в какой-то туманно-розовой дали, а с отвратительным гниением становится
добычей могильных червей. Смерть каждую минуту подходит ближе и ближе к
своей жертве. Каждое пережитое мгновение приближает к ней человека. О чем бы
человек ни думал, что бы ни делал, чем бы ни занимался, течение жизни несет
его к пропасти, которая поглотит его неминуемо. Все люди находятся в таком
положении. Все - обреченные жертвы. Все никуда не уйдут от неминуемого и
страшного конца своего . Смерть есть реальность такая громадная, такая
всепоглощающая, что жизнь перед ней бледнеет, становится только видимостью.
Жизнь сегодня есть, а завтра не будет. Смерть же есть сегодня, но будет и
завтра, будет всегда. То, что взяла она, к жизни уже не возвратится. То
останется в вечном ее обладании. То же, что отвоевывается жизнью, находится
в обладании жизни только мгновения. Но если смерть не только реальнее жизни,
насколько вечность больше мгновений, тогда существенная черта жизни есть
приближение к смерти. Жизнь превращается в умирание. Но смерти не хочет ни
один человек. Ей покоряются, ей подчиняются, ее зовут иногда, потому что
жизнь без смысла становится невыносимым страданием, но смерти как смерти не
хочет никто. К смерти нас тянут законы природы, которые созданы не нами и не
находятся в соответствии с нашей волей. А потому смерть наша всегда
приближается к нам против нашей воли. Мы не хотим ее, а она приближается. Мы
бы сделали все, чтобы прогнать ее, но она, смеясь над нашим бессилием,
приходит и свершает с нами то, что нам противно и страшно. Таким образом,
смерть всегда смерть насильственная. Смерть же насильственная есть смертная
казнь. Земля будет садом, люди будут жить в изобилии, но каждого человека
будет ждать смертная казнь, универсальная, мировая, совершаемая без
исключений над всеми живущими и над всем живущим. Жизнь тогда будет уже не
простым умиранием. Жизнь тогда сведется к ожиданию каждым человеком своей
казни. Тогда все из свободных людей, освободившихся от всяких видов внешнего
рабства, превратятся в бесповоротно приговоренных. Не жить они будут, а
ожидать, когда их повлекут к эшафоту. Тогда и земля, обращенная в сад,
станет не местом веселья и радостной жизни, а местом уныния, страха,
отчаяния и, главное, заключения. Это будет тюрьма, устроенная столь
гигиенически и удобно, что людям не останется ничего желать в этом
направлении, и в этой тюрьме будут гулять и жить "на свободе" - только
приговоренные к смерти. Это тюрьма, потому что выхода из нее нет. Выход один
- лишить себя жизни. Но лишить себя жизни - это значит не миновать смертной
казни, а согласиться принять ее раньше других, согласиться самому быть своим
палачом. Срок ожидания будет разный у разных людей, но это будет только срок
ожидания. Итак, вот во что должна превратиться жизнь, когда смерть,
действительно, будет принята во внимание. Вместо радостной и свободной жизни
получается ужасающая, но единственно соответствующая действительности
картина: люди бродят по земле, превращенной в цветущий сад, и все,
приговоренные к насильственной казни, ожидают, когда приблизится к ним
невидимый палач и безжалостно их придушит. От него никуда не уйти. Сытого,
голодного, плачущего, веселящегося, младенца и старика, бездарность и гения
- всех отыщет неумолимая рука и, отыскав, приведет в исполнение приговор.
универсальному факту смерти? Я утверждаю, что ничего. То, что они говорят на
прямо поставленные вопросы о смерти, может быть названо только жалким
растерянным лепетом. В литературе эти вопросы просто обходят. По совету
Токарского вопросы о смерти вытесняются какими-нибудь "мыслительными" или
иными "процессами". Социалисты могут сказать, что на смерть люди,
поставленные в лучшие условия, будут обращать внимания еще меньше, чем люди,
живущие теперь. Они не будут чувствовать своей приговоренности к смерти. Но
ведь это значит, что люди эти будут жить в иллюзии; т.е. в обмане. Они не
будут только чувствовать, что они приговорены к смертной казни, но от этого
самый факт приговоренности останется фактом. Для того чтоб его уничтожить,
нужно стать сильнее, чем смерть, получить власть над нею, уничтожить
фактически ее господство.
