участи скита, избежавшего продразверстки, о травнице Евстолии и сгоревшем
коновале. С той поры Бухара сделалась целью Кудинова, и он решил туда
проникнуть, но не как ученый, а сочинив для этого случая подходящую легенду,
чтобы расположить бухарян к себе. Все это было с его стороны большим риском
суровые и обмана не потерпели бы, но ничто не могло его остановить
Глава VI. Подлог
Поначалу Кудинов чувствовал себя в Бухаре не то цивилизованным
путешественником, попавшим в плен к туземцам, не то лазутчиком, заброшенным
во вражеский лагерь. Благодаря его замечательной и ничем не объяснимой
осведомленности бухаряне полуфантастическому рассказу о енисейском ските,
откуда он якобы был родом и куда чудесным образом докатилась слава их
родины, поверили. Однако выстаивать долгие томительные службы в темной
часовне, питаться скудной пищей, соблюдать все посты и разделять
повседневные тяготы лесной жизни оказалось невероятно тяжело. Много раз ему
хотелось все бросить и исчезнуть, но он понимал, что другого такого шанса
судьба не предоставит ему нигде и никогда. Он полагал сначала, что проживет
в скиту несколько месяцев и этого будет достаточно, но чем больше жил среди
затворников, тем меньше его собственная цель казалась ему желанной
были близки самой его страстной, непримиримой и непрощающей натуре. Они были
отвергнуты большинством так же, как был отвергнут когда-то он, и, как он, не
пошли на поклон к сильным мира сего. В сущности, Василий Васильевич сделался
раскольником задолго до того, как провидица судьба привела его в скит. Но
тогда же он понял, до какой степени истончилась стена, отделяющая бухарян от
мира, как трудно им выжить в стране, где население более веровало и ждало
пришествия коммунизма, нежели Христа, где, как ему казалось, те самые люди
науки, к которым он имел несчастье принадлежать, для удовлетворения научных
амбиций и интеллектуальных потех превращали в объект изучения то, что было
для других святыней. Так на смену прежней честолюбивой мечте вынести из
Бухары все, что в ней было, и прославить себя в научном мире пришла другая,
быть может, более достойная: этому выносу воспрепятствовать и от научного
мира Бухару уберечь
намеревался. Он остановил самый ход истории, и никто не был властен ему
помешать, при нем Бухара поднялась и окрепла. Но, когда на двенадцатом году
Вассианова правления в соседнем поселке появился молодой, энергичный
директор и попытался заставить скитских детей ходить в школу, старец понял,
что у него появился достойный противник. Илья Петрович с его верой в науку и
прогресс, с его увлечениями и убеждениями принадлежал к миру, который
нынешний Вассиан ненавидел, наступлению которого изо всех сил противился,
ибо для него образованные люди были не абстракцией, но той средой, которую
он знал и от которой претерпел незабытое и непрощенное зло
сопьется, уедет: много их здесь поменялось на его веку - одни отрабатывали
три года по распределению, другие не выдерживали и этого срока. Но Илья
Петрович никуда не уезжал, и Вассиану порой казалось, что он не выдержит и
сбежит первый или же однажды придет к Илье Петровичу и откроет опостылевшую
ему тайну самозванничества, всласть наговорится с ним обо всем и наслушается
радио
он чувствовал себя невероятно утомленным. Он был болен, тосковал, и ему
хотелось хотя бы на время вырваться отсюда и перестать таиться. Ему хотелось
вернуться в мир, из которого он давно ушел, получить от этого мира
какую-нибудь весть, снова услышать море звуков, треск и шорох в радиоэфире
следившие за каждым его шагом. И казалось ему порой, что никакого другого
мира и вовсе не существует
дороге к озеру, как вдруг его окликнул незнакомый голос:
- Василий Васильевич?
