безразличными - между новым учителем, которому будто и не пристало бы
выступать в роли влюбленного, и пречистой Надькой, ставшей для нас еще
прекраснее в этом своем чувстве!
пруд-колдобина на наших левадах.
Изредка всплеснется рыбка - к жаркой погоде. Замигают, расплывутся звезды,
а мгновение спустя снова встают на место, нарушенная гармония
восстанавливается... И вот такое, казалось бы, незначительное,
несущественное, а поседевший твой однокашник всюду почему-то носит это с
собою, с ним и в иную субстанцию перейдет.
уголке свою нескладную худенькую фигурку.
Это только для нас они нечто...
глазенкам, пронзительно вспыхнувшим из-под ресниц, я вижу, что она вовсе и
но дремала.- Да, да, ошибаетесь!..
короткий, сразу повеселевший взгляд: видно, ему приятно, что мы ошибаемся.
капустищам, где одни кочерыжки после срезанной капусты торчат и где нам
гуртить коров до самых заморозков, грея утром босые ноги в горячем пепле
костра или в теплых коровьих кизяках, в ту осень, когда неусыпные наши
матери, не боясь простуды, из холодного пруда будут таскать тяжелую
вымокшую пеньку, чтобы наткать из нее зимою холстин,- увидим как-то на
взгорке Надьку Винниковну, ведущую за руку свою маленькую Настю-Анастасию
в школу. Такая она маленькая вышагивает по пригорку вдоль оврага, где мы
пасем, так радостно семенит с новенькой сумкой ученической через плечо,-
видно, загодя Надька смастерила своей дочке эту удобную, из чистого
полотна череснлечку. С порядочным опозданием ведет Надька доченьку свою
записывать в школу, пожалуй, все-таки сомневалась, не откажут ли принять
ее ребенка по малости лет, а сейчас вот сомнения в ней не заметно, шагает
в школу уверенно, и Настенька рядом с матерью словно даже торопится в
школу, под седые школьные маслины, за которыми просвечивает красным еще
земским кирпичом наша четырехлетка.
мальчишеской ватаги.
сторону, словно не узнавая нас и эти осенние поблекшие наши балки, где
лето было душистым и знойным от конопли, сизым было от головастой тугой
капусты и аж приторным от сладкого, перезрелого паслена, где наши "зеленые
дубравы", то есть обыкновенные глинищанские вербы, так роскошно купались
вечерами в лунном сиянии. Теперь с них уже облетают листья I; наши костры,
а бывает, и соловьиное гнездышко упадет, сбитое ветром, а вскоре все здесь
еще и мороз закует, всю зиму по этим балкам будет звенеть лед под нашими
самодельными, из железных обручей нарубленными коньками. Мы шумно будем
высыпать сюда, чтобы по-новому продолжить наши пастушечьи войны; до ночи
гоняя с палками, будем мутузить и мутузить "свинку" в популярной в то
время игре - слобожанском нашем хоккее!
Выгуровщипы, нам будет не до игр, не до забав...
каждую ночь в помещении школы проходят собрания, сходки неслыханного
напряжения, никак наши терновщане не решат, обобществляться им или нет...
почтительнее, а потом, погруженные в думы, курят, молчат, пока кто-нибудь
из угла, из тьмы рассудительно подаст голос:
не успеет хозяин нередремнуть, как его уже снова на сходку...
охрип от агитации, выкрикивая на сходках односельчанам, что те, кто
слушает кулацких подголосков, скоро запищат, как мыши в норе, а то и вовсе
пойдут чертям на обеды! Сколько раз то разбегались терновщапе из соза, то
снова сбегались, сегодня записываются, завтра выписываются, сегодня коней
сводят в конюшню, а завтра взбудораженные, бесстрашные женщины уже бушуют
на майдане:
возглавила в Терновщине бабий бупт, это ее была идея покарать своего Мину
таким язвительным образом: в хомут его! В самый жесткий, лошадиный! Поныне
Терновщина помнит, как женщины водили Мину по селу в хомуте! И он не молил
о пощаде, достойно, можно сказать, нес нелегкий свой крест, пусть и в виде
хомута!.. Бунтарки повели себя с Миной Омельковичем, как инквизиция с
Галилеем, вытащили его в том же виде - с хомутом на шее - на выгон, в одну
душу домогаясь публичного отречения.
нем сидела его отчаянная Наталка, совала своего крикуна носом в снег,
приговаривая:
женщинами, еще вчера покорные слобожанки наши словно обезумели в тот день:
бросив Мину Омельковича в хомуте на снегу, ворвались в конюшню,
расхватывают от яслей только что обобществленных гнедых своих да буланых,
некоторые из молодиц даже верхом уселись на коней и, сверкая ляжками,
пустились вскачь кто куда! И ныне видим, как они, терновщапские наши
амазонки, несутся от конюшни выгоном во все стороны с насмешками, с
хохотом...
истории - с гневом и осуждением, он нарочно с себя хомута не снимал,
упрямо выжидая, пока приедут из района уполномоченные и милиция,- пускай
увидят его в таком позорище, пусть все газеты напишут, как здесь селькор
Око страдал от несознательного элемента!
каменном погребе у сельсовета, исполнители с дубинками их караулят, а Мина
Омелькович время от времени сквозь щель в дверях умоляющим тоном ставит
жене условия:
выбросила из сеней цветистый ковер, что незнамо как приплутал с хуторов к
ее честной хате, и давай при полном собрании соседей рубить тот ковер
щербатым топором - гех! да гох! из-за плеча по тканому узору-цветенью! "Не
нужно мне кулацкого добра! Голая буду, а чужого нитки не возьму!"
Васильевич, вернувшись из округа, куда он ездил на конференцию, даже
шутил, узнав о наших событиях, все интересовался, не натерло ли холку Мине
Омельковичу хомутом.
кое-кого из них отправлю чертям на обед!
молятся тем, что в болото!
солнце зимнее спокойно светит в окна, и ничто, кажется, не предвещает
бури... Но вдруг - двери настежь, и перед нами вырастает запыхавшийся, до
крайности перепуганный Мина Омелькович, заячья шапка на голове задом
наперед, в руке связка больших ключей:
Церковь закрыл, а те ведьмы гонятся! Разорвут! В клочья разнесут!..
выставит Мину за порог, а он, к величайшему нашему удивлению, молча кивнул
Мине в конец класса - на Камчатку, а сам тем временем встал, распялся в
дверях перед тучей женщин, что, вопя, налетали уже из коридора:
каменьях побил!
Галактионович и дальше ровным голосом, будто ничего не произошло,
рассказывал нам об ихтиозаврах да бронтозаврах, хвостатые изображения
которых, засиженные мухами, с земских еще времен висят на картонах у нас в
классе. Чудища эти. собственно, не так уж и давно - какой-нибудь миллион
или сколько там лет назад! - купались в водах теперешних терновщанских
балок с пасленами, где тогда переплескивались теплые, синие, как льны,
Володихин Дмитрий
Суворов Виктор
Посняков Андрей
Прозоров Александр
Шилова Юлия
Роллинс Джеймс