о своем житье-бытье заграницей, но получалось так, что как мы ни сетова-
ли на жару, пылевые бури, нехватку денег и другие сложности - все эти
проблемы меркли перед социалистической обыденностью, в которой не было
своей виллы, машины и Ганеша, не было в двух шагах рынка, набитого фрук-
тами, овощами и напитками, не было магазинов, лавок и лотков, где без
очереди можно купить барахло на любой вкус и размер... Хождение на служ-
бу, доклады начальству, раздача сувениров, огромные очереди в пустых ма-
газинах, встречи с родными и друзьями, походы по комиссионкам съели вре-
мя, как воду ненасытный песок... Отдыха не получалось, и мы с облегчени-
ем уехали в отпуске в отпуск - на две недели в Подмосковье... Погода не
баловала, но мы ходили по грибы и с упоением, нет, не дышали, а пили
прохладный воздух, оставляющий ощущение родниковой свежести... Семейный
скандал все-таки грянул, как гром из сгущающихся туч - Алениной Юле не
понравились привезенные нами подарки, она претендовала на окончательный
переезд в Аленину двухкомнатную, ей надоело к тому же ухаживать за дедом
с бабкой.. Получалось, что опять у нас нет своего дома... Жили у себя,
как у чужих... С сыном виделся один раз, мельком, толком и не пообща-
лись... Больше всех переживала мои неурядицы мама, отец молчал... Уезжа-
ли, с трудом достав обратные билеты, измотанные невеселыми проводами и с
чувством огромного облегчения... В самолете сквозь дрему - полуявь, по-
лусон рассказа...
...Низкое красное солнце, оплавляясь, уходило за горизонт, и в море тонул
человек. Закат бледнел и был равнодушно прекрасен. Волны лениво зализывали
белый след корабля. Вокруг было пусто...
лось изнутри. Словно разрезали арбуз - так в воздухе запахло ночной
прохладой. Ласковые руки мамы подоткнули одеяло со всех сторон и легко
коснулись щеки, благословляя сон...
нял Димулю от страшного, таинственного "края", от падения...
жарко под щекой, а глаза никак не открыть, на них наступает пуховыми ла-
пами странный зверь, и сон продолжает сниться вместе с солнцем...
морщинок дерева.
ти, надо сесть и надеть куда-то спрятавшиеся тапки, но голова тянется к
подушке, и тело опять расслаблено погружается в сон, который Дима так и
не успел досмотреть...
новясь Дмитрием...
предплечья - и плавный разворот направо, мимо люстры с белыми колпаками
плафонов, в которых, как в стеклянных гнездах, торчали невидимые снизу
прозрачные баллоны электрически лампочек. Дмитрий уже ощутил свою власть
над скоростью, которая зависела только от его желания, и радостно засме-
явшись, по крутой дуге вылетел в открытое настежь окно.
дымке города, но Дмитрий поднимался все выше вместе с солнцем, пока зем-
ля не стала плавно изгибаться, отраженно засветившись на горизонте зас-
тывшей рябью далекого моря. Из черной бездны дохнуло холодом космоса, и
Дмитрию стало смертельно одиноко и страшно.
волн, из залива выходил корабль, крестьянин в тени белого дома под крас-
ной черепицей плел из длинных прутьев вершу для рыбы, и никто не заметил
крутого падения потерявшего власть над полетом...
багровое от натуги пространство, и желтое, слепое, разъяренное око солн-
ца плавилось над горизонтом. Смертельная усталость от борьбы с равнодуш-
ной стихией парализовала волю и тело, сомкнулись воды над головой, и
Дмитрий ощутил сперва благодатность сразу наступившей тишины, а потом
холодное касание манящей темной глубины...
ректора мебельного магазина, бывшему работнику внешнеторгового объедине-
ния, бывшему мастеру Коровинского завода торговых автоматов, бывшему
студенту, бывшему школьнику Диме, бывшему маминому Димуле. Ему везло в
жизни, ну и что, что он попал по распределению в подмосковное Коровино,
зато женился на дочке секретаря горкома, ну и что, что не совсем она его
любила, зато тесть купил им однокомнатный кооператив и устроил во внеш-
торг и вроде бы правильно он сделал, что перешел из внешней торговли во
внутреннюю по призыву парткома... Жизнь шла, как сон, и страшным было
пробуждение...
