тварь. Боже мой! Никого из семьи нет в доме, благодарение всем святым! Моя
жена сойдет с ума, когда узнает.
пристрелили ее?
такие штучки! Как ты мог позволить дикому зверю разгуливать на свободе и
вламываться в дома честных граждан!
же, как этот. Что он делал?
двумя руками.
и изо рта сочилась кровь, и оно пыталось забраться в кровать моего сына
Кенни. Проклятие, оно все еще там - матрац будет совсем...
несколько часов. Я...
Он в ужасной опасности! Человек уставился на нее:
роде. Он в "Лающем Ахаве", там, за углом, в переулке Миноритов. Джеки
выскочила из дверей и побежала по переулку. Ты, жалкий ублюдок, думала она,
да будет благословенно твое неведение, надеюсь, ты никогда не узнаешь, что
собственными руками застрелил своего Кенни, не узнав его в чужом и покрытом
шерстью теле, и застрелил в тот самый момент, когда он пытался забраться в
свою постель.
одежды с Биржи Старьевщиков на Катлер-стрит к Лондонскому мосту, и Джеки
подбежала к ближайшему фургону, вскарабкалась по доскам сбоку и с этой
привилегированной позиции осмотрела улицу. Да, вот оно - качающаяся вывеска
с нарисованным человечком ветхозаветного обличья, голова откинута назад, и
рот открыт в виде буквы "О". Она соскочила вниз с фургона под крики кучера о
том, что его грабят, и взяла прямой курс к "Лающему Ахаву".
от табачного дыма, таверна сильно пропахла дешевым джином и солодовым пивом.
Хозяин раздраженно поднял глаза от стойки, когда Джеки с грохотом ввалилась
внутрь, но тут же неуверенно улыбнулся, когда вновь пришедший, задыхаясь и
выпучив глаза, бросил на стойку полсоверена.
пьет здесь? - выдохнула Джеки.
углу.
неприятности, и он послал меня за Кенни.
вскочил и опрометью бросился бежать, как будто вспомнил, что забыл обед на
плите.
входил, а он отпихнул меня, даже не взглянув. А ведь старого приятеля, с
которым дружишь уже десяток лет, принято приветствовать немного по-другому.
направлении, и я никогда не получу достаточно хорошее описание Кенни, чтобы
быть полностью уверенной, что это он, даже если я его и найду. И даже если
бы я была уверена и нашла его, я не могу застрелить его просто потому, что я
почти уверена, что Кенни был застрелен в своей собственной постели и что его
тело в настоящий момент занято Джо - Песьей Мордой. Я должна сначала
как-нибудь это выяснить, как-нибудь заставить его выдать себя. Возможно,
однажды я смогу убить его почти наверняка, но только не сейчас - не сразу
после того, как я почти продырявила бедного старину Дойля".
роста, толстый, волосы рыжие. А теперь пора уходить отсюда. "Ладно, теперь я
знаю, как будет выглядеть Джо - Песья Морда следующую неделю или две".
видимо, Джо - Песья Морда предпочитает Ист-Энд, возможно, потому, что там
исчезновением людей никого не удивишь, и в этом районе проще уйти от
преследования, затерявшись среди многочисленных переулков, дворов, тупиков и
мостиков между крышами в трущобах. Да и любую неправдоподобную историю,
случившуюся в Ист-Энде, вряд ли кто-нибудь воспримет всерьез, ведь почти
все, что выходит за рамки обычного, здесь проще всего объяснить пьянством,
употреблением опиума или сумасшествием. Как бы то ни было, следующие пару
недель надо обследовать дешевые меблирашки в районе Уайтчепель и
Гудмен-филдс и спрашивать низенького, толстого, рыжеватого молодого
человека, у которого нет близких друзей. Он немного простоват и говорит о
бессмертии с каждым, кто захочет его слушать. И скорей всего ему регулярно
приходится брить лоб и руки, ведь тело Кенни начало обрастать шерстью сразу
же, как в него переселился Джо - Песья Морда.
