построении все же имплицирована настолько, что когда я ввожу понятие бытия
вместе с декартовским понятием мышления, то вынужден вместе с этим говорить
о том, что делается сплои бытия. Говорить чуть ли не о "гармониках"
воображения (а Воображение у Декарта - "тело"!) и о том, что то, что эта
сила бытия делает, нельзя пытаться сделать, заменить или возместить актом
мысли (волепроизвольной и рационально моделирующей). То есть речь не может
не идти о том, как эта сила располагается. Для того чтобы действовать, она
явно должна располагаться в особом пространстве и времени, где может длиться
"настоящий" акт, неотделимо от себя здесь ангажирующий мою жизнь и
воспроизводящий себя там (в том числе в других людях, находящихся на больших
временных и пространственных отдалениях!) - и при том не в
последовательности смены состояний, а вложением и взаимопроникновением
одного состояния в другое. И тем самым и меня там длящий! Не случайно юноша
Декарт в своих записях помечает: "свет познания - жар любви" (и,
следовательно, нет разницы между "богом философов" и "богом любви", между
"богом философов" и "богом Авраама, Исаака и Иакова"). Такова "физика" этого
делания бытием - символа философии и мудрости одновременно.
своего рода адеквацию, которая совершается без участия в ней прикидывающей
мысли. Эта адеквация более точна, чем та, которую мы получаем посредством
доказательства, рассуждения или дискурсивного мышления, ибо в ней участвует
само существование, невербальная деятельность очевидного, "простая интуиция
ума", укорененная онтологически. Вспомним снова Декарта: "не могу не знать";
"в момент, когда думаю, убеждаюсь, поскольку воистину думаю, что то, что
думаю, доказано и есть именно так". То есть доказательство истинности
чего-то совпадает здесь с актом понимающего существования, которое и
порождает термины, обозначающие это - что-то. "Ясные слова" равнозначны
невозможности отделить мыслимое от существования и поместить его в
какую-либо идеальную действительность, независимую от вопроса об этом
существовании (или несуществовании). Живое "я" не может отделить от себя эти
слова и все вокруг себя уплотняет "языком", вбирая пространство и время в
некую упакованную структуру. Мы мыслим символами. Лишь благодаря им акт
понимания значения слов становится доказательством истинности чего-то,
утверждаемого этими словами. То есть это как бы особого рода имена,
являющиеся одновременно тем, что эпистемологи неорационалистической школы, я
имею в виду П.Фейерабенда, называют "естественной интерпретацией". Одно дело
- интерпретация как продукт некоего рассуждения, дискуссии, опосредования, и
другое - интерпретация, которую они называют "естественной", думая, что они
ее открыли, хотя она давно существовала - и Сократ о ней говорил, и Платон
писал, и Декарт. Ведь для Декарта она есть просто акт понимания того, как
обстоит дело. Стоит мне подумать, и я знаю, что это так. Я уже говорил об
этом в связи с "именами" и "названиями". Декарт писал: Бог есть собственное
бытие. Это очень трудно расшифровать. Вот то, что говорится, что это и есть
бытие. Бытие говорящего и того, о чем оно говорит (которое держится
говорением, "словом").
понимание, - не получается, мы перестаем понимать.
понятием мышления или бытия холило в качестве мыслящего, ввел тем самым и
идею бытия. И завершая, хочу теперь сказать следующее: речь в данном случае
идет об убедительном состоянии достоверности, т.е. не просто о факте, на
который мы ссылаемся, наблюдая его эмпирически и что-то им подтверждая, а о
том, что несет в себе дополнительную убедительность, которая не
исчерпывается доказательностью, но заключается в содержании самого
доказательства. Так же как есть математическое доказательство, так есть еще
и особая убедительность, окружающая его как бы дополнительной аурой или
ореолом. И таким же ореолом было окружено для Декарта "я мыслю",
установленное в качестве единичного, занявшего свое место и несущего в себе
рацио; действующая сила бытия, которую он называл очевидностью. Позднее в
философии это будет называться "аподиктической очевидностью",
"опосредованной очевидностью" и т.д. Для Декарта же очевидность была одного
порядка с действием силы бытия или действием того "я", которое нашло свое
место в мире и которым мы можем стать, лишь преобразовав себя. Эти всё вещи
одного порядка, и их можно одновременно называть и бытием, и мышлением, и
свободным действием.
совершить мыслью то, что совершается бытием, т.е. действием того формального
акта, что просто есть нечто, действующее своим наличием. Так вот, чтобы
двигаться дальше и замыкать на это другие нити, я хочу подчеркнуть такой
момент: то, что делается само (а это делается само), есть то, что не может
быть иначе и совпадает с тем, что делается единственно возможным образом,
без участия нашей мысли. Это не какая-то конструкция. Например, моллюск
растет и растет, медленно и постепенно, и почему-то все его спиральные
построения обрываются в какой-то как бы заданной точке. Он не будет расти
все время, хотя принцип преобразования роста не содержит в себе какого-либо
запрета или указания на остановку. Форма выросла сама. Так и преобразованное
"я" не есть бесконечное преобразование, а есть некий единственно возможный
акт, который делается сам собой, т.е. не конструирует сам себя - это
невозможно сделать. Мы должны попасть в какую-то среду синтеза, и там
прорастет конечная, но единственно возможная форма, которая не может быть
иной, потому что делается сама (и этим отличается, например, от конструкта).
