Дойдя до середины комнаты, она пошатнулась; я вскочил, подал ей руку и
довел ее до кресел.
Я стоял против нее. Мы долго молчали; ее большие глаза, исполненные
неизъяснимой грусти, казалось, искали в моих что-нибудь похожее на надежду;
ее бледные губы напрасно старались улыбнуться; ее нежные руки, сложенные на
коленах, были так худы и прозрачны, что мне стало жаль ее.
- Княжна, - сказал я, - вы знаете, что я над вами смеялся?.. Вы должны
презирать меня.
На ее щеках показался болезненный румянец.
Я продолжал: - Следственно, вы меня любить не можете...
Она отвернулась, облокотилась на стол, закрыла глаза рукою, и мне
показалось, что в них блеснули слезы.
- Боже мой! - произнесла она едва внятно.
Это становилось невыносимо: еще минута, и я бы упал к ногам ее.
- Итак, вы сами видите, - сказал я сколько мог твердым голосом и с
принужденной усмешкой, - вы сами видите, что я не могу на вас жениться,
если б вы даже этого теперь хотели, то скоро бы раскаялись. Мой разговор с
вашей матушкой принудил меня объясниться с вами так откровенно и так грубо;
я надеюсь, что она в заблуждении: вам легко ее разуверить. Вы видите, я
играю в ваших глазах самую жалкую и гадкую роль, и даже в этом признаюсь;
вот все, что я могу для вас сделать. Какое бы вы дурное мнение обо мне ни
имели, я ему покоряюсь... Видите ли, я перед вами низок. Не правда ли, если
даже вы меня и любили, то с этой минуты презираете?
Она обернулась ко мне бледная, как мрамор, только глаза ее чудесно
сверкали.
- Я вас ненавижу... - сказала она.
Я поблагодарил, поклонился почтительно и вышел.
Через час курьерская тройка мчала меня из Кисловодска. За несколько верст
до Ессентуков я узнал близ дороги труп моего лихого коня; седло было снято
- вероятно, проезжим казаком, - и вместо седла на спине его сидели два
ворона. Я вздохнул и отвернулся...
И теперь, здесь, в этой скучной крепости, я часто, пробегая мыслию
прошедшее. спрашиваю себя: отчего я не хотел ступить на этот путь, открытый
мне судьбою, где меня ожидали тихие радости и спокойствие душевное?.. Нет,
я бы не ужился с этой долею! Я, как матрос, рожденный и выросший на палубе
разбойничьего брига: его душа сжилась с бурями и битвами, и, выброшенный на
берег, он скучает и томится, как ни мани его тенистая роща, как ни свети
ему мирное солнце; он ходит себе целый день по прибрежному песку,
прислушивается к однообразному ропоту набегающих волн и всматривается в
туманную даль: не мелькнет ли там на бледной черте, отделяющей синюю пучину
от серых тучек, желанный парус, сначала подобный крылу морской чайки, но
мало-помалу отделяющийся от пены валунов и ровным бегом приближающийся к
пустынной пристани...
1 серо-жемчужного цвета (франц.).
2 красновато-бурого цвета (франц.).
3 по-мужицки (франц.).
4 Милый мой, я ненавижу людей, чтобы их не презирать, потому что иначе
жизнь была бы слишком отвратительным фарсом (франц.).
5 Милый мой, я презираю женщин, чтобы не любить их, потому что иначе жизнь
была бы слишком нелепой мелодрамой (франц.).
6 на пикник (франц.).
7 Боже мой, черкес!.. (франц.)
8 Не бойтесь, сударыня, - я не более опасен, чем ваш кавалер (франц.).
9 Это презабавно!.. (франц.)
10 Благодарю вас, сударь (франц.).
11 Позвольте... (от франц. pemetter.)
12 на мазурку... (франц.).
13 Очаровательно! прелестно! (франц.)
14 руку и сердце (франц.).
15 Комедия окончена! (итал.)
Мне как-то раз случилось прожить две недели в казачьей станице на левом
фланге; тут же стоял батальон пехоты; офицеры собирались друг у друга
поочередно, по вечерам играли в карты.
Однажды, наскучив бостоном и бросив карты под стол, мы засиделись у майора
С*** очень долго; разговор, против обыкновения, был занимателен. Рассуждали
о том, что мусульманское поверье, будто судьба человека написана на
небесах, находит и между нами, христианами, многих поклонников; каждый
рассказывал разные необыкновенные случаи pro или contra.
- Все это, господа, ничего не доказывает, - сказал старый майор, - ведь
никто из вас не был свидетелем тех странных случаев, которыми подтверждаете
свои мнения?
- Конечно, никто, сказали многие, - но мы слышали от верных людей...
- Все это вздор! - сказал кто-то, - где эти верные люди, видевшие список,
на котором назначен час нашей смерти?.. И если точно есть предопределение,
то зачем нам дана воля, рассудок? почему мы должны давать отчет в наших
поступках?
В это время один офицер, сидевший в углу комнаты, встал, и медленно подойдя
к столу, окинул всех спокойным взглядом. Он был родом серб, как видно было
из его имени.
Наружность поручика Вулича отвечала вполне его характеру. Высокий рост и
смуглый цвет лица, черные волосы, черные проницательные глаза, большой, но
правильный нос, принадлежность его нации, печальная и холодная улыбка,
вечно блуждавшая на губах его, - все это будто согласовалось для того, чтоб
придать ему вид существа особенного, не способного делиться мыслями и
страстями с теми, которых судьба дала ему в товарищи.
Он был храбр, говорил мало, но резко; никому не поверял своих душевных и
семейных тайн; вина почти вовсе не пил, за молодыми казачками, - которых
прелесть трудно достигнуть, не видав их, он никогда не волочился. Говорили,
однако, что жена полковника была неравнодушна к его выразительным глазам;
но он не шутя сердился, когда об этом намекали.
Была только одна страсть, которой он не таил: страсть к игре. За зеленым
столом он забывал все, и обыкновенно проигрывал; но постоянные неудачи
только раздражали его упрямство. Рассказывали, что раз, во время
экспедиции, ночью, он на подушке метал банк, ему ужасно везло. Вдруг
раздались выстрелы, ударили тревогу, все вскочили и бросились к оружию.
"Поставь ва-банк!" - кричал Вулич, не подымаясь, одному из самых горячих
понтеров. "Идет семерка", - отвечал тот, убегая. Несмотря на всеобщую
суматоху, Вулич докинул талью, карта была дана.
Когда он явился в цепь, там была уж сильная перестрелка. Вулич не заботился
ни о пулях, ни о шашках чеченских: он отыскивал своего счастливого понтера.
- Семерка дана! - закричал он, увидав его наконец в цепи застрельщиков,
которые начинали вытеснять из лесу неприятеля, и, подойдя ближе, он вынул
свой кошелек и бумажник и отдал их счастливцу, несмотря на возражения о
неуместности платежа. Исполнив этот неприятный долг, он бросился вперед,
увлек за собою солдат и до самого конца дела прехладнокровно
перестреливался с чеченцами.
Панов Вадим
Корнев Павел
Акунин Борис
Сертаков Виталий
Херберт Фрэнк
Лукин Евгений