ритмичным композициям, отличающим картины эпохи Возрождения, -- и помещает
нас в центре. Несмотря на всю ее любознательность и неудовлетворенность,
наука, а другими словами разум, начинает с того, что успокаивает нас. "Ты
здесь, в этой комнате, с друзьями, у лампы. Не бойся, все идет хорошо. А
теперь посмотрим: какова природа этого светящегося феномена? Знаешь ли ты,
что это обогащенный уран? Нравятся тебе изотопы, тебе известно, что мы уже
преобразуем свинец в золото?" Как это будоражит ум, как кружит голову, при
условии, однако, что мы удобно развалились в кресле.
правде говоря. Послушай, Орасио: отрицать эту действительность не имеет
смысла. Вот она, мы все -- ее часть. Время идет для нас обоих, дождь за
окном -- для нас обоих. Откуда я знаю, что такое ночь, что такое время и
дождь, но они тут, они -- вне меня, это то, что со мною происходит, и ничего
тут не поделаешь.
мы не понимаем, почему это должно происходить так, почему мы тут и почему за
окном льет дождь. Абсурдно не все это само по себе, а то, что оно тут и что
мы ощущаем это как абсурд. От меня ускользает связь, которая имеется между
мною и тем, что происходит со мной в данный момент. Я не отрицаю того, что
со мной это происходит. Как отрицать, если происходит. Но в этом и состоит
абсурд.
смысле оно, возможно, и было бы истинным, но с точки зрения абсолюта --
ложным. Ясность -- всего-навсего интеллектуальное требование, и не более.
Хорошо бы, конечно, все ясно знать, все ясно понимать, помимо науки и
разума. Я говорю "хорошо бы", но как знать, не говорю ли я полную чушь.
Возможно, единственный якорь спасения -- наука, уран-235 и тому подобное.
Однако как бы там ни было, надо жить.
надо жить.
Ведь ты -- гораздо больше, чем только твой ум, это известно. Эта ночь,
например, -- то, что происходит с нами сейчас, здесь, -- как картина
Рембрандта, на которой еле теплится свет где-то в углу, и это не физический
свет, совсем не то, что ты преспокойно называешь и определяешь как лампу, со
всеми ее ваттами и свечами. Глупо верить, будто мы можем воспринять целиком
весь данный или любой другой момент или даже интуитивно почувствовать, что
нас с ним связывает и что мы могли бы воспринять. Каждый раз, когда мы
вступаем в кризис, начинается полный абсурд, понимаешь, диалектика способна
наводить порядок в шкафах только в состоянии полного покоя. Ты прекрасно
знаешь, что в кульминационный момент кризиса мы всегда действуем
импульсивно, поступаем вопреки всякому ожиданию и совершаем самые
невероятные вещи. Вот" например, в данный момент тебе не кажется, что можно
было бы сказать, что имеет место некое насыщение реальности? Реальность
спешит, проявляет себя вовсю, и в этот момент мы можем противостоять ей,
только если отбросим диалектику, вот тут-то мы и стреляем в кого-то, прыгаем
за борт, выпиваем сразу упаковку гарденала, как Ги, срываемся с цепи --
словом, пускаемся во все тяжкие. Разум служит нам, лишь когда мы препарируем
действительность, находящуюся в состоянии покоя, или же анализируем ее
грядущие бедствия, но никогда не помогает выпутаться из внезапно
разразившегося кризиса. Однако эти кризисы -- все равно что метафизические
вехи, че, это состояние, возможно, -- не пойди мы по пути разума -- было бы
вполне естественным и обычным состоянием питекантропа, приходящего
всего-навсего в половое возбуждение.
лично мне кажется, что они служат для того, чтобы выявить подлинный абсурд,
абсурд упорядоченного мира, мира в состоянии покоя, в котором возможна вот
такая комната, где несколько совершенно разных людей пьют кофе в два часа
ночи, причем все это не имеет ни малейшего смысла, кроме чистого гедонизма,
кроме уютного сидения вокруг этой славной печурки. Чудеса никогда не
представлялись мне абсурдными; абсурдно то, что им предшествует, и то, что
за ними следует.
de vivre"131.
миллионов стихотворных строк он выбирает ту, которая пришла мне на ум десять
минут назад. Вот что называют случайностью".
