узлы.
уже "отпадал" в панике, но на верх пока не сообщал. Там, однако, что-то уже
почувствовали, какую-то странную активность "лучниковского" сектора,
позвонил напрямую референт и поинтересовался: все ли ОК с объектом ОК?
Сергееву удалось тогда запудрить референту мозги подробным рассказом о
плодотворной встрече с Луниной, но вот сейчас, после второй бессонной ночи,
пия отвратительный из термоса кофий, щупая свое несвежее лицо и с
отвращением озирая лица сотрудников, стены кабинета и даже портреты на
стенах, он понимал, что приближается еще один звонок референта и на этот раз
придется уже выкладывать всю правду -- проглядели, потеряли в своей
собственной столице редактора крупнейшей международной газеты, неустойчивого
либерала, ненадежного друга, историческую личность, попросту говоря,
неплохого человека.
тот час, когда Гангута и Лучникова отвязали от стульев и повели на допрос к
начальнику штаба комсомольских дружин, в этот именно момент к Сергееву
позвонил не референт какой-никакой, позвонили через площадь, из самого
большого дома. Позвонил не кто иной, как сам Марлен Михайлович Кузенков,
поинтересовался, где пребывает в данный момент Андрей Арсениевич Лучников.
Оказалось, что вечером этого дня Кузенкову вместе с Лучниковым назначено
строго приватное свидание в одной из самых тайных саун с персоной, которая и
названа-то быть не может. Все. Шиздец. Фулл краш, товарищ Сергеев.
волеизъявление, был отобран пропуск на киностудию "Мосфильм" и одиннадцать
рублен денег. У второго в бумажнике была обнаружена огромная сумма
иностранной валюты в долларах и тичах, визитки иностранных журналистов и
записная книжка с телефонами Симферополя, Нью-Йорка, Парижа и другого
зарубежья. Потрясенный такой находкой, начальник штаба выскочил из кабинета
то ли для того, чтобы с кем-нибудь посоветоваться, то ли просто чтобы дух
перевести.
стоял телефон, в дверях дежурил всего один комсомолец.
в ГБ поволокут, а мне это совсем некстати.
добровольных карателей было большое, но вот умения еще не хватало. Лучникову
не пришлось особенно трудиться, чтобы дать возможность Гангуту позвонить
какому-то Дмитрию Валентиновичу и в двух словах описать тому ситуацию.
суперсолдатом будущих космических войн за торжество социализма, скорчившись,
сидел на полу, когда прибежал запыхавшийся начальник штаба. За ним ввалилась
целая толпа студенческой молодежи МИМО.
естественное желание вступиться за физическую честь товарища.
Дзержинского. Рухнуло, задетое чьей-то рукой, тяжелое бархатное знамя.
Началось то, что в российском нынешнем обиходе называется ЧП, в ходе
которого судьба наших героев то и дело менялась с лихорадочной поспешностью.
То их тащили в какую-то мрачную, пропитанную хлоркой кутузку и швыряли на
осклизлый пол, то вдруг просили перейти в другое помещение, усаживали в
мягкие кресла, приносили кофе и газеты. То вдруг появлялся какой-нибудь
неврастеник с дергающимися губами, и начинался грубый допрос. То вдруг его
сменял приятный какой-нибудь спортсмен-путешественник, угощал их сигаретами
"Мальборо", издалека заводил разговор о возможных путях миграции древних
племен, о папирусных лодках, о плотах из пальмовых стволов, о "пришельцах".
вспышками в профиль и анфас. Потом вдруг девушки, с невероятно пушистыми,
разбросанными по плечам волосами, принесли дурно пахнущие котлеты и
полдюжины чешского пива. Все время где-то в глубине здания гремела музыка,
то патриотическая, то развлекательная, -- выборы в Верховный Совет шли своим
чередом.
висящими усами и длинными тонкими бакенбардами, глазищи свирепые, но и не
без хитрецы. Он протянул обе руки Гангуту и, не получив в ответ ни одной,
обнял того за плечи.