пришел?" От этих мыслей ее пробрала дрожь, и она понуро побрела в восточном
направлении к знакомому пабу, где она могла бы спокойно посидеть немного,
заказав двойную порцию бренди. Это был ближайший паб, куда могла забрести ее
добыча, и ей живо вспомнился рассказ отца Кенни. Она ведь точно так же, как
и он, расправилась с покинутым телом Джо - Песьей Морды. И это тоже истекало
кровью. Кровь сочилась изо рта. Это всегда так происходит с покинутыми
телами? И если да, то почему?
Джо не желает, чтобы новый постоялец его покинутого тела мог что-нибудь
сказать прежде, чем яд убьет его. Перед тем как... выйти из тела, он должен
вдобавок к смертельной дозе яда вырвать язык... ну, или сделать что-то в
этом роде, чтобы новый владелец точно не мог говорить.
презирала в женщинах любое проявление беспомощности, вдруг поняла, что
вот-вот упадет в обморок.
***
у входа, причем выпроводили его не слишком вежливо. Он бесцельно побрел по
переулку и некоторое время постоял на тротуаре Треднидл-стрит, отсутствующе
разглядывая фасад Английского Банка и толпу на улице. В руке он сжимал
исписанные листки.
источники, на которых основывалась его уверенность, что Эшблес обязательно
придет: в биографии Бейли совершенно однозначно говорилось, что это была
кофейня "Джамайка", десять тридцать утра, вторник, одиннадцатое сентября
1810 года. Ну разумеется, биография Бейли основывалась на воспоминаниях
самого Эшблеса через много лет. Но Эшблес представил поэму на рассмотрение в
"Курьер" в первых числах сентября, и Дойль не только читал об этом, но на
самом деле держал в руках сопроводительное письмо в "Курьер".
месяца, - писал Эшблес, - в кофейне "Джамайка" близ Биржи, и основная тема
поэмы навеяна моим недавним долгим путешествием..." Да будь оно все
проклято! Эшблес вполне мог перепутать дату через десять или двадцать лет,
но едва ли мог ошибиться меньше чем через месяц! И особенно, если он столь
точно указывает день недели и число.
Биржи, и Дойль, уже наученный проявлять осторожность в отношении
незнакомцев, целеустремленно направился к Лондонскому мосту и дальше - через
реку к Казиаку.
украдкой посмотрел назад, но рыжий парень вроде бы за ним не увязался. "Тебе
лучше расслабиться, - сказал он себе, - стоит кому-нибудь на тебя
посмотреть, как ты уже думаешь, что это агенты Хорребина". Ну ладно,
подытожил он свои размышления, остается только ждать, что будет дальше.
когда он видел, как застрелили одну из Танцующих Обезьян в Биржевом
переулке, в кофейне, в субботу, двадцать первого этого месяца. Но я не могу
ждать полторы недели. За это время моя пневмония зайдет слишком далеко.
Боюсь, что даже медицина двадцатого века уже ничего не сможет сделать.
одной только мысли о докторе Ромени ему стало совсем плохо. Может быть, если
я... ну, не знаю... если я подвешу на шею пистолет на ремне, и буду держать
палец на спусковом крючке, и скажу ему: "Мы договоримся об условиях сделки,
или я разнесу себе голову, и ты уже никогда не узнаешь то, что хочешь
узнать..." Рискнет ли он проверить, блеф это или нет? И рискну ли я так
блефовать?
по шаткому мостику между крышами. Дойль замедлил шаг и прислушался. Знакомый
мотив, и такой грустный и ностальгический, словно специально выбран как
музыкальное сопровождение его вечерней одинокой прогулке. Черт возьми, что
же это за песня? Что-то очень знакомое, отсутствующе размышлял он, продолжая
идти. Это не "Green sleeves", и не "Londonderry Air"...
"Битлзг", Джона Леннона и Пола Маккартни.