ресчитал колесами переплетения железнодорожных путей, протянулась глухая
стена пакгауза с зияющим провалом ворот, поднялись откосы, пересеченные
протоптанными тропинками, мелькнул аккуратно выложенный из беленых из-
вестью камешков лозунг "Счастливого пути!", и казалось вот-вот поезд
вырвется из частокола городских построек в открытое настежь прост-
ранство, но еще долгое время к окну вагона подступали то щербатые плиты
бетонной ограды какого-то завода, то скученные вокруг железнодорожных
станций дома. Дмитрий Перов безучастно смотрел в одну точку, и его об-
мякшее тело, казалось, слилось с покачивающимся вагоном и мелко вздраги-
вало вместе с ним на стыках рельсов. Ряды темно-желтых, будто залитых
подсолнечным маслом, лакированных скамеек, обращенных друг к другу, по-
началу были плотно забиты пестрой толпой едущих за город, но постепенно
вагон совсем опустел, и Дмитрий, как бы очнувшись, тоже вышел на окру-
женную березняком платформу. Электропоезд, зашипев, сомкнул створки зе-
леных дверей, коротко гуднул и скрылся за поворотом. Дмитрий, поколебав-
шись мгновение, пошел по плитам перрона по ходу поезда, спустился по ко-
роткому маршу бетонной лестницы на насыпь и перешел, перешагивая через
тускло блестевшие полоски рельсов, на другую сторону, которая казалась
лесистее. Но березняк быстро кончился, почти сразу за ним пристроился
дачный поселок, и Перов миновал его по глинистой полуразъезженной доро-
ге, которая длинным изгибом взбиралась на небольшой холм. С высоты его
открылось широкое холстяное поле полегших овсов и темная полоса леса на
горизонте. Пахнущий пылью пространства, разогретой землей и вянущей тра-
вой воздух был недвижен, и тишина небес звенела стрекотом кузнечиков и
пением затерянного в высоте жаворонка. Наконец, поле кончилось, и Дмит-
рий свернул с дороги, запетлявшей по поросшей свежезеленым подлеском
опушке, в глубь леса.
развесистые лапы, лег спиной на сухую хвою и закрыл глаза.
поле стояло одинокое дерево.
рой ели так долго, что постепенно совсем утратил ощущение собственного
тела, которое стало частью земли, частью природы. Дмитрий слышал, как
растет трава и оседает ночная роса, как вытягивают подземные воды корни
деревьев. Хохотнул филин, схвативший добычу, шумно засопел и завозился в
кустах еж, ветер взъерошил верхушки деревьев, и застонали, заскрипели
стволы, осыпались ягоды и шишки и посеяли свои семена. Лес стоял, подняв
вверх руки-ветви, и ждал восхода. В глубине космоса рождались и гасли
звезды, их свет, пролетев сквозь бездну пространства, через тысячи лет
достигал Земли, где каждое существо и растение росло, цвело и продолжало
свой род мгновение за мгновением. Природа жаждала жизни, боролась за
жизнь и вселенски равнодушна была к смерти Дмитрия, который сам отказал-
ся от дара жизни, лес хоронил его в своих недрах и тело его скоро станет
добычей червей, насекомых, птиц и зверей...
Такой вот приснился, а потом написался почти в повесть рассказ после отпуска,
после встреч и рассказов тех, кого судьба сделала участниками перестройки.
Глава двадцать девятая
К О Л О Н И Я
Глава двадцать девятая
Из холодной, по-сентябрьски промозглой Москвы мы опять вернулись в лето. За
наше двухмесячное отсутствие прошел сезон дождей, омытая полупустыня утолила
жажду, зазеленела, зацвела.
прежнего иссушающего безумия, а к вечеру веяло настоящей прохладой, да и
проходящее время от времени грозы как бы разряжали высокое напряжение
небес. Ганеш радовался нашему приезду, как ребенок, радовался подаркам,
привезенным нами из Москвы.
что не мог приехать в аэропорт, разрешил нам только принять душ и перео-
деться и увез к себе в шоу-рум. Нас ждал царский обед из соседнего рес-
торана - Виталий жил пока один, Любаша и Денис должны были вернуться на
днях.
лепешки, который мы макали в острый соус, куски сочного шашлыка, лю-
ля-кебаб, ароматные танго, мороженое - да все это под стаканчик доброго
виски со льдом... Москва казалась голодной губернией, где удачей счита-