жить, жизнь -- это то, что нам дается роковым образом. Довольно давно
существует подозрение, что жизнь и живые существа -- совершенно разные вещи.
Жизнь идет сама собой -- нравится нам это или нет. Ги пытался сегодня
опровергнуть эту теорию, но если опираться на статистику, то теория та
неопровержима. Подтверждение тому -- концлагеря и тюремные пытки. Вероятно,
из всех наших чувств единственным не подлинно нашим является чувство
надежды. Надежда принадлежит жизни, это сама жизнь, которая защищается. И
т.д. и т.п. А засим я бы отправился спать, потому что Ги своими штучками
выжал меня, как лимон. Рональд, приходи завтра утром в мастерскую, я
закончил один натюрморт, ты с ума сойдешь какой.
вокруг меня абсурдно, но, возможно, мы называем абсурдным то, чего еще не
понимаем. Когда-нибудь выяснится.
отнести этот оптимизм за счет жизни в чистом виде. Твоя сила в том, что для
тебя нет будущего -- естественное ощущение для большинства агностиков. Ты
всегда жив, ты всегда тут, все для тебя складывается самым прекрасным
образом, как на досках Ван Эйка. Но если бы с тобой приключился такой ужас
-- если бы ты не имел веры и в то же время чувствовал, что катишься к
смерти, к этому самому скандальному из скандалов, -- ты бы как следует
занавесил зеркало.
ты правильно говоришь. Его смерть, сколько я ни думал, у меня никак в голове
не укладывается. Молодой, счастливый человек в Алабаме. Шел по улице, и
дерево упало на него. Мне было пятнадцать лет, за мной прибежали в колледж.
Сколько на свете абсурдных вещей, Орасио, сколько смертей, ошибок... И дело
не только в количестве, я полагаю. Это не тотальный абсурд, как ты считаешь.
загадочно. -- Абсурд в том, что ты выходишь утром за дверь и находишь у
порога бутылку молока -- и ты совершенно спокоен, потому что вчера было то
же самое и то же самое будет завтра. Абсурд -- в этом застое, в этом "да
будет так", в подозрительной нехватке исключений из правил. Не знаю, но,
может быть, следовало бы попытаться пойти по другому пути.
логические принципы -- плоть от плоти нашего разума? Если существуют народы,
способные жить, основываясь на магическом миропорядке... Бедняки, случается,
едят сырых червей, у каждого своя шкала ценностей.
поздно.
любых ее проявлениях. Как только что-то начинает действовать нормально, ты
страдаешь так, словно оказался за решеткой. Но и мы все немножко такие,
компания так называемых неудачников: все мы не сделали карьеры, не добились
титулов и тому подобного. И потому мы в Париже, братец, а твой знаменитый
абсурд в конечном счете не что иное, как смутный анархический идеал,
которого ты просто не можешь выразить толком.
Послушать тебя, мне надо выйти на улицу и расклеивать плакаты, призывающие к
свободе Алжира. Внести посильный вклад в общественную борьбу.
Я читал это, кажется, у Мальро.
псевдопроблемах в ожидании неизвестно чего. Если все это -- абсурд, надо
что-то делать, изменить порядок вещей.
поворачивается к чему-то, по твоему мнению, конкретному, как, например,
пресловутое действие, как на тебя нападает красноречие. Ты не хочешь понять,
что право на деятельность, как и на бездеятельность, надо заслужить. Как
можно действовать, не выработав предварительно основополагающих позиций по
отношению к тому, что хорошо и что истинно? Твои представления о добре и
истине -- представления исторические и основываются на унаследованной этике.
А мне и история, и этика представляются в высшей степени сомнительными.
большими подробностями выслушать твое рассуждение по поводу того, что ты
называешь основополагающими позициями. Может статься, в основе этих
основополагающих позиций -- не что иное, как дыра.
по чисто эстетическим соображениям, которые ты вполне способен оценить,
согласись: огромная качественная разница есть между тем, чтобы находиться в
центре чего-то или болтаться по периферии, согласись и призадумайся.
которыми пять минут назад горячо советовал нам не пользоваться. Во всем, что
касается слов, он большой мастак, а вот пусть он лучше объяснит нам туманное
и необъяснимое, сны, например, загадочные совпадения, откровения или природу
черного юмора.
Акунин Борис
Корнев Павел
Шилова Юлия
Орлов Алекс
Доставалов Александр
Свержин Владимир