Чтение 35–й страницы книги ~Пещера~

Знаменательный день.

- Алло, студия художественных программ? Четвертый канал? Можно Нимробец?..

Кажется, на том конце провода чихнули. Во всяком случае издали странный
сдавленный звук.

- Алло, - повторил он нетерпеливо. - Нимробец есть или нет?

- Вы знаете, - испуганный женский голос, на ум приходит слово "курица". -
Вы знаете, тут такое дело... ее нет.

- Когда она будет? Снова пауза.

- Вы знаете... неизвестно. Новые новости.

- Она что, уволилась? - спросил он насмешливо, ему даже показалось, что это
удачная шутка.

Пауза... Ну удивительно заторможенная дамочка сидит сегодня на телефоне
господина Раздолбежа.

- Вы знаете...

- Не знаю! Когда можно перезвонить?.. Пауза.

- Вы знаете... Она заболела. Ну почему бы сразу об этом не сказать?! Не
прощаясь, он повесил трубку. По памяти набрал домашний номер Нимробец. "Алло", -
сказала женщина с похожим на Павлин, но куда более властным голосом. Сестра.

- Будьте любезны, позовите Павлу.

Пауза.

Они что, сговорились?!

-А кто ее спрашивает?

У Павлиной сестры было обыкновение задавать ненужные вопросы.

- Это Раман Кович, - сказал он устало.

- К сожалению, Павла больна, - сказала эта женщина сухим и одновременно
траурным голосом.

- Она что, не может взять трубку?

- Она в больнице, - на этот раз в голосе собеседницы скользнула укоризна.

Теперь осекся Раман. И ему почему-то сразу померещился призрак серой
машины, вылетающей из-за угла. Ее сбили?!

- Что с ней случилось?

- Она больна, - повторила женщина строго.

- Да что у нее, елки-палки, за болезнь?! Пауза. Женщина о чем-то
раздумывает. Долго, надо сказать.

- Вы - господин режиссер Кович?

- Да, - заверил он так кротко, как мог.

- У Павлы острое расстройство психики. Доктор говорит, что в последнее
время среди молодежи... к сожалению, достаточно часто.

- У Павлы острое расстройство психики?!

- К сожалению, - Раману показалось, что он видит, как женщина на том конце
провода поджимает губы. Ей самой тягостно и грустно, а тут еще лезут с
расспросами бестактные режиссеры...

- В КАКОЙ она больнице? Пауза.

- В клинике... при центре психологической реабилитации. Так.

- Спасибо... У вас есть телефон ее врача? Собеседница снова поджала губы.
Наверняка.

- К сожалению... Видите ли, это достаточно интимный вопрос. Перезвоните
через несколько дней- возможно, я смогу сказать вам что-нибудь новое...

- Телефон врача у вас есть или нет?!

- Есть, - отозвалась дама с достоинством. - Но я, простите, ближайшая
родственница Павлы... А вы, к сожалению...

Раман хотел бросить трубку - но удержался. Возможно, добрые отношения с
этой женщиной ему еще пригодятся.

Следующие пять минут ушли у него на тупое разглядывание столешницы; мысль о
том, что Павла заболела, почему-то не желала укладываться в рамки здравого
смысла. То есть никаких рациональных объяснений своим сомнениям Раман не
находил, но интуиция- а он привык доверять интуиции- желчно смеялась в ответ на
заявление о Павлиной болезни.

Или?..

Серая машина - вот что вертится на краю сознания и не дает покоя. Серая
машина, кинувшаяся на Павлу из-за угла... Все ее страхи, какие-то повешенные на
фонарных столбах, вся эта чертовщина...

Заглянула с какой-то просьбой секретарша- он строгим голосом велел ей
обратиться позже. Позвонили из Отдела искусств при Совете, пригласили на
совещание- Раман пообещал явиться, заранее зная, что никуда не пойдет. Тем более
что в Отделе искусств он не сыщет ни одного нужного в такой ситуации человека...

Хорошо, что связи его не ограничиваются Отделом искусств.

Выудив из ящика стола потрепанную записную книжку, он некоторое время
раздумывал, сортируя имена и прилагающиеся к ним телефоны; потом набрал один, не
самый короткий, но и не особенно длинный.

- А-а-а, Раман? Как дела, нужна помощь? Обладатель этого жизнерадостного
голоса облачен был достаточной властью, чтобы позволить себе полное
пренебрежение нормами этикета.

- Мне хотелось бы узнать номер телефона, - сказал Раман без предисловий. -
Одного человека из центра психологической реабилитации. Такого парня по имени
Тритан То дин.

- Хм, - удивленно сказала трубка. - Этот парень, между прочим,
сокоординатор Познающей Главы.

