокруг бывшей жрицы Омфала.
еще сутки пути.
посмотрела на жезл в своей руке. Вялым, отмахивающимся движением она
воткнула его в трещину и двинулась дальше. Двинулась дальше, даже не увидев,
что за спиной ее начал расти и вырос огромный густотенистый лавр, возле
корней которого заструился прохладный родник.
Но овладевшая им апатия переборола его. Целый день он без движения лежал на
своей кровати, видя, как постепенно заходит солнце его мира. Он оброс
щетиной и сильно похудел. Кожа его на лице почернела и стал смахивать на
пергамент. Волосы отросли и поседели.
быстро, быстрее, чем в других. Мир Меса с его торжественными закатами и
басовитым гулом лесов, тянущихся до самого горизонта, обладал неспешным
течением времени и тем был удобен: здесь хорошо было пережидать потрясения и
трудности. Но сейчас пережидать означало подвергнуть себя опасности остаться
в неведении, а нет хуже этой беды. Он помнил смутно, что за это время к нему
наведывался Пиль, постоял у постели, цокнул языком, пропал. Потом...
невозможно... нет... Мириам, глядевшая печально и сострадательно?
мысли, отклик которых еле доходил до его сознания. Но одна крутилась меж
извилин постоянно, внося беспокойство своею докукой. Эта мысль была - о
Гогна. И, очнувшись, медленно приходя в себя, он поймал себя на том, что
мелко трясет головой, стремясь освободиться от назойливой мысли. Это не
удавалось. Но в себя он пришел. Он увидел, что, одетый, лежит на кровати, а
лучик взошедшей за окном луны вырывает из окружающей темноты его обутую в
башмак ногу, налепившиеся на подошву комья грязи... и где это я так
извозился?.. грязь мира... грязь мира Хесуса Гассенди-Кларендона.
но и прополоскала все внутри, промыла мозг, и мысли освободились от
окутывающей их грязной ваты. Они застучали внутри черепа, словно звонкие
горошины, и он сжал голову руками. Струи воды хлестали по нему, будто во
время тропического муссона. Зачем приходил Пиль? Надо что-то делать. Сутки!
Зачем приходил Пиль?
хорошо, что никогда не было ему так хорошо, как сейчас. Ты, пожалуйста, не
трогай меня.
всепроникающий, но ограниченный, неотвергаемый, но спорный, неописуемый, но
наглядный, неповторяемый, но настырный, неизреченный, но реченный,
безвременный, но последний. На свою via dolorosa вступал Мес.
месте. Сутех чуть не застал Бакста в его мире, и испуганный Бакст бежал под
защиту Ирид. Малларме, как водится, тут же куда-то исчез. Прочие, словно
животные, которым грозит опасность, затаились в своих мирах. На Земле не
осталось никого, кроме Сета и Пиля, скрывшегося по своей проивычке где-то в
городах. Даже Ховен и Кебес, наконец-то почуявшие опасность, не
показывались. Сет стал полновластным владыкой Земли.
ведать, что творить.
камзолы и хламиды в своих шкафах. Потом это ему надоело, и он решил пойти в
чем есть. Был - в зеленой майке с изображением кукушки, выскакивающей из
часов, и надписью "Кукушка спит, а время идет!", черных штанах и грубых
крестьянских башмаках с полопавшимися шнурками. Эх, кадуцея не достает!..
зеркалами комнату. Надежно запер дверь за собой и подошел к крайнему слева
зеркалу. Свеча еле мерцала перед ним.
примите мою протянутую руку! Впустите меня! Откройте мой последний скорбный
путь!
появлении.
священные древо немало споспешествовало ему на путях водительства живых и
мертвых. Но он мог обходиться и без него, хотя трудно это было, непривычно,
тоскливо и неприятно.
мертвых не прибавляется. Но заметил среди них Снофру. Жрец покорно следовал
за ним, и взгляд его был пуст.
джинсах уже сидел перед тихим сонным ручейком, и, часто затягиваясь, курил
вонючую самокрутку.
не обласкав ведомых им. - А я уж заждался... Эй, вы, давайте все под правую
арку!
Человек взглянул искоса на молчащего Меса, как бы вскользь спросил:
какой-то не такой сегодня. Человек глубоко задумался над этими словами. -
Я... - начал он, но Мес внезапно резко поднял руку, прервав его. Что это? Я
не ошибся? Или только что оттуда, из-под арки левого Входа, до меня
донеслось нечто? А что там? Там, за Порогом? Хаос, говорят многие, и я в том
числе. Отец Хаос. Отец? Так это он зовет меня? Или... к чему-то принуждает?
Мимо прошел Снофру, последний из мертвых, и ушел во тьму. Но я хотел
поговорить с ним! Опять. Опять это. Зовет. Или... приказывает?
горизонтальном положении, с закрытыми глазами, но кровати под ним не было.
Под ним вообще ничего не было. Он лежал в воздухе.
глаза его оставались закрытыми.
осмотрелся.
троне, но его, как и следовало ожидать, под ним не было. Секунду он хлопал
глазами, а потом также брякнулся оземь.
сжав руки, и смотрела во тьму Входа.
Сейчас заявится...
явился Сутех. Не в пример прочим, растерянным он не выглядел. Он был хмур и
насторожен.
смог бы вас вызвать сюда. То, что таится за аркой, позвало вас. Наверное,
впервые за века их общения слова Меса достигли разума Сутеха. Он понял.