Чтение 35–й страницы книги ~Ким~

-- Я сменю и веру, и постель, но оплатишь это ты. Торговец
расхохотался так, что чуть не свалился с лошади. Переодевание
было совершено в лавке, на окраине города, и Ким, если не
внутренне, то наружно, превратился в мусульманина.

Махбуб нанял комнату против вокзала, послал за самым
лучшим обедом, сластями из миндальной массы (они называются
балушаи) и мелко нарезанным лакхнауским табаком.

-- Это лучше пищи, которую я ел у сикха,-- сказал Ким, и,
усмехаясь, присел на корточки,-- а в моей мадрасе нам, конечно,
не давали таких кушаний.

-- Я хочу послушать об этой самой мадрасе.-- Махбуб набил
себе живот большими катышками из приправленной пряностями
баранины, поджаренными в сале с капустой и золотисто-коричневым
луком.-- Но сперва расскажи мне подробно и правдиво о том, как
ты убежал. Ибо, о Друг Всего Мира,-- он распустил кушак,
грозивший лопнуть,-- не думаю, чтобы сахибы и сыны сахибов
часто убегали оттуда.

-- А как им бежать? Они не знают страны. Все это были
пустяки,-- сказал Ким и начал рассказывать. Когда он дошел до
переодеванья и. беседы с базарной девушкой, серьезность Махбуба
Али растаяла, он принялся громко хохотать, хлопая себя рукой по
бедру.

-- Шабаш! Шабаш! Ну, малыш, здорово! Что скажет на это
целитель бирюзы? А теперь рассказывай дальше, ничего не
упуская.

И Ким стал обстоятельно рассказывать о своих похождениях.
кашляя, когда крепкий табак попадал ему в легкие.

-- Я говорил,-- проворчал себе под нос Махбуб Али,-- я
говорил, что пони вырвался поиграть в поле. Плод уже созрел,
остается только выучиться определять расстояния, узнать меру
своих шагов, уметь обращаться с мерными рейками и компасами.
Теперь слушай. Я отвел хлыст полковника от тебя, а это немалая
услуга.

-- Верно!-- Ким безмятежно выпускал дым изо рта.-- Все это
верно.

-- Но не следует думать, что хорошо гак бегать взад и
вперед.

-- Это мои каникулы, хаджи. Много недель я был рабом. Так
почему бы мне и не удрать, если школа закрылась? К тому же
прими во внимание, что, живя у своих друзей или зарабатывая
свой хлеб, как это было, когда я служил у сикха, я избавил
полковника-сахиба от больших расходов.

Губы Махбуба скривились под хорошо подстриженными
мусульманскими усами.

-- Что такое несколько рупий,-- патхан небрежно махнул
разжатой ладонью,-- для полковника-сахиба? Он тратил их с
определенной целью, а вовсе не из любви к тебе.

-- Об этом,-- медленно произнес Ким,-- я знал
давным-давно.

-- Кто сказал тебе?

-- Сам полковник-сахиб. Не во многих словах, но достаточно
понятно для тех, у кого голова не глиняная. Да, он сказал мне
это в поезде, когда мы ехали в Лакхнау.

-- Пусть так. Тогда я больше скажу тебе, Друг Всего Мира,
хотя, говоря об этом, я рискую головой.

-- Твоя голова была в моей власти,-- сказал Ким с глубоким
удовлетворением,-- еще в Амбале, когда меня побил
мальчишкабарабанщик и ты посадил меня к себе на коня.

-- Говори яснее. Пусть весь мир лжет, кроме тебя и меня.
Ибо твоя жизнь также в моей власти. Вздумай я здесь только
пальцем шевельнуть...

-- И это известно мне,-- сказал Ким, поправляя горящий
уголек в наполненной табаком чашечке хукки.-- В этом крепкая
связь между нами. По правде говоря, твоя власть больше моей,
ибо кто станет искать мальчика, забитого до смерти или
брошенного в придорожный колодец! С другой стороны, множество
людей и здесь, и в Симле, и за Горами спросят: "Что случилось с
Махбубом Али?" если его найдут мертвым среди его коней.
Полковник-сахиб тоже обязательно будет наводить справки. Но
опять-таки,-- Ким сделал лукавую гримасу,-- он не станет
дознаваться слишком долго, не то люди скажут: "Какое
полковнику-сахибу дело до этого барышника?" Но я, останься я в
живых...

- Но ты обязательно умер бы...

