Чтение 35–й страницы книги ~Ведьмин век~

то.

- Дюн, а там вроде бы поезд... Слышишь?

Стук колес звучал совершенно явственно. Неподалеку тянулись через
темнеющий лес много тонн металла.

- Пойдем туда, - тихо попросила Дюнка. Это были ее первые слова
за несколько счастливых часов; теперь она, наверное, продрогла и боит-
ся. И хочет домой...

Червячок здравого смысла царапнул Клава острой неудобной чешуй-
кой: она не замерзает. Обыкновенная девчонка замерзла бы, но Дюнка...

Прочь, сказал он червячку. Снял куртку. Накинул на Дюнкины плечи
поверх плаща - и поймал благодарный взгляд. И в груди сразу сделалось
тепло и тесно - замерзла, девочка... Замерзла, бедолага...

Некоторое время они шли наугад. Сумерки сгустились, сделалось сы-
ро, от земли понемногу поднимался туман; потом вновь застучали колеса,
ближе, чуть левее. Клав ускорил шаг. Дюнка споткнулась.

- Не устала? Если что, я тебя на плечи... Как рюкзачок... А?

- Не-е...

- Как знаешь...

Минут через десять показались далекие, спеленутые туманом огонь-
ки.

Не станция и даже не полустанок - скорее, разъезд. Четыре... нет,
шесть пар мокрых от тумана рельс, громоздкая стрелка, разводящая пути,
полуразличимое в сумерках строение - не то барак, не то мастерская.
Отдельно - домик смотрителя; несколько раз гавкнула охрипшая собака.

В детстве Клав боялся железных дорог. Слишком яркое воображение
не могло спокойно выносить зрелища многотонных колес, гремящих по
рельсам - сразу подсовывало под них воображаемые руки и ноги, а то и
головы...

- Здесь даже электрички не останавливаются, - сказал он с сожале-
нием. - Пойдем, Дюночка, я расспрошу, куда нам теперь топать...

- А давай останемся здесь, - сказала Дюнка шепотом.

Клав не сразу расслышал:

- Что?

- До утра, - тусклый белый свет фонарей отразился в сверкнувших
Дюнкиных глазах. - До рассвета...

- Ну, - он неуверенно пожал плечами. - Может быть, у нас не оста-
нется другого выхода... Но ведь ночью холодно?

- Нет, - сказала Дюнка, и в голосе ее была такая уверенность, что
Клав смутился.

В домике смотрителя никого не было; собака угрюмо ворчала на це-
пи, а дверь снабжена была косо прилепленной запиской: "Яруш, я пошел
до девяти, занеси рибятам в гаражи". Потоптавшись и постучав с минуту,
Клав пожал плечами и ободрил себя мыслью, что, если неподалеку имеются
гаражи с "рибятами", то и машина, видимо, найдется...

- Дюнка!..

Далеко-далеко возник пока неясный, но все ближе набегающий шум.
Поезд.

Клав огляделся. Темнота и туман сгустилась одновременно, будто по
сговору, и он не мог разглядеть невысокого перрончика, рядом с кото-
рым, согласно уговору, ждала его Дюнка. Белые фонари не светили - све-
тились, самодовольные и абсолютно бесполезные. Как бельма, подумал
Клав, и ему сделалось неприятно.

Неясный шум обернулся дробным перестуком колес, тяжким бряцанием
ерзающих сцеплений; Клав почувствовал, как подрагивают рельсы под но-
гами, и невольно спросил себя, по какой, собственно, колее идет сос-
тав.

Перестук колес превратился в грохот. Туман пах железом и гарью;
Клав наткнулся грудью на холодное и каменное и с удивлением понял, что
это перрон. Не такой уж низкий, выходит.

Негодующим светом ударили три слепящих глаза, пробили пелену ту-
мана, струйчатого, как кисель. Возмущенный гудок едва не разодрал Кла-
ву уши; он одним прыжком взлетел на перрон и отскочил от его края.

Поезд мчался, не собираясь сбавлять ход из-за такой малости, как
разъезд-полустаночек; вероятно, это был очень важный, уверенный в себе
поезд. Наверное, машинисту сообщили по радио, что путь здесь открыт и
свободен, что смотритель ушел к "рибятам" в гаражи, а влюбленную па-
рочку, бродящую в тумане по ночным рельсам, и вовсе можно сбросить со
счетов...

Клав вздрогнул:

- Дюнка!

Голос его потонул в грохоте.

