Чтение 35–й страницы книги ~Спаситель Океана, или Повесть о странствующем слесаре~

улицу.

Вениамин шагал сбоку на командирском месте и воинственно на всю улицу
рассуждал:

- Я его сейчас ногой - раз! Он мне - раз! А я падаю на спину и ему - раз!
А вы заходите сзади! И ему тоже - раз! Под ноги!

А мы чувствовали себя несчастными, потому что нас гнали чинить явно
несправедливое дело. И самое ужасное заключалось в том, что теперь хулиган
нам был ни капельки не страшен

- Правое плечо вперед! - скомандовал Вениамин, и наш отряд вступил в
соседний двор.

Оладушкин сидел на скамейке прямо напротив ворот и - неслыханное дело! -
читал книгу. Услышав топот наших ног, он поднял голову и, наверное, целую
вечность - так показалось мне - удивленно рассматривал нас. Потом его ноздри
раздулись по-боевому, он положил книгу рядом с собой на скамейку и начал
медленно подниматься.

- В атаку! Бей его! - завизжал наш верховный главнокомандующий.

И через секунду оказался на крыше сарая. А мы - Феликс, Яша и я - повисли
в могучих руках Оладушкина, точно связка африканских бананов. Он держал нас
за воротники и потряхивал слегка, будто сбивал пыль. Я поискал глазами Зою,
думал, может, хоть та жива-невредима, но Зои не было видно.

- Эй вы, жалкие трусы! - закричал Вениамин с крыши сарая. - Трое не
можете справиться с одним, да? Вперед, мои рекруты, вперед!

- Ну-ну, империалисты, вперед. А я вот что сейчас сделаю с вами, - сказал
Оладушкин. - Или "салазки" загну. Или сейчас увидите "Москву", колонизаторы.
Хотя нет, теперь я сделаю по-другому: предам вас суду чести.

Пока он прикидывал, как с нами поступить, мы молчали, чувствуя свою вину
и понимая, что сопротивляться не имеем никакого права.

И вдруг Яша, болтавшийся где-то рядом со мной, вздохнул и сказал:

- Оладушкин, не стесняйся! Наказывай нас! Мы не обидимся на тебя. Ты ведь
борешься за правое дело!

Услышав из уст пленника такую необычную речь, Оладушкин поставил нас на
ноги, изумленно спросил:

- А что же вы тогда, если знаете? Я-то что, я ведь раньше был темный
человек, не понимал, что благородно, а что не благородно. А вы, ай-яй-яй,
такие воспитанные дети и вдруг сознательно вторглись на мирную территорию.

Можно было все свалить на нового жильца, но, наверное, это было бы не
совсем справедливо. Тут и наша была вина. Мы ведь даже не подняли восстания
против тирана. Так что уж лучше было промолчать. И мы промолчали.

- Впрочем, я все понимаю, - сказал Оладушкин. - Вот кто виноват во всем!
Этот кровавый диктатор! Этот истребитель мирных индейцев! - И он направился
к сараю.

- Мама! - завопил Вениамин и полез на гребень крыши.

Будто услышав его призыв, в соседский двор вбежали Зоя и Базиль
Тихонович.

- Оладушкин, ты опять за свое? - крикнул слесарь.

- Да я только хотел попугать, - смутился Оладушкин и отошел от сарая.

- Зачем? Он же сдался и так. Надо быть великодушным, Оладушкин,
великодушным. - Слесарь покачал головой и спросил Вениамина: - Ты ведь точно
сдался?

- А как же, на милость победителя! - охотно откликнулся Великий Реалист.

- Тогда слезай, - сказал Базиль Тихонович. Вениамин побоялся, что слесарь
вдруг передумает и лишит своей защиты, и мигом очутился на земле.

- А теперь ступай домой, завоеватель несчастный, - сказал ему слесарь.

Но Великий Реалист уже понял, что гроза миновала, что теперь никто его не
тронет и пальцем, и, вместо того чтобы поблагодарить Базиля Тихоновича за
помощь, вдруг запетушился, начал на него наседать.

- А чего оскорбляете? Чего оскорбляете? - закричал он на слесаря. -
Думаете, спасли, и все? А я человек гордый и не прощаю тех, кто меня спасал!
Поняли? - И он удалился, засунув руки в карманы, чтобы видели все, какой он
гордый и независимый человек. И я понял, что теперь у Базиля Тихоновича
появился непримиримый и коварный враг.

- А знаете, кто он на самом деле? - спросил Базиль Тихонович, задумчиво
глядя вслед Вениамину.

- Нет, - ответили мы дружно.

- Это молодой Рошфор!

- Какой же он Рошфор! Рошфор был благородным человеком. С ним даже
подружился д'Артаньян! - возразил Феликс.

- Все правильно, - кивнул Базиль Тихонович. - Но это будет уже потом. Он
еще станет лучше. Жизнь его научит многому. Учтите, нет неисправимых людей.
В каждом человеке много хорошего. Только он иногда не знает этого сам.

- Кто бы мог подумать, что с нами разговаривал сам Рошфор! - сказал
восторженно Яша.