- Возможно, но, повторяю, останься я в живых, один я знал
бы, что кто-то пришел ночью, быть может под видом обыкновенного
вора, в каморку Махбуба Али в караван-сарае и там убил его, до
или после того, как тщательно обшарил его седельные сумы и
заглянул в подошвы его туфель. Можно ли сообщить такую новость
полковнику или он скажет мне (я не забыл, как он послал меня за
портсигаром, которого нигде не оставлял): "Что мне за дело до
Махбуба Али?".

Густое облако дыма поднялось вверх. Наступило
продолжительное молчание; потом Махбуб Али заговорил с
восхищением:

-- И с такими мыслями в голове ты ложишься спать и встаешь
среди всех этих сахибовских сынков в мадрасе и кротко
обучаешься у своих учителей?

-- На то есть приказ,-- мягко ответил Ким.-- Кто я такой,
чтобы оспаривать приказ?

-- Ты настоящий сын Иблиса,-- промолвил Махбуб Али.-- Но
что это за история с вором и обыском?

-- Я был ее свидетелем,-- сказал Ким,-- в ту ночь, когда
мы с моим ламой лежали рядом с твоей каморкой в Кашмирском
караван-сарае. Дверь была не заперта, что, как мне кажется, у
тебя не в обычае, Махбуб. Вошел человек, уверенный, что ты
вернешься не скоро. Я приложил глаз к дырке от сучка в доске.
Он, казалось, искал чтото, не циновку, не стремена, не уздечку,
не медную посуду, а чтото маленькое и хорошо припрятанное.
Иначе к чему бы ему поддевать лезвием ножа подошвы твоих
туфель?

-- Ха!-- Махбуб Али улыбнулся мягкой улыбкой.-- И видя все
это, какую же сказку сочинил ты себе, Источник Правды?

-- Никакой. Я положил руку на амулет, который всегда висит
у меня на груди, и, вспомнив о родословной одного белого
жеребца, которую извлек из куска мусульманской лепешки, ушел в
Амбалу, понимая, что мне дали важное поручение. В тот час,
пожелай я только, не уцелеть бы твоей голове. Стоило мне
сказать тому человеку: "Вот у меня бумага насчет какой-то
лошади, я не могу прочесть ее!" и тогда?-- Ким исподлобья
взглянул на Махбуба.

-- После этого ты успел бы только два раза выпить воды,
ну, может быть, три раза. Не думаю, чтобы больше трех,-- просто
ответил Махбуб.

-- Верно. Я немного подумал и об этом, но больше всего я
думал о том, что люблю тебя, Махбуб. Потом я, как ты знаешь,
отправился в Амбалу, но (и этого ты не знаешь) я лежал,
спрятавшись в садовой траве, чтобы посмотреть, как поступит
полковник, прочитав родословную белого жеребца.

-- Что же он сделал?-- спросил Махбуб Али, ибо Ким умолк.

-- А ты передаешь новости по любви или продаешь их?--
спросил Ким.

-- Я продаю и... покупаю.-- Махбуб вынул из-за кушака
монету в четыре аны и протянул ее.

-- Восемь!-- сказал Ким, машинально подчиняясь инстинкту
восточного корыстолюбия. Махбуб рассмеялся и спрятал монету.

-- Уж очень просто торговать на этом рынке. Друг Всего
Мира. Скажи мне по любви. Жизнь каждого из нас в руках другого.

-- Хорошо. Я видел, как джанги-лат-сахиб приехал на
большой обед. Я видел его в кабинете Крейтона-сахиба. Я видел,
как оба читали родословную белого жеребца. Слышал даже, как
отдали приказ начать великую войну.

-- Ха!-- Махбуб кивнул головой, и в глубине его глаз
зажегся огонек.-- Игра сыграна хорошо. Та война теперь
кончилась, и мы надеемся, что зло увяло раньше, чем успело
расцвести,-- благодаря мне и... тебе. А что ты делал потом?

-- Я, так сказать, превратил эти новости в крючок, на
который ловил себе пищу и почет среди жителей той деревни, где
жрец опоил моего ламу. Но я отобрал у старика кошелек, и
брахман ничего не нашел. Поэтому наутро он был очень сердит.
Хо! Хо! Еще раз я использовал эти новости, когда попал в руки
белого полка, у которого есть Бык.

-- Это было глупо,-- Махбуб нахмурился.-- Новости не для
того, чтобы швыряться ими, как навозом, но для того, чтобы
пользоваться ими бережливо, как бхангом.

-- Теперь я это понял, да и пользы это не принесло мне
никакой. Но все это было очень давно.-- Он махнул тонкой
коричневой рукой, как бы отметая от себя воспоминания,-- а с
тех пор, особенно по ночам, лежа в мадрасе, под панкхой, я
многое передумал.