Следовательно, то, что у Канта называется системной связью, или гениальной
координацией, суть индивиды. Повторяю, термин "индивид" у Канта равнозначен
системной связи иди непреднамеренно гениальному единству вещей. Кант говорит
о том, что только индивиды определены полностью, что мир - это индивид.
Странная фраза. И означает она, что мы внутри мира, что мы определяемся
внутри мира и тем самым мир определяется в качеств этого, а не другого.
объект науки или объект познания, но есть объект, дающий язык. Теперь то,
что я называл целым, или системной гениальной координацией, или явлением,
расположенным сразу на двух уровнях, - я могу называть языком. В каком
смысле? В том, в каком в современном физическом эксперименте отличают
подготовку эксперимента от самого эксперимента или пробное тело от
экспериментальных устройств. Между пробными телами и процессами,
происходящими в экспериментальных устройствах, устанавливается какая-то
эквиваленсия, разрабатывается язык, который позволяет устанавливать
эквиваленты, переносить значения и смыслы с одного на другое. По аналогии с
этим можно сказать, что в мире Канта тоже есть пробные тела - "во
человеческие субъекты в мире, и они являются носителями языка описания мира.
Они впервые дают язык для данного описания мира. Эти пробные тела являются
пространственными и временными формами созерцания, или единичностями,
индивидами. Поэтому у Канта есть такая странная формула, вызывающая
головоломные интерпретации. Заметьте, у Канта, который показывал, что
конечными шагами никакая бесконечность не проходима, что мы не можем иметь
знание завершенной бесконечности, такого рода знание недопустимо в корпус
научного знания. И вот Кант вдруг говорит, что пространство и время суть
бесконечное как данное. Не - проходимое, а данное. Очень странная формула.
Но если отнести то, что Кантом называется пространством и временем, в
качестве свойств к сфере действия монады, то кое-что становится ясным.
Время, говорит Кант, есть миг - не временная последовательность, не
временное течение, а миг, когда я что-либо понимаю. Иначе говоря, если я
определился в мире и, следовательно, мир тоже определялся, если я понимаю,
то здесь уже предположено время как следование одного за другим и тем самым
предположено, что я имею представление времени. А в самом миге никакая
последовательность не определена. Миг есть нечто выступающее как некоторое
подвижное состояние, а в состоянии координируется как раз то, что нельзя
разложить в эмпирической временной последовательности, в горизонтали; нечто,
не объединенное по горизонтали, может быть объединено по состоянию, которое
оказывается у Канта своего рода смещающейся точкой, в античном смысле точки
центра, или точки существования. Расположившийся миг есть подвижное
состояние, которое смещается подобно центру, который везде. Это на самом
деле очень древняя метафора, или формула, которая определяет Бога как сферу,
центр которой везде, а периферия нигде. Такие точки и есть то, что Кант
сначала называл монадами. Потом он откажется от этого термина, он будет
говорить о пространстве и времени как о данных бесконечных многообразиях.
Чтение этих точек смещающегося центра должно происходить по законам
аналогии, а именно по законам геометрической аналогии.
открытия. Под геометрической аналогией он имел в виду следующую проблему. Мы
имеем в предметах неустранимую асимметрию - например, правого и левого, - а
в понятиях, которые включаются в формулировку физических законов, эта
асимметрия отсутствует. Понятия физических законов формулируются инвариантно
относительно различения правого и левого, верха и низа, они формулируются в
предположении однородного, или гомогенного, пространства и времени. Каким же
образом и где происходит конгруэнция? Это геометрическая проблема. И по
аналогии с ней у Канта разложится вся архитектоника познания: чувственности,
рассудка и разума. Разложится она по одной простой причине. Мы говорили о
том, что мир не есть то, что можно допустить, ввести предположением,
измыслить. Мы что-то начинаем говорить о мире, отсчитывая от точки, где мы в
мире определились. Это точка "уже мыслю", где фиксирована действительная
связь, а не допустимая или воображаемая. И то, что мы определились в мире,
замкнуто у Канта на допущении и ощущении существования в мире особых
явлений, предметов, существ, которые содержат в себе интеллигибельную
материю и которые являются как бы смесью, то есть чем-то материально данным
и одновременно дополнительно не требующим понимания, но самим пониманием.
Ассоциируйте это с интеллектуальной, или интеллигибельной, материей древних.
В платоновских исследованиях этот термин уже есть. Иными словами, если мы
определились в мире, то мы определились в нем эстезисно.
Эстезис расположен и вверху, и внизу. Обратите внимание, что у Канта в связи
с термином, "разум", идет все время термин "сверхчувственный субстрат",
"сверхчувственная материя", а внизу - термин "единичное созерцание": иначе
говоря, некоторые созерцания сами являются индивидами, то есть и материей, и
пониманием. Эстезисный процесс, или явление эстезиса, и есть тот предмет,
который Кант продумывал. Это то, что он увидел и разворачивал через
представление "я мыслю", то есть через введение когитального субъекта.