ласково заурчал он. -- Все в порядке, незадачливый мой дружина, пошли,
пошли...
осталась незамеченной и явно не понравилась спасителю.
рассматривая его, даже. возможно, сравнивая с какими-то стандартами.
собой. Начальник штаба дружин поспешал рядом, бубнил что-то о недоразумении,
извиняясь за горячие свойства молодежи и за тупость стариков энтузиастов. Он
явно не вполне понимал, что происходит.
еще раз внимательно оглядел Лучникова и сказал:
поинтересовался Лучников.
многих войн за Отечество. -- Глаза Степанова сузились, впиваясь.
Степанов. -- Что ж, это естественно, куда пошло войско, туда пошли и они. А
вы случайно не родственник тем, островным Лучниковым? Этот род там
процветает -- один, кажется, "думец", другой-- владелец газеты... Да вы не
подумайте, что вас за язык тянут. Виталий меня знает, я не из тех... Лично я
только бы гордился таким родством.
наблюдая, покровительственно и дружественно улыбаясь -- два больших желтых
зуба виднелись из-под усов. Шофер совершенно неопределенной внешности и
телефон в машине неопределенного назначения. "Вот так славянофилишки", --
подумал Гангут.
проговорил он.
выкатились, и лицо стало заливаться выражением такого неподдельного счастья,
какое, наверное, у крошки Аладдина появилось при входе в пещеру.
они прибыли туда, куда ехали, на завтрак в квартиру, где ждали "русского
режиссера" Гангута. Однако через минуту в квартире, где был завтрак этот
накрыт, воцарилась немыслимая суматоха -- масштабы менялись, завтрак теперь
готовился уже в честь огромной персоны Лучникова, творца Идеи Общей Судьбы,
о которой московская националистическая среда была, естественно, весьма
наслышана. Тут уже попахивало, братцы мои, историей, ее дыханием, зернистой
икрой попахивало, товарищи. Завтрак теперь оказался не основным событием, а
как бы промежуточным, да и участники завтрака, в том числе и сама всемогущая
"птаха" Дмитрий Валентинович, плюгавенький типчик почему-то со значком
журнала "Крокодил" в петлице, тоже оказались как бы промежуточными, о чем
весьма убедительными интонациями давал понять почетному гостю Олег Степанов.
возбужденные голоса. Готовился переезд с завтрака на обед в более высокие
сферы.
зале, которую, конечно, называли трапезной, с иконами в богатых окладах и с
иконоподобной портретной живописью Глазунова. Тут были уже и блины с икрой,
и расстегаи с визигой, и поросята с гречневой кашей, как будто на дворе
стоял не зрелый социализм, а самый расцвет российской купли-продажи. За
столом было не более двадцати лиц, из утренней компании удостоились
присутствовать только Дмитрий Валентинович и Олег Степанов, они и вели себя
здесь, как младшие. Остальные представлялись по имени-отчеству-- Иван Ильич,
Илья Иваныч, Федор Васильевич, Василий Федорович, был даже один Арон
Израилевич и Фаттах Гайнулович, которые как бы демонстрировали своим
присутствием широту взглядов по части нацменьшинств.
нуждаются, мягко, спокойно говорил Илья Иваныч, вроде бы самый здесь
весомый. Говорил так, как будто не все еще дано народам, как будто не
наслаждаются народы уже шесть десятков лет всем необходимым. Но прежде,
Андрей Арсеньич, получит нужное ему основной наш народ, многострадальный
русак -- и это мы полагаем справедливым.
официально занимаемых, никто не говорил, но по манерам, по взглядам, по
интонациям и так было ясно, что должности твердые.
земле, за верность народу, флагу, долгу, за верность другу. Федор Васильевич
предложил тост за русских людей за рубежом, сохранивших верность истории.
Все встали и чокнулись с Лучниковым.