Чтение 35–й страницы книги ~Тридцатая любовь Марины~

-- Ну что с тобой, девочка моя? Давай расслабимся, потремся телами.

-- Мне пора. Дай мой плащ...

Говно отстранил Стасика:

-- Я обслужу, Стас. Дай нам договориться.

-- А чего ты?

-- Ничего. Дай мне с девушкой поговорить.

-- Пожалуйста, -- Стасик по-мусульмански прижал худые руки к груди, --
Мариночка, жаль что ты нас бросаешь. Заходи в любое время дня и ночи. Не
отвечая, Марина запахнула плащ, открыла дверь и пошла вниз по широкой
лестнице с модерновыми перилами.

Говно шел следом.

Когда дверь с грохотом захлопнулась, он обнял Марину за плечи:

-- Погоди... давай здесь.

Его бледное лицо с пьяными глазами и красной надписью на лбу
надвинулось, горячие губы ткнулись в Маринины.

Отведя назад руку, Марина ударила его с такой силой, что он упал на
ступени, а звук оплеухи долго стоял в просторном подъезде.

Окончательно проснулась Марина только во вторник: на часах было без
пяти двенадцать, возле батареи посверкивали осколки долетевшей-таки бутылки,
одеяло сползло на пол. Голова слегка болела, во рту было противно и сухо.

Марина приняла ванну, напилась кофе и легла отдохнуть.

Сейчас ей казалось, что прошло не три дня, а три часа.

"К двум в ДК", -- морщась, подумала она, -- "Вчера прогуляла. Ну,
ничего. Сашок покроет. Не в первой..."

Сашок -- директор ДК Александр Петрович -- был давно своим: в свое
время Марина помогла ему продать налево казенный рояль.

"Господи... как время бежит. Думала еще денек поваляться. Ну ничего,
ничего... а все-таки как тошно... омерзительно. Господи! Ты хоть помоги...
Тридцать лет... Как быстро пронеслось. Недавно вроде. Марию в темноте
целовала, играла ей..." Вздохнув, она подошла к инструменту, села, открыла
крышку.

-- Милые мои...

"Сколько времени провела за ними... Все царапинки и трещинки знакомы.
Училась. Играла неплохо... Да что говорить -- здорово играла. Если б пятый
палец не раздробили -- была б пианисткой, не хуже других..."

-- Ну, что, августейший Август Ферстерович, попробуем?

Руки опустились на клавиши.

Звук показался резким и чужим.

Тринадцатый потек не тринадцатым, а каким-то триста тридцать третьим,
чорте каким...

Никогда перекличка аккордов не была такой сухой и черствой, никогда
родная мелодия правой не раскручивалась спиралью скуки и пустоты.

Марина с удивлением смотрела на незнакомые руки, так неумело месящие
черно-белое тесто.

Она прекратила играть.

-- Перепила наверно...

"Чорт знает. Нет, хватит. Так напиваться нельзя. А то совсем в животное
превращусь. Да... А с чего я напилась? С тоски? Вроде б и не с тоски...
Сашку с Тонькой выгнала? Ну так не в первой ведь. Аааа... конечно. Сон
проклятый этот. Двадцать девять девок... Двадцать девять баб и тридцать лет.
Постой, постой... Смотри-ка какое совпадение! Интересно. А может это и не
баба будет? Мужчина? Парень, наконец. Неужели? Нет, но сон поразительный.
Аааа! Так это явно знамение! Но парня... как-то и не хочется... Мужики они и
есть мужики. А бабу? Чорт ее знает. Но приснился-то ОН..."

Марина посмотрела на фотографию. Впервые фото не вызывало никаких
чувств.

"Лицо как лицо. Да и скажем прямо -- очень обыкновенное лицо. Такое и у
прола бывает и у сапожника... Человек великий, конечно, но что мне до того.
Втюрилась, как дура какая-то в Алена Делона. Идиотка..."

Она подошла к фотографии.

ЕГО глаза смотрели с грустным равнодушием, маленький рот скупо сжался,
в развале прядей было что-то коммунальное, двадцатилетней давности...

