они какие-то струны в душе каждого, и так задели, что ребята с неожиданной
для них самих откровенностью заговорили вдруг о самом сокровенном: как
трепетали от страха при мысли, что не выдержат предъявляемых Востоком
требований, о том, как они присматривались друг к другу и теперь счастливы,
что стали членами одной семьи, о своей жизни, женах, невестах, детях... Это
был разговор, в котором раскрывались души, по-хорошему интимный и чистый в
самом высоком значении этого слова.
так он врезался в мою память.
подсчитали, что из восемнадцати лет, прошедших со дня свадьбы, провели в
кругу семьи лишь три года, остальные пятнадцать мерзли на разных полушариях.
Я рассказал об этом факте Игорю Петровичу Семенову и выразил свое отношение
таким восклицанием: "Вот мужественный человек!" И знаете, что ответил Игорь
Петрович?
задумался. -- Но не во всем...
Там был вопрос: "По каким причинам вы стали полярником?" Не стану скрывать
своего ответа: "Это была цель моей жизни с юных лет". Так наверняка ответили
и многие мои товарищи. Капитан Скотт и Нансен, поход "Челюскина",
папанинцы... Мы, тогдашние мальчишки, бредили Севером наяву. А дальше?..
Север, Антарктида -- это как море, ими заболеваешь на всю жизнь. Человек,
хоть раз побывавший в высоких широтах, тянется туда снова и снова. Почему?..
Да, нам часто приходится трудно. Но сколько радостей мы находим в этой
трудной жизни! Где, где еще можно вдохнуть такой необычайный аромат мужской
дружбы, где еще можно так проверить самого себя? Ты один на один с природой,
каждый день тебе нужно бороться со стихией, драться за жизнь. Но этого мало.
Здесь, в долгие полярные дни и ночи, ты лучше познаешь самого себя,
проанализируешь свою жизнь и решишь, правильно ли жил и какие ошибки
совершил. И ты очищаешься. Раньше люди очищались от грехов в церкви, а мы --
на зимовке, исповедуясь друг другу и самому себе. А чувство глубокой
удовлетворенности тем, что ты выполняешь свой долг перед Родиной, тем, что
она ценит и не забывает тебя? А замечательный, ни с чем не сравнимый момент
возвращения? Возвращаешься -- по-другому воспринимаешь мир, испытываешь
чувство обновления. Если случилось на зимовке что-либо плохое -- забываешь,
вспоминаешь только хорошее, лучше и проще относишься к людям, потому что
научился прощать случайное и ценить главное в человеке. Утончаются все
чувства: то, чего раньше не замечал в суетливой жизни, видишь, как будто
заново прозрел. Смотришь на березки -- так это уже не просто лес, а другой
мир, смотришь и делаешь для себя открытия... Возвращение! Ради одного только
этого незабываемого ощущения стоит быть полярником. У нас, полярников, семьи
крепче. Бытовые мелочи, ссоры из-за пустяков -- это нам чуждо, это суета
смешная. Всю долгую зимовку в тебе крепнет любовь к жене и детям, и ты
рвешься к ним всем своим существом, всей душой. Если чувство твое настоящее
-- разлука его укрепляет. Подходит корабль к Ленинграду -- рвем друг у друга
бинокли, потому что самые боевые жены даже на Толбухин маяк прорываются,
чтобы пораньше нас увидеть. И смотришь, все глаза проглядываешь: может, и
моя здесь? А ребята посмеиваются: "Здесь твоя, провинилась, наверное, вот и
примчалась!" А парень рубашку на себе рвет: "Моя -- провинилась? Выходи!" И
вот причал, и навстречу тебе бежит жена, обнимаешь ее с трепетом, как будто
в юности... И каждое свое возвращение переживаешь юношескую любовь!.. Отпуск
у нас большой, до пяти месяцев, -- успеваешь вдоволь наговориться, груду
книг, журналов прочитать, весь театральный репертуар пересмотреть, и в лесу,
на море с семьей отдохнуть... А потом... Зовут к себе высокие широты!
Бывало, льдина треснет, перебираешься на другую, спасаешься от вала торосов,
и сидят ребята мокрые в палатках, проклиная ту минуту, когда решились
променять Большую землю на дрейфующую ледяную корку. А через полгода те же
ребята виновато подходят и спрашивают: "Может, возьмешь к себе, Семеныч?" --
"А зарекаться больше не будешь?" Вздыхают, разводят руками: "Наверное,
буду..."
трудная и завидная, которую ни на какую другую настоящий полярник не
променяет...
* ЧАСТЬ ВТОРАЯ *
не повезло. После десяти дней довольно мучительной акклиматизации на Востоке
я пришел в себя, но через две недели потерял бдительность: сорвался на
заготовке снега и вновь стал испытывать острый недостаток кислорода. В таком
состоянии я простился с восточниками, сел в самолет и улетел в Мирный. И в
конце полета, когда ледяной купол Антарктиды начал резко понижаться к
побережью, я испытал удивительное ощущение: в мой организм хлынул кислород.