Кович присвистнул:

- Лет сорока, чернявый, с таким голосом, как бас-труба?

- Он самый.

- Я очень хочу ему позвонить. Пригласить, так сказать, на премьеру.

- Хм, - раздумчиво сказала трубка. - Тогда и меня, что ли, пригласи... Что
ж. Записывай...

Телефонных номеров было штук десять. Половина - из них не отвечала,
половина пятью разными голосами сообщила Раману, что с господином Тодином сейчас
связаться невозможно.

- Это Раман Кович, - повторил он пять раз с упорством, достойным лучшего
применения. - Будьте любезны передать господину Тодину, что с ним хотел говорить
режиссер Раман Кович...

Все пять милых голосов прекрасно знали, кто такой Раман, и горячо пообещали
сделать все возможное, чтобы и господин Тодин узнал о его звонке.

Собственно, это все, что Раман может сейчас предпринять.

За вечно распахнутыми окнами кабинета весна сменялась летом; томик пьес
Вечного Драматурга Скроя, удобно устроившийся во внутреннем кармане пиджака,
прожигал Раману бок. Надо ехать домой, надо взять чистую бумагу и карандаш, надо
сосредоточиться, прикинуть, расписать...

На лестничной площадке курила девочка из массовки. Увидела Рамана,
улыбнулась дважды- первый раз скромно, второй раз кокетливо. Милое, чистое лицо,
тонкие длинные ножки, рассыпчатые кудри, полнейшая радость жизни - глупенькая,
зато какая заразительная...

- Вы неплохо работали сегодня утром,- сказал он, задержав шаг.

Девочка покраснела и хлопнула ресницами:

- Я старалась...

- Старайтесь и дальше, - он поднял палец, как иллюстрация из
нравоучительной детской книжки. - Возможно, скоро у вас появится роль побольше,
только придется очень много работать... Таков наш тяжкий хлеб- работа, работа,
еще раз работа!..

Девочка сияла. Назидательный палец Рамана затек; он опустил руку, кивнул
облагодетельствованной им лапушке и двинулся по лестнице вниз.

Как мало надо человеку... как мало надо для полного счастья юной девочке из
массовки. И какой он, Раман Кович, угрюмый, озабоченный и старый.

Представление о времени она потеряла сразу же. Лечащий врач, доктор Барис,
оказался высоким сутулым человеком с профессионально доброжелательной усмешкой.
Процедуры, призванные вернуть Павле ее пострадавший рассудок, не требовали,
оказывается, Павлиного соучастия, и потому ее на второй же минуте погрузили в
полусон. Ощущение было гадкое - Павла будто плавала в жгучей жидкости, пыталась
и не могла открыть глаза, ей казалось, что доктора хотят отрезать ей ногу.
Обязательно отрезать ногу, а она беспомощна и не может остановить их...

Потом она по-настоящему потеряла сознание. Еще потом она пришла в себя
оттого, что ей обтирали лицо прохладным и липким, а над головой висели два
напряженных, каких-то каменных лица, и в одном из говоривших Павла узнала
доктора Бариса, а другой был ей незнаком. Обоим, казалось, плевать было на
распростертую на столе пациентку, они спорили, они сцепились не на жизнь, а на
смерть, а Павла равнодушно смотрела на их схватку. У Бариса дергалась щека, тот,
второй, так злобно поджимал губы, что скоро их не осталось вовсе, только черная
прорезь рта:

- ...если он узнает...

- А как по-другому?! Эти методы... Он хочет чужими руками... и в речку
войти и штанишек не замочить?..

- Результат... изоморфная форма...

- ...синапс... нет, ты посмотри!

- ...ты первый...

А потом вдруг все кончилось. Павла перестала чувствовать и помнить.

Она не знала, сколько прошло часов. Она проснулась от его присутствия.

Открыла глаза- и долгую секунду верила, что окончательно тронулась умишком.

Он сидел у самой кровати, на табурете. Павла явственно слышала исходящий от
него запах, тот, что успел сделаться не просто знакомым - родным.

- Тритан...

- Привет, дружище.

Через минуту она уже тыкалась носом в его замшевую безрукавку; еще через
минуту с трудом поднялась с постели, и пижама, еще недавно сидевшая
"изящненько", теперь повисла на ней, как балахон скомороха.

- Павла... - она не могла понять выражения его глаз. Как будто бы что-то
его напугало. Она через силу улыбнулась:

- Что? Облезлая я, некрасивая?..

- Ты похудела, - сказал он глухо. Она улыбнулась на этот раз обиженно:

- Ничего... Я буду много есть и растолстею снова... Он смотрел без улыбки.
Слишком серьезно. Как-то непривычно смотрел, чуть ли не трагично; Павла