путь к этому соединяющему откровению лежит через любовь. Для грядущей
мировой эпохи и для новой мировой жизни женственность утверждается в аспекте
девственности, а не материнства. Весь мировой кризис заостряется в роковой
гибели материнства, а тем самым и материи. Наступает
футуристически-технический конец религии рода, религии материнства и
материи, и нет сил охранить и предотвратить от гибели родовую, материнскую,
материальную органическую жизнь. От материи останется лишь преображенная
чувственность и вечная форма просветленной телесности, свободной от всякой
тяжести и органически-родовой необходимости.
сознанием в признании лишь трех состояний пола: подзаконной семьи, аскетизма
и разврата. Ничего иного в сфере пола не допускает это среднеобыденное
сознание, и совершенно безразлично, как формулирует себя это сознание,
религиозно или позитивистически. Ведь христианство в истории часто бывало
самым настоящим позитивизмом. Очень важно поставить ударение над тем, что
все три признанные состояния пола определяются по сексуальному акту и в
связи с ним; во всех случаях пол отождествляется с сексуальным актом. В этом
сказывается гипнотическая власть родовой стихии. Говорят лишь о сексуальном
акте, который морально и социально благоустрояется и упорядочивается в
семье, подчиняясь деторождению, совсем отрицается в аскетизме и
беспорядочно, неблагоустроенно, распущенно господствует в разврате. Это
господствующее в разных формах сознание говорит, хотя и стыдливо, о
сексуальном акте, но совсем молчит о сексуальной любви. О поле говорят, но
странно забывают о любви. Ибо, поистине, половая любовь не вмещается ни в
категорию семьи, ни в категорию аскетизма, ни в категорию разврата. Любовь
не есть ни упорядочивание сексуального акта в целях деторождения и
социального благоустройства рода, ни аскетическое отрицание всякой плоти в
жизни пола, ни разнуздание и распускание сексуального акта. Любовь ни в
каком смысле не есть сексуальный акт, не имеет той положительной или
отрицательной связи с ним, которая всюду мерещится людям родового сознания,
и любовь в очень глубоком смысле противоположна дифференцированному
сексуальному акту, но совсем по-иному противоположна, чем аскетизм. Люди
родового сознания, как религиозные, так и позитивисты, в сфере пола
исключительно сосредоточены на самом сексуальном акте и его последствиях и
совсем не видят универсального значения пола как для всего человека, так и
для всего космоса. Тайна пола совсем не есть сексуальный акт, совершаемый
или для добродетельного деторождения, или для развратного наслаждения.
Прежде всего, совсем нельзя верить тому, что сексуальный акт когда-либо и
кем-либо в мире совершался для добродетельных целей деторождения, он всегда
совершался стихийно, по страсти, для призрачного самоудовлетворения147. Род
торжествует в сексуальном акте не потому, что добродетель родовая
присутствует у кого-либо как цель, а потому, что он бессознательно
господствует над человеком и смеется над его индивидуальными целями.
господствовал бы такой инертный консерватизм и такое условное лицемерие, как
в области половой любви. Самые крайние революционеры сплошь и рядом
оказываются консерваторами, когда поднимается вопрос о любви. Революционное
сознание реже всего встречается в сфере пола и любви, ибо тут оно должно
быть наиболее радикально, скажу даже - религиозно. Социальные и ученые
радикалы и революционеры думают лишь о социальном и физиологическом
благоустройстве пола, вглубь же никогда не идут. Любовь скидывается с
мировых расчетов и предоставляется поэтам и мистикам. Вспоминают ли любовь
Тристана и Изольды, любовь Ромео и Джульеты, любовь, воспетую
провансальскими трубадурами и Данте, когда говорят о поле "христиане" или
"позитивисты" господствующего сознания? Их богословие и их наука, их мораль
и их социология не знают любви, не видят в любви мировой проблемы. Можно
сказать, как относится к сексуальному акту и его последствиям христианское
богословие, и этика, и научная биология, и социология, но неизвестно, как
они относятся к любви. Ветхородовое богословие и ветхородовая наука и не
могут знать любви. В любви есть что-то аристократическое и творческое,
глубоко индивидуальное, внеродовое, не каноническое, не нормативное, она
непосильна сознанию среднеродовому. Любовь лежит уже в каком-то ином плане
бытия, не в том, в котором живет и устраивается род человеческий. Любовь -
вне человеческого рода и выходит из сознания рода человеческого. Любовь не
нужна роду человеческому, перспективе его продолжения и устроения. Она
остается где-то в стороне. Сексуальный разврат ближе и понятнее
человеческому роду, чем любовь, в известном смысле приемлемее для него и
даже безопаснее. С развратом можно устроиться в "мире", можно ограничить его
и упорядочить. С любовью устроиться нельзя, и она не подлежит никакому
упорядочиванию. В любви нет перспективы устроенной в этом "мире" жизни. В
любви есть роковое семя гибели в этом "мире", трагической гибели юности.
Ромео и Джульета, Тристан и Изольда погибли от любви, и не случайно любовь
их несла с собой смерть. Любовь Данте к Беатриче не допускала благоустроения
в этом "мире", ей присущ был безысходный трагизм в пределах этого "мира".
