Чтение 35–й страницы книги ~Колыбель для кошки~

мистер Лоу Кросби, фабрикант велосипедов со своей Хэзел, доктор
Джулиан Касл, гуманист и благотворитель, и его сын, писатель и
владелец отеля, крошка Ньют Хониккер, художник, и его
музыкальная сестрица миссис Гаррисон С. Коннерс, моя
божественная Мона, генерал-майор Фрэнклин Хониккер и двадцать
отборных чиновников и военнослужащих Сан-Лоренцо.

Умерли, почти все они теперь умерли...

Как говорит нам Боконон, "слова прощания никогда не могут
быть ошибкой".

На моей башне было приготовлено угощение, изобиловавшее
местными деликатесами: жареные колибри в мундирчиках, сделанных
из их собственных бирюзовых перышек, лиловатые крабы - их вынули
из панцирей, мелко изрубили и изжарили в кокосовом масле,
крошечные акулы, начиненные банановым пюре, и, наконец, кусочки
вареного альбатроса на несоленых кукурузных лепешках.

Альбатроса, как мне сказали, подстрелили с той самой башни,
где теперь стояло угощение.

Из напитков предлагалось два, оба без льда: пепси-кола и
местный ром. Пепси-колу подавали в пластмассовых кружках, ром -
в скорлупе кокосовых орехов. Я не мог понять, чем так сладковато
пахнет ром, хотя запах чем-то напоминал мне давнюю юность.

Фрэнк объяснил мне, откуда я знаю этот запах.

- Ацетон,- сказал он.

- Ацетон?

- Ну да, он входит в состав для склейки моделей самолетов.

Ром я пить не стал.

Посол Минтон, с видом дипломатическим и гурманским,
неоднократно вздымал в тосте свой кокосовый орех, притворяясь
другом всего человечества и ценителем всех напитков,
поддерживающих людей, но я не заметил, чтобы он пил. Кстати, при
нем был какой-то ящик - я никогда раньше такого не видал.

С виду ящик походил на футляр от большого тромбона, и, как
потом оказалось, в нем был венок, который надлежало пустить по
волнам.

Единственный, кто решался пить этот ром, был Лоу Кросби,
очевидно начисто лишенный обоняния. Ему, как видно, было весело:
взгромоздясь на одну из пушек так, что его жирный зад затыкал
спуск, он потягивал ацетон из кокосового ореха. В огромный
японский бинокль он смотрел на море. Смотрел он на мишени для
стрельбы:

они были установлены на плотах, стоявших на якоре неподалеку
от берега, и качались на волнах. Мишени, вырезанные из картона,
изображали человеческие фигуры.

В них должны были стрелять и бросать бомбы все шесть
самолетов военно-воздушных сил Сан-Лоренцо.

Каждая мишень представляла собой карикатуру на какого-нибудь
реального человека, причем имя этого человека было написано и
сзади и спереди мишени.

Я спросил, кто рисовал карикатуры, и узнал, что их автор-
доктор Вокс Гумана, христианский пастырь. Он стоял около меня.

- А я не знал, что у вас такие разнообразные таланты.

- О да. В молодости мне очень трудно было принять решение,
кем быть.

- Полагаю, что вы сделали правильный выбор.

- Я молился об указаниях свыше.

- И вы их получили.

Лоу Кросби передал бинокль жене.

- Вон там Гитлер,- восторженно захихикала Хэзел.- А вот
старик Муссолини и тот, косоглазый. А вон там император
Вильгельм в каске! - ворковала Хэзел.- Ой, смотри, кто там! Вот
уж кого не ожидала видеть. Ох и влепят ему! Ох и влепят ему, на
всю жизнь запомнит! Нет, это они чудно придумали.

- Да, собрали фактически всех на свете, кто был врагом
свободы!- объявил Лоу Кросби.

103. ВРАЧЕБНОЕ ЗАКЛЮЧЕНИЕ О ПОСЛЕДСТВИЯХ ЗАБАСТОВКИ ПИСАТЕЛЕЙ

Никто из гостей еще не знал, что я стану президентом. Никто
не знал, как близок к смерти "Папа". Фрэнк официально сообщил,
что "Папа" спокойно отдыхает и что "Папа" шлет всем наилучшие
пожелания.