Именно это свое видение он развернул в трансцендентальный аппарат анализа,
воспроизводящий картину нашего познания и одновременно дающий картину нашего
места в мире. Значит, если мы берем сознание как неустранимый элемент,
возникающий или существующий на шаге воспроизводства мира, и предполагаем,
что вместе с введением критерия осознаваемости вводится постулат конечности,
то ничто не может быть ниже какого-то минимума, сознание всякий раз
представлено целиком. Потом у этого сознания окажется два рога - один,
уходящий в единичные созерцания, и другой, уходящий в разум как в
сверхчувственный субстрат мира, в сверхчувственную материю. И раз это так,
то мы должны это принять, ниже этого мы спуститься не можем, и вверх тоже
нельзя, потому что трансцендентная операция запрещена. Приняв это, мы
окажемся в мире, где сознание читает, или считывает, показания аппарата
отражения, то есть нашего чувственного психического устройства, в том числе
и искусственного, то есть наших приборов. Считывание сознанием показаний
аппарата отражения макроскопично, или классично, в силу предпосылки
необратимости времени и знания.
время и память, или знание. Дальше, говоря о работе кантовской
геометрической аналогии, я буду говорить о минимальном пространстве и
времени, о том, что когда вводится представление "я мыслю", то тем самым
вводится некоторый шаг, который есть и вверху и внизу минимально - и вниз
распростерт в единичности созерцания, и вверху определил топос. Поэтому у
Канта пойдет очень интересная оптическая игра. Будет игра оптических
расположении тех материй, которые он хочет понять. Кант будет выполнять
геометрическую аналогию на случае оптической геометрии, и у него появятся
слова "воображаемый фокус", "отражение", "рефлексия" в смысле отражения
лучей. Он будет, с одной стороны, рассказывать о том, что "привидения"
порождаются в разуме, понятом как пространство и заданном как система
взаимоотражающих зеркал, где есть и мнимые фокусы (идеи являются мнимыми
фокусами - по буквальной формулировке Канта). С другой же стороны, у него
будет дан образ человека, который смотрит в некоторый магический кристалл и
видит в нем себя. А вся система понятий выстроится как система уничтожения
или обрезания всех этих приведений разума как способ остановки бесконечного
умножения самого себя в пространстве и времени как созерцаниях, потому что
иначе получается замкнутое размножение образа самого себя, смотрящего на
самого себя, смотрящего в предмет, и так далее.
существовании. Это видно и там, где речь идет о существовании мира, о
существовании Я иди ставится вопрос о том, насколько из аналитической связи
мышления вытекает существование связи предметов и насколько можно считать,
что необходимость мысли совпадает с необходимостью существования. Учитывая
все те мотивы и ограничения, о которых я говорил, высвечивается следующее:
для Канта реально существующим является такой мир, частью которого может
быть и является хотя бы одно действительно мыслящее существо (в его сознании
тогда возможны н имеют смысл термины "существование", "необходимость" и тому
подобное). И в нашем случае можно осмысленно говорить о существовании нашего
мира только тогда, когда мы сами полагаемся или предполагаемся существующими
в мире, произведенными в нем по его же законам. Такое сочетание
существующего с миром для Канта существенно, потому что все последствия
вытекают из того, можем мы или не можем назвать что-то существующим. Когда
мы называем, то в самой возможности этого называния и в содержании этого
называния упаковано очень многое. Здесь содержатся и те ограничения, о
которых я говорил в связи с необратимостью, в том числе что существующим
является только тот мир, который смог явиться.
являемся. Ибо мы-то действительно мыслим. А теперь несколько другая формула:
как о существующем можно говорить о таком мире, в котором мы являемся частью
в качестве явления "человек", а не ноумена. Это такой мир, внутри которого
мы возможны в качестве явления, или эмпирической стороны некоторой
логической личности Я. То есть мир должен быть таким, чтобы в нем могла
случаться, или реализоваться, эмпирическая сторона, что равно явленности
чего-то инородного эмпирическому.
описания, аппарата выражения мысли, у Канта кристаллизовались все его идеи,
все его открытия, в том числе и то, которое я назвал открытием эстезиса. И
вторжение этого "Я мыслю" происходит по линии проблемы существования,
поскольку с самого начала в проблеме первых сил, или первых оснований вещей,
Кант нащупал то, что можно назвать нашей отделенностью в проявлениях
действий первых сил от самих этих первых сил. Мы не можем заключить от
проявления первичных сил к самим первым силам так, чтобы представить эти
последние артикулированно и расчленение в их возможности, иначе говоря,
выявить возможность тех первых сил, которые сами, случившись, являются
Пехов Алексей
Володихин Дмитрий
Херберт Фрэнк
Лукин Евгений
Ильин Андрей
Майер Стефани