Я не вдыхал, а буквально пил воздух, пил, словно воду, "длинными, как лассо,
глотками" (см. "Дети капитана Гранта" -- так удовлетворял жажду патагонец
Талькав). Я насыщался кислородом и заполнял им все свои поры, с каждым
мгновением утверждаясь в мысли, что не вода и не хлеб, а именно воздух --
главная потребность живого организма.
сколько влезет, опьяняйся на здоровье.
холодом, кислородным голоданием и отсутствием органической жизни словно
находится в другом мире; наверно, нигде на нашей с вами планете человек так
мало не уверен в том, что он хозяин природы. Чем уж тут гордиться, когда
вокруг миллионы квадратных километров самой суровой в мире пустыни!
скальные породы. В Мирном -- два десятка домиков, целый поселок. Повсюду
расхаживают люди, иногда даже без каэшек, в одних куртках, потому что в
полярное лето здесь бывает плюсовая температура. Летают поморники, бродят
пингвины. В Мирном лают собаки! Сказочное удовольствие для человека услышать
благородный собачий лай. Другой мир!
и едва ли не сильнейшие на континенте пурги. Скроется на полгода солнце,
уйдет на Родину последний корабль, разгонятся до пятидесяти метров в секунду
ветры, и миряне от домика к домику будут передвигаться ползком либо на
полусогнутых -- не отпуская от себя закрепленные на столбах леера. Но это
произойдет потом, а пока Мирный в глазах отставного восточника -- земля,
цивилизация и, главное, пункт, с которого начинается возвращение домой.
чудовищные порции воздуха, я вышел из самолета на посадочную полосу.
Навстречу шагал бородатый грузчик в одной ковбойке. Бородач сбросил с плеч
ящик и пригласил меня в свои объятия. Растроганный, я принял приглашение,
думая про себя, какой хороший у туземцев Мирного обычай -- радушно встречать
незнакомого гостя. Туземец потерся о мое лицо бородой, которую я почтительно
чмокнул, и прогремел над моим ухом: "Привет, Володя!" Это был Рустам
Ташпулатов, микробиолог, кандидат наук и ныне один из лучших грузчиков
Мирного. На широкие плечи Рустама Сидоров возложил ответственность за
доставку грузов на Восток. С глубоким сочувствием выслушал я монолог, в
котором бедный микробиолог излил свою душу.
-- воздев руки к солнцу и взяв его таким образом в свидетели, взывал Рустам,
-- я каждый день таскаю мешки, ящики и доски... Федя, укрой картошку!..
Вместо того чтобы изучать микрофлору в уникальных условиях Востока, я уже
целый месяц ругаюсь с летчиками из-за каждого килограмма. Когда это
кончится?.. Федя, в этом ящике яйца, а не гаечные ключи!.. Сердце кровью
обливается. Кстати, я должен был уже взять у каждого восточника на анализ
венозную кровь. Ведь в период акклиматизации это бесценный научный
материал!.. Федя, макароны в последнюю очередь!
Рустама, Федя -- кандидат в члены созданного в период Двенадцатой экспедиции
Клуба "100", в который принимались полярники весом от центнера и более. При
своей огромной массе Федя, однако, достаточно подвижен, ловок и, что очень
важно для грузчика, умеет находить общий язык с летчиками.
Востоке сейчас строительная лихорадка и он, Рустам, занимался бы там не
столько микрофлорой, сколько плотницкими работами. Строят домики, дизельную,
новую кают-компанию, и главное требование, которое Сидоров предъявляет
научным работникам, -- поточнее забивать гвозди. И забить их нужно до
наступления мартовских морозов. К тому времени Рустам как раз успеет
выполнить свою миссию грузчика и прилетит на Восток, где ребята только и
ждут, как бы отдать на анализ венозную кровь и все прочее, необходимое для
успешного развития микробиологической науки.
сел в вездеход и отправился в Мирный. Несколько минут езды -- и меня вместе
с вещами выгрузили у входа в какое-то подземелье. Я спустился по лестнице
вниз и столкнулся лицом к лицу с выходящим из своего кабинета Владиславом
Иосифовичем Гербовичем. Он испытующе посмотрел на захмелевшего от кислорода
гостя и, видимо, понял, что общаться тот может только с подушкой. Поэтому,
не обращая внимания на мои довольно-таки неуверенные протесты, начальник
ввел меня в крохотную комнатушку и велел отдыхать. Бормоча про себя: "Зачем
отдыхать, вот еще -- отдыхать, что я, в санаторий приехал?" -- я кое-как
сорвал с ног унты, сбросил каэшку, рухнул на постель и проспал двадцать
часов подряд.
Трешникова, Смуула и Пескова, знает, что расположился Мирный на берегу моря
Володихин Дмитрий
Сертаков Виталий
Никитин Юрий
Каменистый Артем
Пехов Алексей
Орлов Алекс