овдовели.
роды всегда трудные.
уже не будет.
ребенка, и вы останетесь без жены.
последние месяцы чудился ему в доме, внезапно замер. Казалось, он
услышал, как дети украдкой пробираются через парадную дверь и
спускаются по ступенькам.
продрогну я по дороге домой.
сможет больше иметь детей. Он хотел, чтобы она набралась сил, прежде
чем он обрушит на нее этот удар. Когда же он, наконец, пришел к ней, он
почувствовал себя виноватым за то, что собирался сказать. Алисия
держала ребенка на коленях и время от времени наклонялась схватить
губами его растопыренные пальчики. Ребенок таращил на нее мутные
глазенки и, улыбаясь влажными губками, шевелил своими прямыми
пальчиками, приглашая ее снова их схватить. В окно сплошным потоком
вливался солнечный свет. Слышно было, как где-то далеко один из их
работников тягуче и монотонно ругает впряженных в борону лошадей.
Алисия подняла голову и слегка нахмурилась.
конечно. А зачем это тебе? Как ты хочешь его назвать? - Я хочу, чтобы
его назвали Джон. Это имя из Нового Завета. - Она посмотрела на него,
ища одобрения. И потом, так зовут моего отца. Отцу будет приятно. И еще
мне почему - то кажется, что не годится называть его в честь статуи,
даже статуи этого мальчика Давида. Если бы она хоть была одета...
махом выложил ей то, с чем пришел. Через минуту все было позади. Он не
представлял себе, что это займет так мало времени. Алисия улыбалась той
особой, загадочной улыбкой, которая всегда приводила его в
замешательство. Казалось, он знал жену так, что лучше некуда, но эта
улыбка, немного насмешливая, чуточку печальная и полная таинственной
мудрости, закрывала ему доступ к ее мыслям. Она укрывалась за этой
улыбкой. Улыбка говорила: "Как ты глуп. Я знаю нечто такое, что, стоит
мне лишь рассказать тебе об этом, все твои знания покажутся просто
смешными".
и она принялась сгибать и разгибать их.
погоди, вот и все. Будут у нас и другие дети.
жизнь, а ведь пять минут назад он был тихим, мертвым. Оказывается,
накопилась уйма дел. Полгода уже не подстригали живую изгородь из
кустов букса, которая не давала саду разрастаться дальше, чем нужно. На
заднем дворе давно уже был выделен участок для лужайки и его все еще не
засеяли травой. Не отвели место для сушки белья. Ричард сидел возле
самых перил. Он протянул руку и погладил их, словно это была выгнутая
шея лошади.
стали самыми уважаемыми в деревне. Они были люди образованные, владели
прекрасной фермой, и если их и нельзя было назвать богатыми, нужды в
деньгах они не испытывали. А главное, они жили в красивом уютном доме.
Этот дом был символом семьи - просторный, роскошный по тем временам,
теплый, гостеприимный, белый. Он был очень большой и потому казался
богатым, но главное, что возвышало его над другими домами в долине, -
это белый цвет, а хозяева то и дело заново белили его, - белый цвет,
который придавал ему вид замка среди деревенских домишек. Все местные
жители восхищались белым особняком, а кроме того, он вызывал у них
какое - то ощущение уверенности. В нем воплощались власть,
образованность, здравое суждение, хорошие манеры. Глядя на этот дом,
можно было сказать, что Ричард Уайтсайд - джентльмен, не способный на
низкий, жестокий или неразумный поступок. Соседи гордились этим домом
точно так, как арендаторы герцога гордятся герцогским замком. И хотя
некоторые из местных жителей были богаче Уайтсайда, они, казалось, не
сомневались, что не сумеют построить такой дом, даже если в точности
его скопируют. Из-за дома-то главным образом Ричард и стал для здешних
жителей сперва образцом хороших манер, а позже чем-то вроде
неофициального судьи в их мелких разногласиях. Это доверие, которое
питали к нему соседи, внушило и самому Ричарду нечто вроде отцовского
чувства по отношению к ним. С годами он стал относиться ко всем местным
событиям как к своим личным делам, и люди гордились этим.
снова сможет иметь ребенка.
- Он скажет, опасно это или нет.
лучше, чем врачи.
В женщинах есть искра божия, - убеждал он себя. - Природа наделила
женщину даром провидения, дабы род человеческий не угас.
роды. Доктор - за ним все же пришлось наконец послать, - был в такой
ярости, что даже не стал разговаривать с Ричардом. Потянулись ужасные
часы. Ричард сидел в гостиной, вцепившись в ручки кресла, и
прислушивался к слабым вскрикиваниям, доносившимся сверху, из спальни.
Лицо его стало серым. Это длилось много часов, потом вскрики умолкли.
Ричард так отупел от мрачных предчувствий, что даже не поднял глаз,
когда в комнату вошел доктор.
за вас, за идиота безмозглого.
взглядом, потом заговорил снова, но уже мягче:
что не выжил бы взвод солдат. Эти мне слабые женщины. Чудовищно живучи!
Ребенок мертв!
его совета:
любил жалеть людей так, как он жалел сейчас Ричарда Уайтсайда.
когда его мать была здорова. Всегда, всегда, с тех пор как он себя
помнил, отец на руках сносил ее вниз по лестнице и поднимал наверх.
Разговаривала Алисия редко, но все чаще и чаще в глазах ее появлялась
ироническая и мудрая усмешка. И, несмотря на свою беспомощность, она
изумительно вела дом. Неотесанные деревенские девчонки, которые
прислуживали в доме в ожидании того вожделенного часа, когда они сами
станут замужними женщинами, являлись к ней за приказами перед каждой
едой. И Алисия, лежа в кровати или сидя в качалке, правила всем.
на своих белоснежных подушках, а он пододвигал к ней кресло, садился и,
поглаживая ее ладонь, ждал, когда она уснет. Каждый вечер она
спрашивала его:
ежедневного отчета. Когда он начинал рассказывать, на лице ее
появлялась улыбка, которая исчезала лишь, когда глаза ее закрывались, и
Ричард гасил свет. Таков был ритуал.
собрались ребятишки со всей долины, они на цыпочках бродили по
комнатам, тараща глаза на это великолепие, о котором они столько
слышали. Алисия сидела на веранде.
Побегайте, поиграйте.
равно, что закричать в церкви. Когда гости обошли все комнаты, им стало
уж совсем невмоготу. Они устремились в амбар, и их дикие вопли долетали
оттуда до террасы, где сидела улыбающаяся Алисия.
Ричард?