Над любовью нельзя ни богословствовать, ни морализировать, ни
социологизировать, ни биологизировать, она вне всего этого, она не от "мира
сего", она не здешний цветок, гибнущий в среде этого мира. Рост любви
трагически невозможен. Это удостоверяют величайшие художники и поэты всех
времен. Не естественно ли, что любовь была скинута со всех "мирских"
расчетов, что проблема пола решалась вне проблемы любви?
мирским институтом благоустройства, биологическим и социологическим
упорядочением жизни рода. Формы семьи, столь текучие на протяжении
человеческой истории, всегда были формами социального приспособления к
условиям существования, к условиям хозяйствования в мире. Нет феномена в
жизни человечества, который бы так удачно объяснялся экономическим
материализмом, как семья. В этой области социологический материализм одержал
наибольшие победы148. Семья - хозяйственная ячейка прежде всего, и ее связь
с полом всегда косвенная, а не прямая. Связь же семьи с любовью еще гораздо
более отдаленная. Половая жизнь человечества никогда не вмещалась ни в какие
формы семьи, всегда переливалась через все границы. Но в процессе родового
самосохранения и устроения человечества необходимо было выработать нормы
приспособления и ограничения. Продолжение человеческого роди и его
жизнеустройство на земле должны были быть поставлены в известную
независимость от естественной оргийности и хаотичности пола. Должен был
образоваться легализированный, нормальный пол как необходимое приспособление
к данному состоянию бытия. Тайна половой любви как абсолютная тайна двух
недосягаема для общества, но общество привыкло регламентировать все, что
имеет отношение к продолжению человеческого рода. Семья родилась из
необходимости, а не из свободы. Религиозно семья вся в Ветхом Завете, в
законе, изобличающем грех. Семья есть послушание последствиям греха,
приспособление к родовой необходимости. Семья всегда есть принятие
неизбежности рождающего сексуального акта, приспособление к проистекающим из
него необходимостям, моральное искупление греха сексуального акта через
послушание бремени пола. В основе семьи лежит падший пол, непреодоленный
дифференцированный акт половой жизни, утеря цельности пола, т.е. целомудрия.
Семья религиозно, морально и социально оправдывает грешную, падшую половую
жизнь деторождением и для деторождения возникает. Этим самым всякая
идеология семьи признает, что лишь то соединение мужчины и женщины хорошо и
оправдано, в котором совершается сексуальный акт. Весь пафос семьи рождается
из сексуального акта, и всякое иное соединение мужчины и женщины не
признается семейным, не считается оправданным. Без сексуального акта нет
деторождения, т.е. нет того, что оправдывает семью, для чего она и
существует. Всякое соединение мужчины и женщины, в котором преодолевается
грех сексуального акта, в котором восстанавливается цельность пола, не есть
семейное соединение и не имеет оправдания в семье. Семья оказывается
пониженной формой общения полов, приспособлением к непреодолимости полового
греха. Всякое восхождение в поле, всякий взлет к более высоким формам
общения мужчины и женщины преодолевает семью, делает ее ненужной. И
идеология семьи, ставшая консервативной силой в мире, боится всякого
восхождения и полета в жизни пола, боится пуще греха и низости. Семья
соглашается быть упорядочением полового греха и разврата в интересах
устроения рода и всего более боится революции в поле, угрожающей родовому
порядку. Моралисты семьи готовы оправдать низинный грех пола как несение
послушания и тяготы. Они не мирятся с героическими и титаническими усилиями
преодолеть ветхий пол во имя раскрытия нового пола и нового полового
соединения не в стихии рода, а в Духе. Моралисты семьи не знают, что делать
с фактом соединения мужчины и женщины вне сексуального акта, не знают, как
оценить это соединение. Им нужно, чтобы было что-нибудь из трех: или
рождающая семейная половая жизнь, или развратная половая жизнь, или
аскетическое отсутствие всякой половой жизни. И удивительнее всего, что в
моральной идеологии семьи, как религиозной, так и позитивистической,
остается невыясненным отношение к самому сексуальному акту, на котором
покоится вся эта идеология. Православные и католики не верят, что можно
совсем преодолеть сексуальный акт, как не верят, что можно совсем не есть
мясного. Хорош ли и оправдан сексуальный акт сам по себе или он хорош и
оправдан лишь как средство, как орудие деторождения? В этой центральной
точке проблемы пола и проблемы семьи скопилось ужасное лицемерие. Моральный
пафос деторождения, брезгливо презирающий сексуальный акт, по существу
лицемерен. Религиозно, морально патетическое отношение к деторождению должно
быть перенесено и на самый сексуальный акт. Если божественно деторождение,
то божествен и акт, от которого оно зависит. В этом свято прав Розанов -
этот гениальный провокатор и вопрошатель христианской семьи. Если
сексуальный акт греховен, если он есть падение пола, то не может быть и
невинного морального пафоса деторождения. В идеологии семьи всегда что-то
лицемерно скрывается. Религиозные основы семьи остаются невыясненными, так
как остается двусмысленным отношение к центральной тайне пола. Семья
остается оправданной на буржуазной поверхности мира. Семья, прежде всего,
есть буржуазность "мира сего", в ней глубины пола остаются неосознанными.
Лукин Евгений
Контровский Владимир
Березин Федор
Сертаков Виталий
Никитин Юрий
Суворов Виктор