Старец вздрогнул и впился глазами в вопрошающего, но чистое, гладкое лицо
осталось совершенно безмятежным. Никогда раньше этого человека Вассиан не
видел, и знать его тот не мог. Старец хотел поворотиться и пойти дальше,
однако неприятный высокий голос спокойно и даже как-то буднично продолжил:
- Вы меня не знаете, это верно. И я вас тоже. Но я вас вычислил. Ваша ничем
не оправданная ревнивая неприязнь к научникам заставила меня подозревать,
что здесь что-то нечисто
обещаю хранить вашу тайну и буду помогать вам. Вы же, в свою очередь, будете
позволять мне приходить сюда, когда мне заблагорассудится, присутствовать на
богослужении и жить в скиту столько, сколько я захочу
посягать на вашу интеллектуальную собственность - меня интересует лишь
кое-что из духовного опыта и дисциплины бухарян,- говорил между тем
незнакомец, нимало не смущаясь пронзительного взора, которого не мог
выдержать ни в скиту, ни в миру ни один человек.- Вы можете абсолютно
доверять мне. Никто не узнает вашей тайны. Напротив, кое в чем я смогу быть
вам полезным. Другой подобной возможности у вас не будет никогда. Скажите
мне, не нужно ли вам чего-нибудь?
Старец хотел поворотиться и уйти, но против его воли губы разжались и он
произнес:
- Принесите мне батарейки для радиоприемника
Неведомый Вассиану пришелец идеально подошел для той роли, которую сам себе
назначил. Он не только привозил в Бухару батарейки, газеты, научные журналы
- он привозил самый дух оставленного Кудиновым мира, толковал на свой лад
происходящие в нем перемены, и мало-помалу старец полюбил беседовать с этим
немного циничным, но остроумным человеком. Бывший ученый изжил в себе многое
из того, чем был наделен от рождения, но одно в нем осталось и было
неистребимо - он был любопытен
расправлялась с инакомыслящими и инаковерующими, она изгоняла тех, кто не
хотел смириться с ее ложью, она по-прежнему дремала, но под спудом этой
дремы ощущалось таинственное, неведомо во что могущее вылиться течение. И,
размышляя над всем этим, старец думал порой, что, быть может, когда-нибудь
его Бухаре надлежит еще сказать свое слово в человеческой истории. С
некоторых пор он стал глядеть на историю как на осуществление Божьего
замысла о человеке и человечестве, полагая, что судьба каждого этому замыслу
должна быть подчинена, и даже свое самозванство рассматривал как исполнение
этого замысла
чувствовал, что община устала и нет у нее больше сил сопротивляться течению
жизни. Директор школы наступал, Бухара выходила из повиновения, и бунт был
неизбежен. Надо было идти либо на какие-то послабления, либо на чрезвычайные
меры
после той страшной грозы на Илью-Пророка, когда странным и необъяснимым
образом уцелела девочка из леспромхоза
распознать
и иногда бывает неплохо эти мифы вспоминать и обращать в свою пользу
была ли она на самом деле святой, или же обыкновенной смазливой бабенкой,
которая бегала на свидание с полюбовником, а потом изменила ему и была из
ревности убита. Но какое это имеет значение? В памяти у людей сохранилась
красивая легенда. Ее мощи, будь они теперь найдены, могли бы послужить для
благого дела
- Я знаю, где они могли бы лежать
лжестарчество лучше? Будьте последовательны, Василий Васильевич. Сказавши
"а", найдите мужество сказать "б"
глазах было невозможно, и Вассиану вдруг сделалось страшно. Он ощутил в душе
какой-то мистический холодок, подобный тому, что испытывал иногда во время
самых торжественных служб, когда читал Евангелие
костер, а зажег свечи и стал молиться. Это был первый раз, когда он молился
не на людях, выполняя как бы необходимую работу, а в одиночестве молился
робко и горячо. Старец мысленно просил прощения и благословения у бедной
женщины, которую поминали они в своих ектиниях, за то, что теперь желал
воспользоваться ее именем. Он был искренен и растерян и все время глядел на
небо и просил знака. Он ждал этого знака без малого двадцать лет, ждал
осуждения или одобрения своего обмана. Ему казалось в эту минуту, что может
произойти все, что угодно,- разверзнуться небо, упасть ракета и поглотить
грешника. Смутно мерцали звезды, ночь была лунная - Вассиан ждал. Он был
готов уверовать, если бы только чудо произошло и кто-то подал ему знак. Но
небо молчало, и не было никакого просвета или разрыва