отцу, брови сдвигаются заботною складкой: выйти? Узнать? Кто-то трогает
его за рукав - едва не забыл о молодой жене! Рассеянно успокаивая, гладит
ее по плечу, а она, заглядывая ему в очи, вдруг осерьезнивает, прошает
трепетно:
по-мужски, сжал ей руку, только теперь почувствовала она наконец, что
рядом с нею не мальчик, но муж, мужчина, хоть и не подымет ее в воздух и
не бросит с маху на постель. И она вздыхает глубоко-глубоко и слегка - не
заметили б гости - прижимается плечом к своему московскому мужу.
говорит вполгласа:
поедет!
постели брачной - в Орду! И он только тут догадывает, что молодая литвинка
хочет видеть в нем воина, мужа, и немножко обижается сперва: привыкли
тамо, в Литве, к ратям да браням! А потом, подумав, к худу то или к
хорошу, решает, что к добру. Жене должно гордиться супругом своим!
несут кубки, серебряные тарели и мисы. Лик у родителя светел и радошен.
Слава Богу, значит, удача в Орде! Какая? О чем? И отец, отвечая на немой
вопрос сына, произносит, усаживаясь, одними губами, так, что только Симеон
и понимает его, одно лишь тихое слово:
все те поносные речи, что говорили об его отце после ростовского взятия.
Чем еще обернет ему этот новый ярлык? А отец светел и радошен, он снова
поверил в удачу, он завтра же, едва справив свадьбу сына и едва ли не
позабыв о ней, устремит в Орду, на суд с престарелым Борисом Дмитровским,
что не хочет добром уступить свое разоренное и разоряемое княжество
всесильному московскому соседу.
братишкою, Варфоломеем, рубят новую клеть, торопятся успеть до покоса.
яростного солнца. Земля клубится, исходит паром. Лист на деревах сверкает
и переливается в дрожащем мареве. Окоем весь затянут прозрачною дымкой.
Все трое взмокли, давно расстегнули ворота волглых рубах. Волосы мокрыми
космами ниспадают на разгоряченные, опаленные солнцем лбы. Бревна истекают
смолою. Топоры горячи от солнца - не тронь. Чмокает и чавкает свежее
дерево. Оба, боярин и мужик, молча, враз, подхватывают топорами бревно,
круто, рывком, переворачивают (давно выучились понимать друг друга без
слов) и тут же с двух концов, наперегонки, зарубают чашки. Варфоломей
торопится разложить ровным рядом мох по нижнему бревну. Урядив свое, тоже
хватается за топор, изо всех силенок гонит крутую щепку, вычищая паз.
Готовое дерево тут же усаживают на место. Стефан мрачен, досадливо щурит
глаза, прикусывает губу, зло и твердо врубает секиру (что означает у него
какую-то настырную муку мысли), и Варфоломей, сбрасывая пот со лба тыльной
стороною ладошки, отдувая с лица долгую прядь льняных волос, коротко и
преданно взглядывает на брата, недоумевая: чем же так раздосадован Стефан?
Из утра уже обратали восемь дерев, и клеть, гляди-ко, растет прямо на
глазах.
отца, просторный в плечах, - легко вгоняет секиру в бревно, обтирает чело
рукавом и слегка кивает Науму, который тотчас, соскочив с подмостий,
проворно забирается в тень за грудою окоренных бревен. Сам Стефан медлит,
оглядывая вприщур поставленный на стояки сруб, и роняет сквозь зубы - не
то брату, не то самому себе:
а подвиг! Да, да, подвиг!
резкое и прямое, словно обрубленное топором ото лба к подбородку, - в его
углубленные, огневые, обведенные тенью глаза.
того, как надобно деять, чего там у их... мнихов афонских?
присовокупляет досадливо: - О чем тут, в Радонеже, можно узнать!
взглядывает на брата, отводит взор и покачивает головой:
не подозревая, какая муравьиная работа творится в голове меньшого брата
после каждого очередного Стефанова словоизвержения. Он опять было берется
за секиру, подкидывает ее в руке, что-то поправляет легкими скупыми
ударами носка.
