Чтение 35–й страницы книги ~Саня или двойная свадьба~

сообщила я, когда бабка открыла мне дверь. Но бабка только
прикрикнула на меня и прогнала меня на улицу, а сердобольные
соседки мне все объяснили, что к чему.

С возрастом я научилась не обращать внимание на сплетни и
разговоры и просто сочувствующие взгляды соседей, а я дома
просто старалась избегать отца, да и его особенно не тянуло к
общению со мной.

В тот день я просто проигнорировала появление отца, про
себя только немного удивившись его раннему появлению. Я
торопливо поела, быстро помыла и убрала посуду и уже собиралась
тихо проскользнуть к себе в комнату, когда он схватил меня. Он
напал на меня из-за спины, обхватил руками и начал целовать
слюнявыми губами, шепча: "Тоня, Тонечка!" С пьяных глаз он
принял меня за маму. Говорят, в молодости она была очень на
меня похожа, вернее, я напоминаю сейчас молодую маму.

-- А потом?

-- Что было потом? Он повалил меня на пол, стал рвать на
груди платье, задирать подол. Я сопротивлялась как могла, но в
его слабом, насквозь пропитом теле откуда-то появились силы. С
трудом освободив одну руку, я ударила его кулаком по голове и
била, била до тех пор, пока он не затих. Кое-как мне удалось
выбраться из-под него, отец мешком лежал поперек коридора, из
его разбитой губы текла кровь, в кулаке была зажата вырванная
прядь моих волос. Руки и лицо у меня были в крови, меня била
крупная дрожь, и просто не было сил подняться на ноги.
Заскрежетал ключ в замке, и в квартиру вошли мама с бабушкой.
Увидев их, я зарыдала в голос, поднялась на ноги и бросилась к
ним, но бабка оттолкнула меня, обругала и стала кричать, что я
во всем виновата, что все несчастья в доме от нас с мамой, что
лучше бы мне было не рождаться на свет. Она долго еще кричала
на меня, а мама, моя мама обтирала отца, обнимала его и жалела.
Вот тогда я и бросилась на кухню и схватила нож и отрезала себе
волосы, по крайней мере никто теперь не сможет схватить меня и
вырвать пряди моих волос.

К вечеру, когда бабка успокоилась и перестала выкрикивать
угрозы в закрытую дверь моей комнаты, а отец громко храпел,
лежа на диване, я собрала свои вещи в рюкзак и тихо
выскользнула из дома.

-- А что было потом?

-- Началась моя самостоятельная жизнь: работала, училась.
Перешла со следующего семестра на вечерний.

-- Как ты жила?

-- Сначала было трудно, а потом привыкла. Стала носить
джинсы, они давали мне ощущение надежности и защиты, уходя из
дома, я не взяла с собой ни одного платья. Научилась обходиться
самым необходимым. По крайней мере, смогла выжить и даже
окончить институт с твоей помощью.

-- А как к тебе относились?

-- Как к юродивой, честное слово, на Руси всегда с
почтением относились к ненормальным. Для окружающих я всегда
была немного чокнутой. Я стала Саней, своим парнем. Сейчас все
заняты своими проблемами, и абсолютному большинству глубоко
наплевать на тех, кто с ними рядом. Меня считали стильной, не
похожей ни на кого. Первое время моя бритая голова вызывала
недоумение и удивление, я всем своим видом бросала

вызов окружающим, не всем хватало храбрости последовать
моему примеру. К чудному привыкают быстро, очень скоро многие
девушки стали брить себе головы. Мой стиль поведения был
принят, и ко мне не приставали с вопросами.

-- Ты совсем не виделась с матерью?

-- Не-а. Борька иногда рассказывал. Что ты смотришь? Мы
раньше жили с ним в одном дворе, пока он год назад не переехал.
Меня и нашли с его помощью, когда отец умер, помнишь? Они своим
старым соседям оставили свой адрес.

-- Прости меня.

-- За что? Мы же с тобой все давно выяснили. Только не
надо меня жалеть, все получилось не так уж плохо. Мне
привычнее, когда ты меня ругаешь.

-- Я тебя ругаю?

-- Целыми днями.

-- Прости.

-- Если еще раз извинишься, я стукну тебя подушкой.

