рубили и ставили наново! - Сказал и умолк. Ничего не спросив, заставил его
Сергий вспомнить ту давнюю беседу и гордые слова о русичах, что,
совокупясь воедино, когда-нибудь ниспровергнут Орду. И не о том ли самом
твердит он не уставая суздальским князьям вот уже которое лето подряд!
досказал Сергий, вновь становясь взрослым, умудренным мужем, игуменом
входящего в славу монастыря. - Владыко велел, ежели князь окажет упорство,
затворить церкви в городе! - Он помолчал, давая игумену Дионисию осознать
сказанное до конца, и прибавил: - Помысли, Дионисие, с кем ты и возможет
ли Борис, один, в споре с братом своим старейшим противустать всей
Владимирской Руси да еще и Орде?
расширяющиеся круги. Противустать Алексию для Дионисия значило остаться в
одиночестве, поддерживая упрямого удельного князя... Устранить себя от
дела сего он тоже не мог. Сергий ждал ответа, и в молчании давнего
знакомца была незримая, неведомая ему доднесь твердота. Дионисий сел.
Встал, вновь начал ходить по покою.
найдя, как казалось ему, временную лазейку, дабы оттянуть, отложить
неизбежное...
даже глазами повел туда-сюда. И отверг. Дионисий аж покраснел, сердито
насупил брови. Ему было вчуже и внове подчинять себя чужой воле. Опять, и
долго, молчал.
вечерний свет, что и за окном. И Дионисий, продолжая молчать, начал
постигать наконец простую истину, что митрополит прав, что должно не
раздувать прю, а помирить братьев, а для того заставить Бориса соступиться
с нижегородского стола, и что ему, Дионисию, пристойно и лепо
споспешествовать в том игумену Сергию. Он поднял потишевший, обрезанный
взор. Сказал:
храмы!
вступили на княжой двор и ближний боярин позвал его встретить гостей.
Борис, разом почуяв недоброе, вышел на глядень. Внизу по двору неспешно
шествовала, направляясь ко княжескому терему, процессия клириков, среди
коих Борис углядел игумена Дионисия и каких-то явно незнакомых ему
иерархов.
от Печерского монастыря, ну а кто ж из ратных наших самого игумена Дениса
да и с архимандритом московским, владыкою посланным, в город не пустит! И
я не прикажу, и ты не прикажешь, княже!
вздыхая. - Выдь, княже! Неподобно тово духовных лиц от крыльца отгонять!
не избежать никак. Связанными, напряженными шагами пошел вниз по лестнице.
Со сторон выбегали холопы, слуги, челядь, выскочил ключник, собственный
Борисов духовник колобком скатился с лестницы.
руки, принимать благословения московитов, которых тут же и наименовывали
ему:
посольства, а за ними следовали еще какие-то попы, дьякона, служки,
печерские иноки и монастырские слуги в мирском платье - целый синклит.
благословляя Бориса в свой черед:
тарелей, мис, вилок и ножей, дорогих рыбных блюд нарочито для
монашествующей братии.
засухе, гладе и моровой беде, коими казнимы христиане за грехи гордыни,
ссор, свар, себялюбия и неисполненья завета Христа о любови братней. Борис
слушал, темнея и жесточея лицом. Но повели он сейчас кметям вышвырнуть
отселе всю эту рясоносную свору - и ни у которого из дружинников не
вздынет рука на сие, и он, князь, останет опозорен навеки. Приходило
терпеть!
как-то остраненно разглядывал нижегородского князя, - вдруг нежданно
вступил в разговор, высказавши спокойно, без всяких украс и приступов то
главное, ради чего московиты и прибыли сюда.
- усмешки почему-то не получилось.
строго возразил московский посланец. И князю мгновением почудило, что они
только двое за столом, он и вот этот монах, про коего - вспомнил теперь! -
ему уже не раз говорили, именуя его чуть ли не чудотворцем московским.
ханский ярлык, а не воля старшего брата удостоверял его права на
нижегородский престол.
вмешался в говорю и затеял витиеватую речь с укоризнами от Писания, на что
Борис решительно отверг, теряя всякую власть над собою:
Павел зловеще, но не теряя спокойствия голоса. - Ныне ты гневен и не
можешь собою владеть, ни помыслити путем! Прощай!
последовали за ним. Сергий с порога оборотил лицо к Борису, будто ждал,
что тот опомнится и остановит духовных. Но Борис только невступно отмотнул
головой.
Сергия, все дальнейшее попросту бы не состоялось. Но Сергий был здесь.
квас, приходя в себя, потом, помыслив, что те уже уехали, велел оседлать
коня и отправился проверять, как идет отсыпка валов внешнего города.
толпу прихожан и гроб на паперти Спасского собора. Подъехал ближе. Бабы
плакали. На дверях церкви непривычно висел тяжелый амбарный замок,
замыкающий кованую полосу железа, продетую в скобу и перекрывшую путь
внутрь.
закипающие гневом очи, пояснил сбивчиво, что церкви закрывают по воле
самого митрополита Алексия московские посланцы: архимандрит Павел, Герасим
и Сергий с игуменом Дионисием вместях, и впредь до разрешения владыки не
велено ни крестить, ни венчать, ни петь часы, ни служить, ни хоронить
мертвых.
церкви в слободе и уже издали узрел толпу народа и московских посланцев,
замыкающих входы в храм. Подскакав, князь молча вырвал из ножен саблю.
Толпа с ужасом шарахнула посторонь. Какая-то старуха с воплем кинулась
впереймы, не давая Борису достичь московского архимандрита, который токмо
глянул и возразил негромко:
что ни приказать, ни велеть тут ничего нельзя. Положим, его послушают
дружинники, взломают двери храмов, а далее? Кто из попов посмеет служить,
нарушая митрополичий запрет? (А кто посмеет, тотчас будет лишен сана!) А
люди мрут, и скоро гробы непохороненных русичей переполнят город.
Кругом шептали, вскрикивали: <Сергий! Сергий! Сам!> Падали на колени,
просили благословения. Двое-трое княжьих дружинников решительно спрыгнули
с седел, тоже подошли, склонившись, под благословение московита. Князь, на
которого уже не обращали внимания, нелепо высил, сидя на коне, оставленный
всеми, народом и дружиною, и не ведал более, что ему вершить.
Слыхали о преподобном и теперь толпою стремились следом - прикоснуться,
получить осеняющий знак руки. Переговаривали друг с другом, толкуя, что
теперь-то, с явлением радонежского подвижника, наверняка утихнет и мор!
упрямство превозмогло. Только на третий день князь с ближней дружиною
поехал в Печерский монастырь, где остановились московиты.
слезет с седла, сказал с суровою укоризной:
обозрел Бориса жгучим, источающим силу взглядом, примолвил: - Повинись, да
не потеряешь удела своего!
отошли под церковную власть митрополита Алексия и ему приходит теперь
воевать не только с братом и Москвою, но и с церковью.
Игумен Сергий молчал, но от молчания его князю становилось совсем неловко.
Он мрачнел, низил все еще яростный взор, обещал собрать думу.