"Не твори себе кумира. А я сотворила. Нет, книги хорошие, что говорить.
Но чего ж я так голову потеряла? Чудачка... Все равно что в Льва Толстого
влюбиться..."

Слово "книги" заставило вспомнить все еще лежащий в сумочке Митин
подарок.

Марина вытащила книгу, открыла, начала чиать и тут же бросила: слова,
причудливо переплетаясь, складывались в замысловатый узор, на который сейчас
смотреть не хотелось.

Зазвонил телефон.

Она сняла трубку.

-- Мариночка? -- спросил осторожный голос Леонида Петровича

--Да...

-- Здравствуй.

-- Что с тобой?

-- Ничего.

-- Ты не больна?

-- Нет...

-- А что такая грустная?

-- Я не грустная.

-- Марин. Так может съездим вечерком, посидим где-нибудь?

-- Не могу.

-- Почему?

-- Не могу. И не хочу.

--Что с тобой?

-- Ничего.

-- А хочешь -- на дачу поехали?

-- Не хочу.

-- Марин, ну объясни мне...

-- Леня. Я прошу тебя сюда не звонить.

-- Как?

-- Так! Не звони мне! Я человек, понимаешь?! Человек! А не шлюха
подзаборная!

Она бросила трубку и с остервенением выдернула вилку телефонного
провода из гнезда:

-- Дурак...

"Надоели все, Господи, как они мне надоели! Провались все пропадом!
Никому звонить не буду. А приедут -- не открою..."

Чувствуя в себе нарастающую тоску, Марина стала собираться.

Выходя из дома, бросила в мусоропровод остатки планчика...

День в ДК прошел мучительно: болела голова, звуки раздражали, ученики
тоже.

Она сорвалась на Нину, пугливого Николая выгнала за плохую домашнюю
подготовку, Олегу дала ощутимый подзатыльник, после которого он побледнел и,
словно улитка, втянул голову в форменный воротник...

К вечеру стало совсем невмоготу: звуки, свет, слова, лица учеников
мелькали, лезли в уши, пульсировали в глазах... Спросив анальгина у Риты,
она запила его водой из-под крана и еле доволокла ноги до преподавательской.

Там шло оживленное одевание педагогов, только что закончивших уроки:

-- Мариш, привет!

-- Ты что такая бледная?

-- Перетрудилась, Марин?

-- Вот, девочки, что значит творчески к работе относиться!

-- Ладно, не приставайте к ней... Марин, что, месячные, да? Дать
таблетку?

-- Да я дала ей уже, отвалите от нее...

-- Ну извини, рыбка...

--А ты б дома посидела, Марин...

Она устало отмахнулась, опускаясь на стул. Женщины веселой гурьбой
направились к двери:

-- Ну, пока.

-- Поправляйся, Марин!

-- До свидания...

-- До скорого!

-- Всего...

Хлопнула дверь, их голоса стали удаляться.

Радуясь наступившей тишине, Марина облегченно вздохнула, потерла
пылающие виски ладонями.

Дверь противно заскрипела, впуская кого-то.

"Штоб вы сдохли..." -- поморщилась Марина, сжимая зубы.

-- Марина Ивановна, добрый вечер! -- пророкотал торопливый басок
директора.

Его голос показался Марине слишком официальным.

Она подняла голову.

Перед ней стояли трое: улыбающийся круглолицый директор, притихшая
девочка лет семи и... Господи, надо же, с ума сойти. Удивительно... Забыв
про головную боль, она встала:

-- Здравствуйте.

-- Вот, Сергей Николаич, это наш лучший педагог Марина Ивановна
Алексеева.

-- Ну, Александр Петрович, это нескромно, -- пробормотала она,
разглядывая незнакомца, -- "Удивительно".

Директор качнул свое приземистое тело, взмахнул короткопалой ладошкой:

-- А это вот, Марин Иванна, новый секретарь парткома нашего завода --
Сергей Николаевич Румянцев. И дочка его Танечка. -- Очень приятно, --
проговорила Марина, все более и более поражаясь сходству. "Да. Вот таким ОН