Ни слова не говоря, Максим вскочил с кресла и с размаху
бросил меня на диван. От неожиданности я вскрикнула, но
сумела-таки дотянуться до подушки и замахнуться, бросать я ее
не стала, так как увидела стоящую на полу каменную горку. Вода
журчала, поблескивая, вращался камень на ее вершине. Я
испугалась, что нечаянно разрушу эту красоту. Максим проследил
за моим взглядом и спокойно сел рядом со мной на диван. Мы
любовались красотой камней, ставших необычайно яркими в струях
воды. Максим легонько обнял меня рукой и я непроизвольно
прижалась к его теплому плечу. Мои опасения были напрасны, мой
рассказ не вызвал у Максима отвращения ко мне. Мне стало легко
и спокойно на душе, словно большая цепь, стягивающая мое
сердце, разорвалась, и я стала наконец свободной. Большим
пальцем руки Максим легонько поглаживал мое плечо, чуть
повернув голову, я наблюдала за его рукой. Что будет, если я
поцелую эту руку? Эта совершенно бредовая мысль неожиданно
пришла мне в голову. Некоторое время я пыталась бороться со
своим желанием, потом мои губы прихватили гладящий меня палец,
а зубы слегка его укусили. Максим замер и напрягся.

-- Будет очень хорошо, если ты до конца понимаешь, что
творишь, -- прошептал он и мягко уложил меня на диван.

Я протянула руку к выключателю, но он мягко отстранил ее.

-- Не надо, тебе не надо бояться ни света, ни темноты.
Смотри мне в глаза.

И его руки снова неторопливо отправились в путешествие по
моему телу, дарящее мне новые ощущения и радость. Максим,
словно музыкант, своими прикосновениями заставлял петь мое
тело. Эта музыка движений переполняла меня, я задыхалась, не
могла понять, что со мной происходит, пока не догадалась, что
мне нужно поделиться своим восторгом и счастьем. Мои руки
поднялись и обняли склонившегося надо мной мужчину. Я должна
была тоже дарить ему счастье. Мои руки скользнули по ткани, и
все во мне возмутилось. Нет! Во

мне проснулось первобытное желание вернуться к естеству,
одежда скрывала гладкую кожу и сильные мышцы. Рывками я стала
снимать с него одежду. Два обнаженных тела коснулись друг
друга, словно упругие капельки ртути слились вместе,
соединенные взаимным притяжением. Забытое ощущение покоя
охватило меня.

-- Как долго я тебя искала...

-- ... блуждая впотьмах в холод и непогоду.

-- Откуда ты знаешь, о чем я подумала?

-- Я чувствую это.

Я хотела еще что-то спросить, но его губы закрыли мой рот,
а его полуприкрытые глаза были так близко, но я не могла
увидеть их выражение. Максим тесно прижался ко мне, но это не
привело меня в ужас, а вызвало ответное желание раствориться в
нем, принадлежать ему до конца. С ним мне уже ничего не было
страшно. Мое тело выгибалось ему навстречу, требуя еще большего
наслаждения.

Резкая боль заставила меня вскрикнуть от изумления и
обиды. Это напоминало неожиданное предательство, ведь было же
так хорошо. Почему же теперь так больно? Максим замер, словно
моя боль передалась ему и ушла без следа, растворившись в его
могучем теле. Глаза его потемнели и сузились. Мне стало
страшно, таким незнакомым и отрешенным стал вдруг его взгляд.
Мое тело робко двинулось ему навстречу, он ответил мне, и
вскоре все вокруг закружилось в сказочном танце.

Опустошенная, обессиленная и в то же время наполненная
новыми ощущениями, почувствовавшая радость освобождения и
полета, я медленно приходила в себя. Наконец, мне захотелось
открыть глаза, Максим лежал, опираясь на локоть, с тревогой
глядя на меня, другая его рука покоилась на моем бедре.

-- Почему ты молчишь? -- пальцем я обвела контур его губ,
как бы снимая с них заклятие.

-- Почему ты не сказала?

-- А что ты ожидал? Если я жила, как бродяжка, то и вела
себя как...

-- Молчи, -- рука Максима зажала мне рот, не давая
вымолвить то страшное слово, которым однажды уже наградила меня
бабка. Яростно мотнув головой, я оттолкнула его руку.

-- Если бы он тогда сделал бы со мной что-нибудь, я бы
руки на себя наложила.

-- Ой, какая ты у меня дурочка! Почему ты каждый раз
заставляешь чувствовать меня подлецом?

-- Почему? Ты жалеешь о том, что было?

-- Конечно нет, просто опять я грубо с тобой обошелся,
сделал тебе больно, а нужно было быть более нежным с тобой. Я