ли наука когда-нибудь сделать людей бессмертными? На это нужно сказать:
никогда. В просторечии - на митингах и собраниях горячие головы высказывают
иногда мысль, что наука уничтожит смерть, это кажется теперь невозможным, но
ведь и раньше почиталось совершенно невозможным много вещей, которые
превосходно теперь осуществлены наукой. Прогресс науки бесконечен, почему же
не надеяться, что наука когда-нибудь возвысится и над смертью. На это нужно
сказать прежде всего, что в науке нет никаких положительных указаний на
возможность уничтожить факт смерти. Что же касается бесконечности в
прогрессе науки, то надежда на этот бесконечный прогресс не может ничего
дать потому, что наука, развиваясь и прогрессируя в известном смысле
бесконечно, в то же время все с большей определенностью познает и свои
границы. Схоластикам XIII века даже не снилось, что за океаном находится
страна, именуемая теперь Америкой. И однако, страна эта открыта. Но следует
ли отсюда, что мы можем теперь мечтать о том, что явится новый Колумб и
откроет Америку ? 2-ой? Конечно, не следует. Весь земной шар исследован
настолько, что ожидать открытия 2-й Америки могут люди, незнакомые с
географией. Такие сюрпризы, какие были мыслимы в XV веке, совершенно
невозможны в XX. Ученые средних веков не мечтали о спектральном анализе, но
зато они мечтали о философском камне; у них и мысли не было о
противодифтеритной сыворотке, но зато они верили в возможность открытия
панацеи. Развиваясь в одном направлении, наука суживалась в другом и
откидывала все то, что было чуждо ее принципам. Говорить о возможности для
науки уничтожить смерть - это значит игнорировать принципы науки.
И что же, к каким результатам пришел он? Об уничтожении смерти он даже и не
мечтает. Он мечтает только о безболезненной физиологической старости, в
которой бы появлялся заглушенный теперь инстинкт смерти - и делал бы, таким
образом, смерть столь желанной и приятной, сколь приятен для живущих людей
сон. Мечников мечтает о том, что при нормальном течении жизни человек,
насытившись днями, сам будет хотеть умирать, - и таким образом смерть
потеряет все, что есть в ней ужасного. Я намеренно говорю, что Мечников
только мечтает. Когда он говорит подобные вещи, в нем говорит не ученый,
специалист и знаток в своей области, а слабый старик, грезящий без всяких
логических оснований о безболезненной старости. Чтобы знать научную цену
мысли о физиологической старости, я позволю привести еще одну мысль
Мечникова, которая высказывается непосредственно за мыслью о физиологической
старости, Мечников с тем же авторитетно-научным видом, с которым он говорит
о протоплазмах, высказывает и такую мысль: "Молодые люди большей частью
очень дурные политикиї они большей частью приносят много вредаї В будущем
трудные и сложные обязанности политиков будут поручены старикам. Тогда
значительно усовершенствуется политика и правосудие, современные недостатки
которых объясняются отсутствием еще прочных основ" . Я согласен, что в таком
утверждении может быть обнаружена величайшая политическая мудрость, ної и
эта мысль, подобно мысли о физиологической старости, высказывается в форме
непосредственного вывода из данных биологической науки. Позволительно
подобные выводы, основанные на "научных" данных, признать не имеющими к
науке никакого отношения.
приговоренный к смерти, если через определенное время от меня в этом мире
ничего, кроме лопуха, не остается , о каком же освобождении человечества
через меня может быть речь? Я, на котором лежит призвание утвердить в нашем
мире необходимости - царство свободы, по истечении нескольких лет против
всякого моего желания выкидываюсь за шиворот из этого мира явлений. Что же
при таких условиях я могу сделать? Ровно ничего. Если смерть будет
господствовать вечно, если она без всяких усилий будет всегда целыми массами
высылать за пределы мира явлений всех агентов из царства свободы, желающих
путем революции свергнуть царство необходимости, - тогда, очевидно, дело
свободы, дело реального освобождения человечества нужно считать проигранным
окончательно. Смерть делает совершенно призрачным и мнимым всякое
утверждение свободы на нашей земле. Но в таком случае перед нами ставится
новая дилемма: или свобода, или смерть.
торжествовать свою победу над человеком, тогда с мыслью об освобождении
нужно расстаться совсем. Свобода и смерть несоединимы абсолютно, потому что
смерть есть величайшее из всех возможных видов рабства.
мировоззрения, которое принципиально считает смерть фактом, господство
которого будет сломлено, - только тогда можно вложить истинный смысл в
понятие свободы, только тогда можно оправдать идею свободы делания, без
которой, как я показал уже раньше, говорить об освобождении является делом
бессмысленным.
нас к выводу, что оно осмыслено может быть лишь при допущении факта
бессмертия, то рассмотрение объективного значения смерти привело нас к
выводу, что для того чтобы осмыслить процесс освобождения и сделать
возможным водворение свободы в царстве причинности и обусловленности,
необходимо признать возможность уничтожения смерти как внешнего факта.
будущей победе над смертью и временем, но и религиозно базировать эту
величайшую из всех надежд человечества на уже свершившемся факте победы над
смертью - на светлом Христовом воскресении. Победил смерть Христос.
ни космически-вселенской вне радостной и всепобедной веры в воскресшего
Господа и Бога нашего Иисуса Христа!
по-новому освещает проблему прогресса .
Конюшевский Владислав
Шилова Юлия
Семенова Мария
Посняков Андрей
Андреев Николай
Прозоров Александр