Чтение 35–й страницы книги ~Король холопов~

продолжался еще несколько часов, но никто не слышал, о чем они говорили. В
тот же вечер Фриц пришел в дом богатого купца и был веселее и развязнее,
чем обыкновенно; он просидел весь вечер возле Баси и после этого начал
ежедневно бывать в доме Свинягловы. Через неделю в городе заговорили о
том, что Бася за него выходит замуж. Кто-то спросил Матертера, правда ли,
что он женится?

- А кому какое до этого дело? - ответил он дерзко. - Разве я женюсь
для кого-нибудь, а не для себя?

Родственники матери и некоторые из семьи Кечера начали отговаривать
Фрица от женитьбы, указывая на легкомыслие девушки, о которой ходили
разные слухи; но на все их доводы Фриц только пожимал плечами и ни слова
не отвечал.

В городе уже трубили о свадьбе... Говорили, что Свиняглова собирается
ее отпраздновать тотчас же после святок, и что у него в доме к этому уже
готовятся. А свадьбу предполагали устроить богатую и пышную, какой Краков
уже давно не видел.

В те времена существовали законы, запрещавшие мещанам выставлять свое
богатство напоказ; во время свадебного пира нельзя было подать к столу
больше тридцати суповых мисок, считая одну для трех человек, и не больше
пяти блюд; запрещалось пригласить более восьми шутов и т.п.; но Свиняглова
и не думал придерживаться этих обычаев, зная хорошо, что никто на него
жаловаться не будет, и что те, которые будут веселиться на свадебном
пиршестве его дочери, не превратятся в его обвинителей.

На свадьбу были приглашены выдающиеся мещане с их семьями и
родственниками, родственники Матертера, Кечера, Свинягловы, разные
чиновники, а из придворных - Добек, Кохан и двое из семьи Задоры.

Случилось так, что ксендз Баричка должен был присутствовать на
свадьбе, потому что он когда-то совершил обряд крещения над Басей, а также
потому, что его связывали с этим домом другие духовные узы.

Трудно сказать, кто был виною всей проявленной пышности и роскоши;
этого добивалась и Бася, да и сам отец хотел людям доказать, что свадьба
его единственной дочери ничуть не хуже свадьбы иных девушек. Больше всех
настаивала на пышности сама девушка, рассчитывая заставить прекратить все
толки о ней.

Ко дню свадьбы нужно было дом приспособить и подготовить так, чтобы
разместить полторы сотни гостей удобно за столами, чтобы было место для
танцев и для других гостей, традиционно приносящих подарки.

Свиняглова, желая щегольнуть своим богатством, велел поставить для
более знатных гостей серебряную посуду, а для остальных оловянную; есть и
пить дали вдоволь.

Вместо полагавшихся согласно традиции тридцати суповых мисок подали
пятьдесят, и то еле хватило. Вино было приготовлено сладкое с пряностями,
и самые дорогие кушанья. Сколько было в городе свадебных оркестров, все
были приглашены, и им обещано было хорошее вознаграждение и дано
разрешение угощаться, чем только пожелают. Кохан даже обещал привести
королевского шута Шупку.

В те времена необходимой принадлежностью свадьбы в состоятельной
семье были поздравления, написанные стихами, часто довольно двусмысленные
и циничные. Таким стихоплетам приходилось платить много денег, гораздо
больше, чем знаменитым комедиантам. По закону мещане не должны были
позволять себе подобной роскоши, но Свиняглова и не думал считаться с
законом.

Он пригласил для этой цели кутейника Вырванта, заставлявшего
слушателей хохотать до слез, когда он произносил поздравительную речь
перед новобрачными. Вырвант обещал приготовить нечто особенно хорошее, а
слава, которой он пользовался, могла служить порукой того, что он свое
обещание исполнит.

Дом Свинягловы был снаружи наново покрашен, и покои внутри были
убраны. Из сундуков вынули на свет Божий самые дорогие вещи: ковры,
покрывала, сукно. Всего этого было вдоволь, и Якову не пришлось одалживать
у других.

Так как это происходило зимой, и никакой зелени не было, то пришлось
ельником украсить двери и окна.

Оставалось до свадьбы всего несколько дней, и в городе повсюду
говорили о свадебном пиршестве, одни с насмешкой, другие с удивлением, и
почти все с завистью.

Предсказывали Свиняглове, что вся эта роскошь сильно истощит его
кассу...

Бася мечтала только о том, чтобы в день свадьбы своей красотой и
богатым нарядом поразить всех девушек, косо на нее раньше поглядывавших, и
возбудить их зависть.

Драгоценных украшений у нее было вдоволь, и, кроме давно уже
принадлежавших Свинягловым, о которых все знали, у нее появились еще
какие-то новые, дорогие, затейливые, происхождение которых казалось очень
подозрительным.

