пока мирится с этим. - И Прищепа добавил со злостью: - Долго это не
продлится. Я подберу ключи к секретам вызывающего поведения редактора
"Трибуны" - и Гамов поймет, с какой гадиной имеет дело.
Прищепа - как, впрочем, и все мы, друзья Прищепы, - не был одарен
способностью провидеть грядущее.
выглядела безрадостно. На Забон наступало в пять раз больше неприятельских
дивизий, чем мы могли выставить на защиту. Я смотрел на карту и снова
думал, что лучший исход - объявить Забон открытым городом. Чтобы избавить
от бомбежек с водолетов. А затем и сдать его. Оперативная карта в Забоне
кричала о том же разноцветными флажками, мигающими огоньками и зелеными
вспышками на местах, где значились неприятельские аэродромы: каждая
вспышка означала посадку нового водолета-бомбардировщика. Я молчал. Меня
окружали защитники города. Я не мог им сказать, что не верю в устойчивость
их защиты. Зато Пеано уверил их, что с Западного фронта движутся хорошо
вооруженные дивизии, с восточных заводов скоро подойдут батареи полевых
метеогенераторов - потоп низвергнется на врага, когда он вступит в низины
перед городом.
спешно заканчивали сборку новых метеогенераторных установок, и все запасы
сгущенной воды направлялись в Забон. Лишь одного не сказал Пеано: и враг
это все знает. И если малоизвестный нам пока Фердинанд Ваксель не дурак,
не лентяй, не медлителен - а как нам хотелось бы видеть его таким, - он
выиграет в том, в чем мы сегодня всего слабей: в расчете времени. Он все
мог сделать скорей, чем мы, он просто был ближе к Забону, чем наши
маршевые дивизии, чем наши метеогенераторные заводы, чем те предприятия и
города, где мы срочно изыскивали энерговоду. Я на его месте использовал бы
эту фору во времени. У меня не было оснований считать, что Фердинанд
Ваксель глупее меня.
Павла Прищепы и тщетно допытывался секрета их конструкции. Теперь мне по
должности надлежало все знать о них. И я сам подписывал приказы,
превращавшие кустарные мастерские, изготовлявшие такие аппараты, в хорошо
оснащенные заводы. И присваивал этому производству высший приоритет, и
ассигновывал полковнику Павлу Прищепе такие суммы, от которых у моего
друга капитана Прищепы застопорило бы дыхание и помутилось в глазах, но
которые полковник с возмущением называл мизером и жаловался Гамову, что я
недооцениваю нужды разведки.
предъявлявших охране разрешение на вход то в одну, то в другую дверь - для
каждого помещения требовался свой пропуск. Лаборатория ближней разведки
размещалась на девятом этаже Штаба обороны Забона - четыре оперативных
зала, уставленных командными приборами, и один обсервационный. Оперативные
залы ни меня, ни Пеано не интересовали, в них переводились на машинный
язык директивы, какие мы сами вырабатывали. Но в обсервационном зале мы
задержались. Здесь высвечивались все действия противника в районе Забона.
реально был овальным туннелем, густо уставленным самописцами. Несколько
перегородок - от пола до потолка - разделяли выпуклую стену на отсеки:
"Юг", "Юго-запад", "Запад", "Северо-запад", "Северо-восток". Перед
пультами, наблюдая за картиной своего района, сидели по два разведчика.
Пеано.
интеграторами не наблюдают. Дежурные следят лишь за своими личными
датчиками на территории противника.
"Юго-запад". На этом направлении Фердинанд Ваксель развернул наступление,
уровень на интеграторе показывал чуды железа, перемещавшегося по шоссе No
13, - танков, автомашин, электроорудий, резонаторов, импульсаторов, вплоть
до гвоздей в сапогах солдат. Датчики не расчленяли, сколько металла
приходится на каждый вид снаряжения и оружия, только "железный вес". Я
глядел, как быстро скачут цифры на счетчике, и мысленно видел шоссе,
заполненное людьми и машинами - большие, очень большие силы бросал
главнокомандующий кортезов на Забон! Гамов не захотел добровольно сдать
город. Сумеем ли мы отстоять его? Найдем ли защиту от такой лавины людей и
металла?
гвоздь. Это и был интегратор продвигающегося мимо него железа.
дорог, приварены к фермам мостов. Найти их трудно, а еще трудней
расшифровать их передачи.
большей секретности личный датчик настроен на индивидуальное биополе
разведчика либо на его столь же индивидуальный приемник.
агентами на территории противника. Так?
только их было поменьше - этот сектор высвечивал территорию Нордага, не то
нашего нерешительного союзника, не то столь же нерешительного нейтрала. В
этой небольшой стране руководители меньше публично кляли Кортезию и не
распинались в любви к нам. Но зато, в отличие от других соседей, не
выпрашивали ни товаров, ни денег. Президент Нордага даже не приехал на
конференцию - прислал одного министра.
примыкавших к нашей границе, перемещались слишком большие массы металла.
Вудворт предупреждал, что любой союзник может превратиться в открытого
врага. Нордаг, если и не превращался во врага, то основательно укреплял
свою пограничную оборону.
сил, чем мы предполагали. И мне не нравится, что на границы Нордага
интенсивно выдвигаются войска. Потребуйте от Штупы срочной готовности к
большому метеоудару. Пеано вылетает в Адан торопить действия на Западном
фронте, я остаюсь в Забоне.
Вудворта. Мне давно не нравится ледяная сдержанность нордагов, но Вудворт
к ним благоволит.
метеогенераторами. Штупа приступил к монтажу метеоустановок. Я попросил
его явиться ко мне в штаб.
все каски с голов, - ответил Штупа.
к нашей последней линии обороны. Казимир, - сказал я, пренебрегая
условностями обращения, - ветром армию Вакселя не сдуть. Ее надо потопить
в низинах! Только это может вызволить Забон до подхода дивизий с Западного
фронта.
Казимир Штупа. Еще недавно я встречался в квартире генерала Леонида
Прищепы с другом его сына - миловидным военным метеорологом, почти юношей
Казимиром. Он тогда казался еще моложе своих лет. А сейчас передо мной
сидел человек, утративший всю прежнюю миловидность, утомленный, хмурый,
неразговорчивый. Он был много старше своего возраста.
Первая дивизия подойдет через неделю.
будем торопиться с ливнем. Хляби небесные разверзнем, когда кортезы начнут
карабкаться на высоты. Это даст нам выигрыш в сутки.
комнату со стереоэкраном во всю стену и пультом набора информации. Теперь
на своем экране я мог продублировать любой интегратор и самописец
подземной разведывательной лаборатории - каждому прибору отвечала своя
комбинация цифр на моем пульте.
ним аэроразведчиков. Он был уверен в своем превосходстве над нами. Он
знал, что я прибыл в Забон и командую обороной. Между нами протянулась
невидимая связь. Он издевался надо мной уже тем, что давал разглядывать,
как движутся его дивизии. Павел доставил мне портрет Вакселя, я поставил
фотографию на стол. Фердинанд Ваксель, представительный мужчина лет
пятидесяти, победно светил четырьмя золотыми звездами на отворотах
мундира, тонкогубое лицо кривила насмешливая улыбка, глаза смотрели
проницательно и властно. Я вдумывался в его лицо, как в загадку, искал в
этом открытом лице подспудности, но не находил ее. Ваксель был ясен, как
обитый железом стенобитный таран. И такой же пробивной силы! И я ломал
голову, как перебороть, как пересилить, как перехитрить этого человека,
моего противника, так грозно надвигающегося на меня.