Торжественная часть, как объявил Фрэнк, начнется с того, что
посол Минтон пустит по волнам венок в честь Ста мучеников, затем
самолеты собьют мишени в воду, а затем он, Фрэнк, скажет
несколько слов.

Он умолчал о том, что после его речи возьму слово я. Поэтому
со мной обращались просто как с выездным корреспондентом, и я
занялся безобидным, но дружественным _гранфаллонством_.

- Привет, мамуля!- сказал я Хэзел.

- О, да это же мой сыночек! - Хэзел заключила меня в
надушенные объятия и объявила окружающим:- Этот юноша из
хужеров!

Оба Касла - и отец и сын - стояли в сторонке от всей
компании. Издавна они были нежеланными гостями во дворце "Папы",
и теперь им было любопытно, зачем их пригласили.

Молодой Касл назвал меня хватом:

- Здорово, Хват! Что нового нахватали для литературы?

- Это я и вас могу спросить.

- Собираюсь объявить всеобщую забастовку писателей, пока
человечество не одумается окончательно. Поддержите меня?

- Разве писатели имеют право бастовать? Это все равно, как
если забастуют пожарные или полиция.

- Или профессора университетов.

- Или профессора университетов,- согласился я. И покачал
головой.- Нет, мне совесть не позволит поддерживать такую
забастовку. Если уж человек стал писателем - значит, он взял на
себя священную обязанность: что есть силы творить красоту, нести
свет и утешение людям.

- А мне все думается - вот была бы встряска этим людям, если
бы вдруг не появилась ни одной новой книги, новой пьесы, ни
одного нового рассказа, нового стихотворения...

- А вы бы радовались, если бы люди перемерли как мухи? -
спросил я.

- Нет, они бы скорее перемерли как бешеные собаки, рычали бы
друг на друга, все бы перегрызлись, перекусали собственные
хвосты.

Я обратился к Каслу-старшему:

- Скажите, сэр, от чего умрет человек, если его лишить
радости и утешения, которые дает литература?

- Не от одного, так от другого,- сказал он.- Либо от
окаменения сердца, либо от атрофии нервной системы.

- И то и другое не очень-то приятно,- сказал я.

- Да,- сказал Касл-старший.- Нет уж, ради бога, вы оба
пишите, пожалуйста, пишите!

104. СУЛЬФАТИАЗОЛ

Моя божественная Мона ко мне не подошла и ни одним взглядом
не поманила меня к себе. Она играла роль хозяйки, знакомя
Анджелу и крошку Ньюта с представителями жителей Сан-Лоренцо.

Сейчас, когда я размышляю о сущности этой девушки-вспоминаю,
с каким полнейшим равнодушием она отнеслась и к обмороку "Папы",
и к нашему с ней обручению,- я колеблюсь, и то возношу ее до
небес, то совсем принижаю.

Воплощена ли в ней высшая духовность и женственность?

Или она бесчувственна, холодна, короче говоря рыбья кровь,
бездумный культ ксилофона, красоты и _боко-мару_?

Никогда мне не узнать истины.

Боконон учит нас:

Себе влюбленный лжет,

Не верь его слезам,

Правдивый без любви живет,

Как устрицы - глаза.

Значит, мне как будто дано правильное указание. Я должен
вспоминать о моей Моне как о совершенстве.

- Скажите мне,- обратился я к Филиппу Каслу в День "Ста
мучеников за демократию".- Вы сегодня разговаривали с вашим
другом и почитателем Лоу Кросби?

- Он меня не узнал в костюме, при галстуке и в башмаках,-
ответил младший Касл,- и мы очень мило поболтали о велосипедах.
Может быть, мы с ним еще поговорим.

Я понял, что идея Кросби делать велосипеды для Сан-Лоренцо
мне уже не кажется смехотворной. Как будущему правителю этого
острова, мне очень и очень нужна была фабрика велосипедов. Я
вдруг почувствовал уважение к тому, что собой представлял мистер
Лоу Кросби и что он мог сделать.

- Как по-вашему, народ Сан-Лоренцо воспримет
индустриализацию?- спросил я обоих Каслов - отца и сына.