падали на асфальт почти черные капельки, шла Нинка навстречу ослепи-
тельному диску.
себя гофрированный упаковочный картон и картоном же накрывшись, спал
бродяга. Нинка склонилась к нему, потрясла за плечо:
- Как пройти в полицию?
под стать предвечерней осенней гнилой петербургской мороси, в которой
расплывался, растворялся, тонул!
чальный холмик. Народу было немного, человек десять, среди них поп, двое
монахов и тридцатилетняя одноногая женщина на костылях.
матери, взял под руку, сделал сочувственное лицо:
на пару.
разворачивать под мелким дождичком, демонстрировать фотографии, которые
год спустя попытается продемонстрировать монастырской настоятельнице бе-
лобрысая репортерша, бурчать, переводить заголовки: - Фсе ше тшорт снает
какое они разтули тело. Писать им, тшто ли, польше не о тшом?! Или это
кампания к сессии пунтестага? Проститутка-монашка упифает мона-
ха-расстригу! М-та-а! Упийство в стиле Тостоефского! Русские стреляют
посрети Хамбурка! Тотшно: к сессии! Как тебе нравится?
Отто. - Фот, послушай: атвокат настаифает, тшто его потзащитная не прес-
тупила краниц тостатотшной опороны!
тоже слушал Отто. - Пять пуль и все - смертельные!
была смерть как хороша своей пятой, восьмой, одиннадцатой красотою.
бился битком - в основном, представителями прессы: прав был Отто: дело
раздули и впрямь до небес. Перерывный шумок смолк, все головы, кроме
нинкиной, повернулись в одну сторону: из дверцы выходили присяжные.
ленно сообщил, что они, посовещавшись, на вопрос суда ответили: нет.
выкриков диаметрального порою смысла, треска кинокамер и шлепков затво-
ров, под который судья произнес соответствующее заключение и распорядил-
ся освободить Нинку из-под стражи.
зультате, пошла к выходу, и наглая репортерская публика, сама себе, вер-
но, дивясь, расступалась, давала дорогу.
кажет еще) белобрысая репортерша - Нинка остановилась и, подняв руку,
привлекла тишину и внимание:
тет мне билет до России. Я хотела бы ехать морем!
валивает от причала в Киле, идет, высокомерно возвышаясь над ними, мимо
аккуратных немецких домов, минует маяк и, наконец, выходит на открытую
воду, уменьшается, тает в тумане!
ранжевую белизну, наполненный ею взлетал, освобождался и возвращался за
новою порцией!
только Нинка была во дворе одна, и это доставляло ей удовольствие не
меньшее, чем простой, мерный труд.
был его слоем так, что колеи наезженного к монастырским воротам проселка
едва угадывались, что, впрочем, не мешало одинокому отважному "вольво"
нащупывать их своими колесами.
"вольво" застрял и, сколько ни дергался, одолеть препятствие не сумел.
Тогда, признавая поражение, автомобиль выпустил из чрева человеческую
фигурку, которая обошла вокруг, заглянула под колеса, плюнула и, погру-
жаясь в снег по щиколотки, продолжила не удавшийся машине путь.
них или ткнуться, пустилась собирать разбросанные здесь и там пустые
ящики, коряги, даже пробитую железную бочку и, соорудив из подручного -
подножного - материала небольшую баррикаду у стены, вскарабкалась и зас-
тыла, наблюдая за работою одинокой монахини.
порцией. Нинка была румяна и прекрасна: физическая работа, казалось, не
столько расходует ее силы, сколько копит.
крутой-молодой, тот самый, который купил ее некогда за невероятные, бас-
нословные тридцать тысяч долларов и от которого она умудрилась сбежать
на вторую же ночь.
намерения, пока крутой-молодой не улыбнулся: открыто и не зло.
тольник, помахала рукою и сказала:
распада
июльским проливнем, задрав лицо к окну третьего этажа, и молния высвечи-
вает лицо до трупной голубоватой белизны, а гром, не в силах полностью
его перекрыть, соперничает с криком. - Небом клянусь: бу-удет!..
Шестерка в кожаном пиджаке, разрываясь между стараниями удержать патрона
от падения в лужу и стремлением поймать машину, которых мало проезжает
мимо в этот совсем поздний уже вечер, а те, что проезжают, не останавли-
ваются, а с какой-то особой ехидцею обдают водой.
вы Мафиози, пытается остудить лоб о стекло пьяный Печальный, хозяин этой
самой квартиры. Лоб не остужается, голова плывет. Печальный в три качка
добирается до исцарапанного временем сервантика, из дверки, как из рамы,
извлекает старенькую, со сломами по углам фотографию: под портретом уса-
того, оспою побитого Бога стоят в обнимку три третьеклассника, три муш-
кетера, три юных пионера, Риму и миру демонстрируя дружбу, нерушимую во-
век: Печальный слева, Мафиози справа, троих, но самый, пожалуй, крепкий
и! энергичный. Печально поглядев на фотографию, Печальный ничком валится
на тахту и то ли плачет, то ли смеется: со спины не разобрать.
лестно округленный! - настроение Мафиози успело тем временем поменяться
с агрессивного на лирическое настолько, что вынудило декламировать из
классика. - Это про нее! - проникновенно признается Мафиози Шестерке,
когда, повторив двустишье раза четыре, смиряется с тем, что дальше не
помнит. - Про нее! Родинки, правда, нету, а так - все точно. Портрет. В
школе учили! - поясняет. Рудаки!
легко, он заверяет патрона:
дальше. - Едва пригубил - потерял покой! Про нее! Не веришь?
обдает волною воды, на которую Мафиози и внимания не обратил.
Посняков Андрей
Березин Федор
Маркеев Олег
Лукин Евгений
Прозоров Александр
Шилова Юлия