тяжелою тьмой. Вот край высокого облака легко коснулся солнечного круга,
пригасив и сузив его жгучие лучи. В густом настое запахов смолы, пыли,
навоза почуялось легчайшее, чуть заметное шевеление воздуха. Хоть бы
смочило дождем!
блеснувшее лезвие секиры. - Очень хорошо, - повторяет он, - что все так
окончилось! Роскошь, палаты, вершники впереди и назади, серебряные
рукомои... На кони едва ли не в отхожее место!
понял было сперва, что Стефан бает про ихнюю прежнюю жизнь.
обращаясь, горячечным взором следя пустоту перед собой. Младший даже
дыхание сдерживает, мурашами по коже поняв, что брат намерился сказать
сейчас что-то самонужнейшее, о чем думал давно и задолго.
выпрыгивают оборванные, словно обугленные, без начала и связи. - А мы, все
силы - спасти себя от тяжести! Облегчить плеча, от поту опастись! На том
камени зиждем, что и сам тленен и временен! Алчем тех сокровищ, что червь
точит и тать крадет! И на сем, тленном, задумали строить вечное!
Московляне правы, что отобрали у нас серебро! Плохо, что, пока не свалит
на тебя беда, сами не можем! Слабы духом! Надо самим! Нужно величие духа!
Да, в монахи! - продолжал он яростно, с жутким блеском в глазах. - Взять
самому на себя вериги и тяготу большую и тем освободить дух! От роскоши,
от гордости, от похвал, славы - ото всего! Тогда - узришь свет Фаворский!
сплотить себя духовно! Чел ты слова Серапионовы? Мы днесь <в посмех и
поношение стали народам, сущим окрест!> Единение! А затем - дух святой
возжечь во всех нас! Вот путь! Для сего - и прежде - очистить себя от
скверны стяжательской! Дьявол взыскует плоть, Господь - дух! И это должны
мы! Бояре! Мужики - они еще не вкусили благ, а мы, отравленные ими, должны
сами себя изменить! Хватит сил - духовно сумеем поднять всю Русь! Все
прочее - тлен. Слова не нужны. Нужны дела! Подвиг! На Руси пропала вера в
подвиги!
шатался по торгу. Собралось вече. И все, все! Знали! Что надо помочь! И
никто, понимаешь, никто! Первым чтобы! Как старшина, бояре как? Как
набольшие меня? И - предали! На поток и раззор ордынский предали тверичей!
Я тогда уразумел, понял: дух! Духом слабы! Не силою! А в училище нашем, в
Ростове, споры о тонкостях богословских, что там сказал Несторий... Что бы
то ни, а - сказал! А мы - повторяем только!
тогда! Преклонялся! Героем считал! Подвижником... А, быть может, и он,
вовсе... от бессилия...
словно от мора некоего, народ побежал в города, стеснился в стенах,
забросив нивы и пажити, я бы сказал тогда: паши землю! Но не опускайся
долу, не теряй высоты духовной! Знай, что и там, на пашне, творишь ты не
живота ради, а ради духа животворящего твоего!
Нужен подвиг духовный, надобен монашеский труд! Совокупление в себе Духа
божьего! Фаворский свет! Это огонь, от коего возгорит новое величие Руси!
Путь был означен. Им обоим. И - он знал это - другого пути уже не могло
быть.
- поправился он, зарозовев, - надо делать теперь? Укреплять свою плоть для
подвига?
узилище, в голой степи, в плену ордынском годами живут люди! Выдержать
можно много... любому... когда нет иного пути! Сильна плоть! Важно самого
себя подвигнуть на отречение и труд, важно... да ты все знаешь и сам! -
Стефан вздохнул и вновь взялся за рукоять секиры.
Земляной Андрей
Конюшевский Владислав
Панов Вадим
Андреев Николай
Володихин Дмитрий
Куликов Роман