лятиями.
храбрый и горячий, а главное, такой же гасконец, как его дед, но далеко
не такой образованный. После смерти Людовика XIV он был некоторое время
любимцем и доверенным лицом королевы и играл первую роль при дворе; по в
один прекрасный день ему пришлось уступить первое место Мазарини и пе-
рейти на второе. А на другой день, так как он был настолько неблагоразу-
мен, что рассердился, и настолько неосторожен, что высказал громко свое
неудовольствие, королева велела арестовать его и отправить в Венсен, что
и было поручено Гито, тому самому Гито, с которым читатель познакомился
в начале нашей повести и с которым он будет иметь случай еще встре-
титься. Само собой разумеется, что, говоря "королева", мы хотим сказать
"Мазарини". Таким образом не только избавились от Бофора и его притяза-
ний, но и совсем перестали считаться с ним, невзирая на его былую попу-
лярность, и вот он уже шестой год жил в Венсенском замке, в комнате,
весьма мало подходящей для принца.
ловек, нисколько не повлияли на Бофора. В самом деле, всякий другой со-
образил бы, что если бы он не упорствовал в своем намерении тягаться с
кардиналом, пренебрегать принцами и действовать в одиночку, без помощни-
ков, за исключением - по выражению кардинала де Реца - нескольких мелан-
холиков, похожих на пустых мечтателей, то уж давно сумел бы либо выйти
на свободу, либо приобрести сторонников. Но ничего подобного не приходи-
ло в голову герцогу Бофору. Долгое заключение только еще больше озлобило
его против Мазарини, который получал о нем ежедневно не слишком приятные
для себя известия.
совал углем на стене портрет кардинала. Но так как его художественный
талант был весьма невелик и не позволял ему достигнуть большого
сходства, то он, во избежание всяких сомнений относительно оригинала,
подписал внизу: "Ritratto dell'illustrissimo facchino Mazarini" [11].
и попросил его выбрать себе какоенибудь другое занятие или, по крайней
мере, рисовать портреты, не делая под ними подписей. На другой же день
все стены в комнате были испещрены и подписями и портретами. Герцог Бо-
фор, как, впрочем, и все заключенные, был похож на ребенка, которого
всегда тянет к тому, что ему запрещают.
ряя своему умению и не пытаясь рисовать лицо анфас, Бофор не поскупился
на профили и превратил свою комнату в настоящую портретную галерею. На
этот раз комендант промолчал; но однажды, когда герцог играл во дворе в
мяч, он велел стереть все рисунки и заново побелить стены.
приготовить ему побольше места для рисования. На этот раз он разделил
комнату на несколько частей и каждую из них посвятил какому-нибудь эпи-
зоду из жизни Мазарини.
под градом палочных ударов кардинала Бентиволио, у которого он был лаке-
ем.
в трагедии того же имени.
нистра у Шавиньи, который воображал, что уже держит его в своих руках.
выдать чистые простыни камердинеру Людовика XIV Ла Порту, потому что
французскому королю достаточно менять простыни раз в три месяца.
ланту художника. А потому он пока ограничился только тем, что наметил
рамки и сделал подписи.
достаточно было и одних рамок с подписями. Он велел предупредить заклю-
ченного, что если тот не откажется от мысли рисовать задуманные им кар-
тины, то он отнимет у него всякую возможность работать над ними. Бофор
ответил, что, не имея средств стяжать себе военную славу, он хочет прос-
лавиться как художник. За невозможностью сделаться Баярдом или Три-
бульцием он желает стать вторым Рафаэлем или Микеланджело.
из его комнаты были вынесены дрова, и не только дрова, но и угли, и не
только угли, но даже зола, так что, вернувшись, он не нашел решительно
ничего, что могло бы заменить ему карандаш.
лодом и сыростью, как уморили Пюилоранса, маршала Орнано и великого при-
ора Вандомского. Па это Шавиньи ответил, что герцогу стоит только дать
слово бросить живопись или, по крайней мере, обещать не рисовать истори-
ческих картин, и ему сию же минуту принесут дрова и все необходимое для
топки. Но герцог не пожелал дать этого слова и провел остаток зимы в не-
топленой комнате.
надписи соскоблили, и комната стала белой и чистой, а от фресок не оста-
лось и следа.
как заключенным не запрещалось иметь собак, то Шавиньи разрешил, чтобы
собака перешла во владение другого хозяина. Герцог по целым часам сидел
с ней взаперти. Подозревали, что он занимается ее обучением, но никто не
знал, чему он ее учит. Наконец, когда собака была достаточно выдрессиро-
вана, г-н де Бофор пригласил г-на де Шавиньи и других должностных лиц
Венсена на представление, которое намеревался дать в своей комнате.
Приглашенные явились. Комната была ярко освещена; герцог зажег Все све-
чи, какие только ему удалось раздобыть. Спектакль начался.
длинную черту, которая должна была изображать веревку. Писташ, по перво-
му слову хозяина, встал около черты, поднялся на задние лапы и, держа в
передних камышинку, пошел по черте, кривляясь, как настоящий канатный
плясун. Пройдя раза два-три взад и вперед, он отдал палку герцогу и про-
делал то же самое без балансира.
второе.
раз поднял и опустил лапу, затем в седьмой раз поднял ее и удержал на
весу. Ответить яснее было невозможно: и солнечные часы не могли бы пока-
зать время точнее. У них к тому же, как всем известно, есть один большой
недостаток: по ним ничего но узнаешь, когда не светит солнце.
во Франции.
у ног Шавиньи.
бы, а кончив смеяться, закусил губы и нахмурил брови.
вор на свете?
сутствующих, подбежал к двери и с жалобным воем стал в нее царапаться.
найдя здесь того, о ком я его спрашиваю, хочет выйти из комнаты. Но
будьте покойны, вы все-таки получите ответ. Писташ, друг мой, - продол-
жал герцог, - подойдите ко мне.
Ле Камю, который явился в Париж с двадцатью ливрами, а теперь имеет де-
сять миллионов?
господину Торе, к свадьбе ренту в триста тысяч ливров и дом, по сравне-
нию с которым Тюнльри - шалаш, а Лувр - лачуга?
ший ли это негодяй Мазарини ди Пишина, скажи-ка!
чать "да".
которые на этот раз не осмелились усмехнуться даже криво, - вы видите,
что величайшим вором на свете оказался светлейший негодяй Мазарини ди
Пишипа. Так, по крайней мере, уверяет Писташ.
бовым молчанием, чтобы объявить программу третьего отделения, - что гер-
цог де Гиз выучил всех парижских собак прыгать через палку в честь гос-
пожи де Понс, которую провозгласил первой красавицей в мире. Так вот,
господа, это пустяки, потому что собаки не умели делать разделения (г-н
де Бофор хотел сказать "различия") между той, ради кого надо прыгать, и
той, ради кого не надо. Писташ сейчас докажет господину коменданту, рав-
Прозоров Александр
Эриксон Стивен
Андреев Николай
Орлов Алекс
Березин Федор
Сертаков Виталий