Когда свадебный кортеж с музыкой, с шутами, с множеством роскошно
одетых гостей направился к костелу, где обряд венчания совершил ксендз
Баричка, а также на обратном пути, на улицах собралось столько глазеющих,
что свадебное шествие с трудом прокладывало себе дорогу через толпу.
Новобрачная ослепляла взоры всех, столько на ней было драгоценных камней;
а платье было из такой дорогой ткани и отделано такими кружевами, что у
нее был вид настоящей королевы. Сияя красотой, гордая, торжествующая, с
вызывающим взглядом, она шла под руки с Фрицем, тоже роскошно одетым, как
будто этот бедняк был богатым барином. Рассказывали, что его родственники
Кетчеры снабдили его богатым гардеробом, чтобы не ударить лицом в грязь.
На нем была шуба на дорогом меху, крытая бархатом, и говорили, что одна
только шуба стоила несколько десятков гривен.

Когда весь свадебный кортеж вместе с музыкантами начал входить в дом
Свинягловы, казалось, что не хватит для всех места, однако никто не
остался на улице.

Столы были расставлены в комнатах, в сенях и так искусно, что для
всех хватило места. Новобрачных усадили первыми, затем духовных лиц,
почетных гостей, родственников и друзей.

Неожиданно случилось так, что Кохану досталось место напротив ксендза
Барички, которого, как исповедника, посадили на почетном месте. Кохан,
увидев его так близко, моментально побледнел и чуть не уронил нож, бывший
в его руках; но он скоро овладел собой и шепнул Добку, сидевшему рядом с
ним:

- Я вижу, что Господь сам устроил так, что мне тут подвернулся этот
кутейник; я уж воспользуюсь этим случаем и не выпущу его отсюда, не сказав
ему обо всем, что меня угнетает. Памятна для него будет эта свадьба.

Добек хотел успокоить своего соседа, но это еще более раздразнило
его. Ксендз Баричка, не любивший застольных разговоров и вынужденный хоть
некоторое время высидеть за свадебным обедом, имел вид каменной статуи со
своим желтым, печальным, худым лицом, со страшными глазами, задумчивый и
сердитый, не притрагиваясь ни к еде, ни к питью. Вырвант, выпив несколько
бокалов вина и набравшись смелости, не считаясь с присутствием за столом
барышень, начал громко читать стихи на такие темы, что девицы, покраснев,
должны были опустить глаза.

Лицо ксендза Барички стало еще строже и мрачнее. Он пронизывал
гневными и презрительными взглядами стихоплета, но Вырвант или не видел
этих угрожающих взглядов, или не обращал на них внимания.

По всем комнатам раздался смех, потому что гости оставили свои места
за другими столами и тесным кольцом обступили Вырванта. Как только он
окончил, несколько десятков шутов, одетых в разноцветные пестрые костюмы,
в колпаках, начали кружиться вокруг стола с плясками, с песнями и с
разными шутовскими проделками, подстрекая гостей к веселью. Шум и гам
наполнили комнаты, и чем они становились сильнее, тем лицо ксендза Барички
становилось пасмурнее. Видно было, что он хотел бы оттуда сбежать, до того
развязные разговоры и безумное веселье раздражали его. Однако, он не мог
покинуть своего места при столе, потому что хозяин, целуя ему руки,
упрашивал его остаться и не давал ему уйти. К тому же, на скамье, на
которой он сидел, было так тесно, что он не мог сойти с нее, не потревожив
всех остальных. Если бы заранее не поставили на стол блюда с кушаньями, то
слуги не могли бы протолкнуться, чтобы их принести. Кувшины и бутылки
передавались из рук в руки над головами сидевших. Одни смеялись, другие
пели, некоторые громко разговаривали, почти крича, потому что шумная
музыка заглушала все, и лишь близко сидевшие друг возле друга могли
сговориться.

Кохан, догадавшийся по выражению лица исповедника, что тот стремится
вырваться отсюда, беспокойно стерег его, не желая упустить такой случай,
не использовав его. Баричка, несколько раз смерив своим презрительным
взглядом королевского фаворита, сидевшего против него, больше не обращал
на него внимания. Может быть и он чувствовал, что Кохан ищет какого-нибудь
повода, чтобы с ним рассчитаться. Он видел в нем своего врага. Они лично
не были знакомы, встречаясь издалека, не имея дела друг с другом, но
каждый из них многое знал о другом.

Баричка считал окружающих короля, а в особенности Кохана, главными
виновниками всех излишеств, которые себе позволял Казимир. За это он его
страшно ненавидел.

Миски и блюда на столе опорожнялись, заменяясь другими, кувшины
постоянно наполнялись, музыка бурно играла, охмелевшие гости пели
двусмысленные польские и немецкие песни, а шуты и скоморохи, в особенности
находившиеся ближе к новобрачным, в надежде на хорошие подарки изощрялись
в остроумии.

Эти присяжные весельчаки имели наготове на всякий случай большой
запас песен, загадок, шуток, которыми они забавляли гостей, расхаживая
парами и помогая друг другу. В те времена в выражениях не стеснялись, и
была полная свобода слова; замужние мещанки не конфузились и смело
отвечали на намеки, а покрасневшие лица молодых девушек говорили о том,