исполинские белые молнии - но в лагере не слышали и малейшего намека на
раскаты. Странная какая-то гроза...
пропитанный зловонием гнилых болот воздух. Неподвижный, жаркий - словно
недобрый дух этих мест, что злобно взирал на вторгшихся в его владения; и
человек напрасно старался отыскать хоть малейшее дуновение.
Возомнила о себе... Как красиво все получалось в мечтах! Сверкающий
доспехами строй пехоты, всесокрушающей лавиной несущиеся конные полки,
копья и стрелы, тела поверженных врагов - все, как одно, отвратительные,
нелюдские, - и она, в кольчуге, обтекающей тело, точно вода, с подъятым
мечом несущаяся во весь опор на разбегающиеся от одного ее вида вражьи
полки... И что же вместо этого? Сперва - похищение и плен, сераль владыки
Тхерема, потом Тубала, вытащившая Эовин из ловушки, точно котенка из
проруби, потом мастер Холбутла и его друзья, для которых она оказалась
лишь ненужной обузой, нелепое бегство и венец всему - караван рабов!
- заросли призывно темнели совсем-совсем близко. Однако девушка знала, что
на сей раз далеко ей не уйти. Караван тщательно охранялся. И пусть
тхеремских стражников насчитывалось и не столь много, главную опасность
являли летучие отряды охотников со специально натасканными псами и
соколами - именно они не давали караванам разбежаться по дороге. Те, у
кого хватило дерзости попытаться скрыться, поплатились сполна. Желающих
последовать их примеру сыскалось не много.
на каждом шагу, где не знаешь ни одного дерева, ни одного куста, ни одной
былинки, где не ведаешь, что поесть, куда преклонить голову, чтоб не
проснуться уже в утробе ночного добытчика...
задерживались на Эовин - и тогда девушку тотчас охватывал озноб. Она
злилась на себя за собственную слабость: дрожать? С чего бы? Серый не
казался ни великаном, ни силачом, ни особо злобным. Куда как немолодой,
совершенно седой... он, наверное, сгодился бы в старшие братья отцу
Эовин... Ничего не было в нем особенного, в этом Сером: лицо как лицо,
глаза как глаза, чуть-чуть блекловатые, уже начавшие выцветать к старости,
а вот зыркнет - и все равно страшно. Странный он какой-то... будто
неживой.
доставшихся ему в подчинение душ. Хватало взгляда, двух-трех слов - и все.
В сотне Серого никто не дрался за скудный паек, не чинил насилия над
женщинами, как в соседних отрядах, - немолодой уже вожак странным образом
поспевал всюду. Эовин оставалась цела и невредима только благодаря ему.
невольников, словно она, рожденная в Рохане, виновна была в их пленении. И
если даже она и попытается сбежать - то желающих донести об этом охране
тотчас найдется более чем достаточно. Тут даже Серый не поможет...
лагерь, точно филин на летучую мышь.
доверху наполненного песком, по которому обычно лупили кулаками и ногами
новобранцы, обучаясь драться без оружия. Песок ловит и гасит любой размах,
но рука, что сжимала меч, оказалась сильнее. Лезвие рассекло "свинью"
надвое: верхняя часть осталась болтаться на веревке, нижняя шлепнулась под
ноги мечнику. Песок расплескался в разные стороны.
точно висельники, кожаных мешков с песком, стояли двое воинов. Один, еще
далеко не старый, высокий, статный, в богатой, хоть и несколько Помпезной
для скромного городка одежде: малиновый, шитый золотом плащ, ярко-алая
рубаха, отделанный рубинами пояс тангарской работы, багряные же замшевые
сапожки с отворотами - отвороты украшены тонкими золотыми цепочками, за
поясом - неожиданно простой меч, в потертых черных ножнах и с ничем не
украшенным эфесом. Рядом с одетым в алое молодым красавцем стоял кряжистый
горбун - в старой, потертой боевой кожаной куртке, черном плаще и черных
же сапогах грубой кожи. В руке горбуна замер странный изогнутый меч,
совершенно не похожий на западные.
хотел доказать мне этим, Санделло? Ты нужен мне здесь. И я запрещаю тебе
покидать Цитадель! Вообще, не пойму, как тебе могло такое взбрести в
голову? Скоро осень, дорваги хлеб уберут - и куда, скажи мне, пожалуют? Не
сюда ли?
вернейшего Олмерова сподвижника был тяжел.
почти совсем закрылись.
дочь дорвагского старшины.
позволял горб, провел коричневой плоской ладонью по изрезанному морщинами
и шрамами лбу. Перевел дух.
тогда держать меня здесь?
Он раздраженно мотнул головой, указывая на воинскую школу.
невозмутимо парировал Санделло.
правитель Цитадели Олмера считал излишним.
момент! Кто лучше тебя определит это?
осведомился горбун.
разрубленный тобой мешок - лишнее подтверждение тому, что отпускать тебя -
все равно что сыпать золото в дорожную пыль!
повернулся спиной к Олвэну и зашагал прочь, совсем согнувшись и даже
как-то скособочившись - кончик ножен оставлял в пыли узкий прочерк. Олвэн
некоторое время, скривившись, точно от зубной боли, смотрел вслед старому
воину, а затем резко свистнул. В воротах появился вершник, державший под
уздцы коня повелителя.
солнце! Там, впереди, за вознесшимися к небу гребнями гор, за широкими
пространствами лесов, за топями и реками, за стенами и крепостями, - там,
на Юге, пылает оно, и от его лучей нет ни спасения, ни укрытия. Пока еще
не все замечают их - но с каждым днем они проникают все дальше и дальше.
Настанет час, когда они достигнут самых отдаленных уголков Средиземья - и
тогда уже не спасется никто. Не станет ни "светлых" ни "темных", ни
хороших ни плохих, ни добрых ни злых, ни эльфов ни орков - потому что все
живое сойдется в чудовищной истребительной битве, еще более страшной, чем
Дагор Дагоррат, потому что эта - в отличие от Последней Битвы - будет
совершенно бессмысленной, беспощадной и закончится, лишь когда падут все
до единого бойцы, ибо каждый станет сражаться со всеми. Но что же такое
тогда этот Свет? Из какой потаенной топки Мелкора - или Ауле - льется он?
Кто, как и, главное, зачем возжег его там, в дальних пределах, с какой
целью? Неужто и впрямь - очистить землю от всех, кто живет на ней?..
притулился Маленький Гном - обнаженный меч поперек колен. Над головой
перекликались голоса неведомых птиц.
ложись. Моя стража начинается.
"Все спокойно было!" - он покинул пень около костерка, шагнул в сторону,
повалился на освободившееся одеяло и мгновение спустя засвистел носом во
сне.
растянувшись, точно готовый к прыжку дикий зверь леопард - Фолко
доводилось видать их в чудом избежавшем разорения замке Этчелиона. И
хоббит знал, что проводник вскочит на ноги, готовый к бою, едва вражьи
поимщики только-только шумнут в отдалении. Торин, сын Дарта, тоже спал -
то-то удивились бы надменные старейшины Халдор-Кайса, кабы узнали, куда
занесло шалопутного подданного! Пальцы Торина и сейчас не разжимались -
даже сонный, он держал наготове топор. Губы гнома едва заметно шевелились,
произнося чье-то имя; всегда, все эти десять лет, - одно и то же, одно и
то же...
от нас. Один раз попробовало - и отступило... Что же нас держит? Какой
талисман? Клинок Отрины? Перстень Форве?.. Или что-то еще?.."