Это содержательная проблема.
миров, которые объясняют одну и ту же совокупность явлений. Скажем, для
явлений Солнечной системы допустима модель вращения Земли вокруг Солнца,
исходя из которой объясняются видимые явления, но эта модель не исключает
другие возможные модели. Из истории науки известно, что некий кардинал
как-то сказал Галилею (а он, по рассказам, якобы ничего на это не ответил),
что спасти явление можно разными способами. Почему? Потому что мы имеем
здесь дело с конструкциями, подобными нашему мышлению, или, точнее, с тем,
что делается нашим мышлением. А все, что им делается, может быть и таким, и
этаким. Можно одну конструкцию построить и из нее вывести и "спасти"
явление, а можно и другую. И кардинал говорит вы хотите запретить Богу
построить другой конструкт и из него вывести эти же следствия? Галилей же
якобы промолчал, но я думаю, он промолчал, потому что ответом на такой
вопрос и было знаменитое декартовско-галилеевское: не могу не знать. Галилею
принадлежит следующая известная фраза (в декартовской формулировке): я могу
прекрасно учить вещам, которые не истинны и не ложны. Интересно, что вещами
не истинными и не ложными он считал все математические формулы, теоремы,
вообще все знания, взятые в определенном смысле. Они как бы безразличны,
возможны - и только. Логические истины относительно предметов в мире только
возможны. Абстрактные истины относятся лишь к сфере возможного. А реализация
их в мире, утверждение их оценки - случайность. В каком смысле? В том, что
может быть и то и другое, - нет необходимости. Галилей говорил: тому, что
истинно, нельзя научиться, если не знаешь из себя, сам. Следовательно,
Декарт и Галилей противопоставляют этой возможности или сфере логических
истин сферу жизни нашего мышления, которое находится на уровне "ego cogito",
где ты уже знаешь сам. Ответом на вопрос кардинала было рассуждение другого
мыслителя, Кеплера. Он очень убедительно отвечал (эта проблема и в XX веке
носится в воздухе - я имею в виду заявление неорационалистов о нескольких
теориях, которые одинаково объясняют наблюдаемое явление): обманщики,
говорил Кеплер, - подставьте под это декартовского злого гения - должны были
бы обладать в таком случае фантастической, фактически невозможной памятью, и
все равно, неминуемо, в каком-либо месте, повторяя свои объяснения, делая
все время правильные выводы, спасая явление, они проговорились бы.
Действительно, тот, кто говорит правду, не загружает свою память. Бытие не
нужно помнить, потому что оно есть (или было), а то, что ты сочинил по
поводу бывшего, всегда нужно помнить. И если сочинил много, то нужно иметь
чудовищную память, чтобы не попасть впросак. А бытие помнить не надо. Кому
не надо помнить бытие? Душе. Упечатлившейся душе. Упечатленная душа познаёт
потому, согласно Декарту, что познавать можно только то, что есть в душе.
Если не упечатлилась душа, то познавать и говорить не о чем. О том, что
действительно есть в мире. Познавать можно только то, что есть в
упечатлившейся душе. Это древний античный принцип: мышление - это беседа
души с самой собой о былых встречах с Богом.
движения, то можно сказать так: именно в той мере и поскольку бытие не
производится мыслью, т.е. не есть предикат чего-либо и не может быть из него
получено или извлечено мыслью, постольку возможно достоверно познающее
существо в мире. В данном случае - человеческое. Если, конечно, такое
существо имеет место в нем и если мы в этом убедились. А мы убедились.
Убедились процедурой когито. Истина "я существую" истинна каждый раз, когда
я это высказываю (или способен, могу высказать) или думаю. Ибо если этот акт
действительно выполнился, то он - событие, и это событие - возможность
самого мира. И не может не относиться к чему-то действительно существующему.
Раз я мыслю (что означает воистину мыслить), то бытие есть. И наоборот: раз
бытие есть (актуальный эффект бесконечности), то я мыслю (реально могу
мыслить). Ибо бытие и есть именно то, что высказывает себя в мысли, и только
в мысли. Как невербальном и отдельно от существования логически немыслимом
состоянии, акте или деятельности. Бытие и есть как раз то, что воспринять
можно только в мысли, что может быть только таким, каким оно помыслено.
Откуда следует, что определения бытия есть одновременно определения мысли и,
наоборот, определения того, что называется мыслью, есть одновременно
определения бытия.
обращаться очень осторожно. Это не то, что мы, подчиняясь нашей
психологической привычке к "наглядности", об опасности которой я
предупреждал, обычно называем мыслью. Говоря слово "мысль", мы ведь невольно
имплицируем представление о чем-то бесплотно идеальном, ментальном иди же о
Круз Андрей
Акунин Борис
Володихин Дмитрий
Никитин Юрий
Посняков Андрей