А Базиль Тихонович вдруг на что-то отважился, и мы услышали из его уст
поразительную вещь.

- Ребята, вы небось думаете, будто наш дом населяют рядовые, обычные
люди, - сказал он. загораясь. - Это только кажется так. Вот истопник Иван
Иваныч, кто он, по-вашему?

- Истопник, кто же еще? - сказал Яша с недоумением.

- Верно. Но не только истопник. Это Жан Вальжан! Помните книгу
"Отверженные"? Так это написано про него.

Базиль Тихонович обвел наши лица торжествующим взглядом. Он наслаждался
впечатлением, которое произвели на нас его слова.

- А ты, Зоя, даже не подозреваешь, что твоя мама еще и Элли, - продолжал
слесарь. - Ты читала книжку про Волшебника Изумрудного города?

- Читала, - сказала потрясенная Зоя, а ее, как вы заметили, удивить не
очень легко.

Загадочные люди эти взрослые, подумал я. От них только и жди сюрприза. С
одной стороны, можно подумать, что они и часа не могут прожить без ванной и
крана, из которого не капает вода. И вдруг те же самые взрослые летят в
Антарктиду и карабкаются на вершины гор" - словом, охотно забираются в такие
места, где нет никаких удобств. Где даже нельзя вымыть руки перед едой, а
ведь это самое любимое занятие взрослых.

Вот и Зоина мать - гроза всех ребят, оказывается, временами тайком от нас
путешествует по волшебным странам.

- А твоя бабушка, Вася... - услышал я, и сердце мое бешено заколотилось.

Неужели моя бабушка не просто бабушка, а кто-то еще?

- А твоя бабушка, Вася, это Миронова Маша. Про нее еще Пушкин рассказывал
в "Капитанской дочке".

Вот это номер! Я так и остолбенел. Слышал точно сквозь толстое стекло,
как что-то говорят Феликс и Яша. Братья, наверное, спрашивали про своих
родителей. А Базиль Тихонович отвечал им лукаво:

- Этого я не знаю еще. А вы попробуйте выяснить сами.

"Бабушка - Миронова Маша, только подумать! Это же надо: Гринев любил мою
бабушку, и бабушка была знакома с Пугачевым, как я, скажем, с Феликсом! Нет,
нет, это нужно проверить" - вот что проносилось в это время в моей голове.

- А как же они попали в наш дом и стали нашими родителями? - спросила
практичная Зоя.

- Вот это мне неизвестно, - признался слесарь. - Если вы что-то узнаете,
обязательно скажите мне. Идет?

- Идет! - ответила Зоя за всех. - Уж я-то у мамы выведаю все! В два
счета!

- Так она и скажет тебе, - хмыкнул Яша. - Ты думаешь, для этого она все
держит в тайне, чтобы тебе сразу открыть, да?

- Ничего, - произнесла Зоя. - Откроет! Хотя мама и очень строгая, но все
говорят, что она у меня под башмаком.

- Базиль Тихоныч, - подал голос молчавший Оладушкин. - А я просто
Оладушкин? И больше никто?

Слесарь подумал, потер лоб и сказал:

- Точно сказать не могу, но, по-моему, ты из дружины Александра Невского.
Ну-ка постарайся что-нибудь припомнить! Ну, ну!

И на наших глазах Оладушкин заморгал глазами и растерянно молвил:

- Кажется, что-то припоминаю.

- А мы кто? А мы? - загалдели мои друзья.

- В вас еще трудно что-нибудь угадать. Вы еще совсем маленькие, -
сокрушенно ответил слесарь.

Ребята приуныли, а мне было достаточно и того, что моя бабушка не просто
бабушка.

Мне не терпелось помчаться домой и проверить - правду ли говорил слесарь
про бабушку. И едва мы разошлись, я бросился домой, достал семейный альбом и
нашел фотографию бабушки, на которой ей было как раз восемнадцать лет.

Я и раньше не раз рассматривал этот снимок, но обнаружил только теперь,
как потрясающе красива была моя бабушка в молодости. Правда, прическа у нее
была короткой, и носила она совсем не прошловековый костюм, а такой, какие я
видел в старых довоенных фильмах. Но зато она держала в руках книгу, на
которой было написано: "А. С. Пушкин"! Ну конечно же, она читала про саму
себя! Про то, как описал ее Пушкин.

Я бросился на кухню, где бабушка гремела посудой - готовила обед, и
крикнул, влетая в двери:

- Маша! Маша!

- А? Тебе чего? - сразу выдала бабушка себя и тут же спохватилась, начала
притворяться. - Ты какую Машу зовешь? - спросила она, будто бы ничего не
понимая.

- А какую же еще? Тебя, конечно! Ведь ты Маша, правда?

- Как же я могу быть Машей, если зовут меня Натальей Михайловной? -
затемнила бабушка.

Но я-то уже знал точно, что бабушка и Миронова Маша - это одно лицо.
Только как она перенеслась в наше время? Вот что было интересно узнать.

- А какую Машу ты имеешь в виду? - спросила бабушка, решив прощупать, что
и в какой мере известно мне.