Поезд был пассажирский, дальнего следования; над головой Клава
проносились слабо освещенные окна, бледные пятна света размазывались
по сотрясающемуся перрону, по ржавой ограде, по траве и по кустам, и в
отдалении стояла, подставив туманным пятнам лицо, неподвижная женская
фигурка.

- Дюнка...

Грохот оборвался. Клав невольно потрогал уши руками; стук колес
отдалялся неестественно быстро, будто тонул в вате.

- Эй...

Дюнка стояла внизу. Он видел только лихорадочно блестящие глаза:

- Идем, Клав... Слезай, идем...

Он спрыгнул, едва не подвернув ногу. Попытался поймать ее ладонь
- но схватил пустоту.

- Идем же...

Вдалеке тонко закричал тепловоз, и Клав почувствовал - или ему
показалось? - как задрожали, завибрировали невидимые в темноте рельсы.

- Идем, Клав...

Ему померещилось, что от ее глаз света куда больше, чем от фона-
рей, тонущих в тумане. Он шагнул на этот свет, будто завороженный; в
Дюнкином голосе явственно слышалось нетерпение:

- Идем...

Он послушно двинулся следом, перепрыгивая и переступая неожиданно
высокие шпалы, стараясь не становиться на скользкие, как ледяные реб-
ра, полоски рельс. Отдаленный шум поезда не приближался - но и не от-
далялся тоже; тусклый огонек, маячивший впереди, с негромким скрежетом
поменял место: автоматическая стрелка изменила направление пути.

Клав не видел Дюнки. Он ощущал ее присутствие - чуть впереди.

Потом она обернулась; глаза ее оказались различимыми в темноте:

- Клав... я... тебя...

- Я тоже, - сказал он поспешно. - Я люблю тебя, Дюн... Погоди!..

Три белых глаза, чуть ослепленные туманом, вынырнули ниоткуда. И
ниоткуда обрушился грохот. И почти сразу же - гудок, от которого внут-
ренности Клава слиплись в один судорожный ком.

Слишком много времени ушло на то, чтобы сообразить, вправо ки-
даться или влево; у тепловоза была огромная, как башня, темно-красная
морда с двумя фосфоресцирующими оранжевыми полосками, широкой и узкой;
Клаву показалось, что в центре железной хари он различает круглую эмб-
лему машиностроительного завода. Решетка выдавалась вперед, как желез-
ная борода; вот падает человеческое тело, и его втягивает под решетку.
Под грохочущее, перемалывающее кости брюхо...

Туман. И звезд не видно.

Он лежал на животе, обеими руками вцепившись в сухой кустик прош-
логодней травы, а рядом, в десяти сантиметрах, железо громыхало о же-
лезо. Так, что содрогалась земля вместе с лежащим на ней человеком.

Он успел выпасть с дороги своей судьбы. Если это именно судьба
явилась в облике тяжелого товарняка, который умеет подкрадываться не-
заметно.

* * *

Немолодая женщина в докторском халате, с ординарным, незапоминаю-
щимся лицом долго переводила взгляд с разбитого окна в машине не опух-
шую Ивгину физиономию. И снова на разбитое стекло.

- Требуется помощь? Случилась авария?

- Благодарю вас, госпожа Сат. Девушка чувствует себя уже лучше;
проследите, чтобы охранник у ворот проверял документы у въезжающих.

- Но, патрон, он вас узнал...

- Потрудитесь объяснить ему, что он должен требовать пропуск У
ВСЕХ. Абсолютно; теперь я спущусь вниз, девушка пойдет со мной, и нам
потребуется провожатый - с ключами.

- Я сама могла бы...

- Если вас не затруднит.

Минуты три они ждали, пока женщина вытащит из сейфа гремящую
связку ключей, а из высокого шкафа - два белых халата. Крахмальная
ткань остро пахла дезинфекцией - Ивга стиснула зубы, подворачивая че-
ресчур длинные рукава.

В коридоре запах стал сильнее. Ивга с детства его ненавидела -
характерный запах медучреждения. Рассеянный свет белых дневных ламп,
вазоны с неестественно сочной зеленью и блестящий, чисто вымытый лино-
леум.

- Это больница?

- Да. Я тебе потом объясню, что это такое.

Голова налилась новой болью, Ивга не удержалась, поднесла руку к
виску. За коридором последовала лестница, ведущая вниз; двое молодых
парней в халатах, распираемых мощными плечами - их позы казались од-
новременно угрожающими и расслабленными. При виде женщины с ключами
оба подтянулись, при виде инквизитора - вытянулись в струнку.