его любимый стиль: ещё один удар по уже забитому гвоздю. С повторением всех
слов любая фраза воспринималась им как-то понятнее. Увлечённое перо писало
дальше:
свержения существующей власти, -- (надо, чтоб это место агитаторы особенно
разъясняли!), -- и создания новой власти", -- (об этом чтоб и мысли не
было!!).
только революцию снизу, а революцию сверху считают полумерой, ублюдком,
признаком дурного тона. Но пора назвать вещи своими именами:
переворот был совершён по инициативе существующей власти..."
коллективизации шла не от крестьян?..
какие только что были. Загоревшийся в нём пыл исследования -- погас.
владетель полумира прошёл во вторую узкую дверь, не различную от стены,
опять в кривой узкий лабиринтик, а лабиринтиком -- в низкую спальню без
окна, с железобетонными стенами.
Наполеон, ни Гитлер не могли взять Британии потому, что имели врага на
континенте. А у него -- не будет. Сразу с Эльбы -- марш на Ламанш, Франция
сыпется как труха (французские коммунисты помогут), Пиренеи -- с ходу
штурмом. Блитц-криг -- это, конечно, афера. Но без молниеносной войны не
обойтись.
в Корее тоже надо молниеносно; что с нашими танками, артиллерией, авиацией
обойдёмся мы, пожалуй, и без Мирового Октября.
сперва объединить весь мир, а уже там учреждать коммунизм. Иначе -- слишком
много сложностей.
ни одной!
ходом на улицу Дзержинского и обогнул черно-мраморный нос здания под
пилястры Фуркасовского, он не сразу узнал свою "победу" и уже надавил было
ручку садиться в чужую.
вначале всё таял, потом пресекся. Сейчас, под утро, туман жался к земле, а
натаявшую воду подбирало хрупким ледком.
своей возлюбленной) и с завистью поглядел, как Яконов садился в автомобиль.
Он вздохнул -- доживёт ли когда-нибудь, чтоб иметь машину. Не то, чтобы
девушку покатать в легковой -- он и в грузовике-то ездил только в кузове, в
колхоз на уборочную.
показывали.
он продрог, хотел спать.
ветровое стекло.
беспомощно тряслись.
мех воротника, припоминая ему все его дурные поступки за два года, --
сейчас, не переспрашивая больше, он поехал наугад. И злость его прошла.
на пустынных улицах. Уже не было ни милиции, ни тех, кто раздевает, ни тех,
кого раздевают. Скоро должны были пойти троллейбусы.
решать. Он уже сгонял до Мясницких ворот, доехал бульварами до Трубной,
свернул на Неглинную. Но не ездить же было так до утра!
дому, приведёт инженер-полковника к желанию вернуться домой, шофёр направил
в Замоскворечье. Из Охотного ряда он развернулся на строгую пустынную
Красную площадь.
скользка. Туман жался под колёса автомобиля, к мостовой.
как священными, за проходными, караулками, вахтами, часовыми, патрулями и
засадами, обитал, по тем же поэтам, Неусыпный, и должен был сейчас кончать
свою одинокую ночь.
набережной, шофёр затормозил и спросил опять:
меньше, чем пальцев. Но как пёс убегает умирать в одиночестве, так Яконов
должен был уйти куда-то, не в семью.
скорбь, будто он прощался.
оскользаясь, пошёл по набережной.
небось, в таких чинах не топятся, развернулся и уехал.
бесконечным деревянным заборцем слева, рекою справа. Шёл он по асфальту,
посередине, немигающе уставясь в далёкие фонарные огни.
одиночестве доставляет ему простое и давно не испытанное удовольствие.
ощущение, что рухнули все привычные прикрывающие потолки. Абакумов метался-
красным зверем. Он наступал на них, разгонял их по кабинету, матюгался,
плевал -- едва что мимо них, и, не соразмерив тычка кулаком к лицу Яконова,
с очевидным желанием причинить боль, зацепил его мягкий белый нос, и у
Яконова пошла кровь.
подкомандировку; Осколупова вернул рядовым надзирателем в Бутырскую тюрьму,
где тот начал карьеру в 1925 году; а Яконова за обман и за [повторное
вредительство] арестовал и послал в таком же синем комбинезоне в ту же
Семёрку, к Бобынину, своими руками налаживать клиппированную речь.
пытался осушить нос. Он стоял беззащитно перед Абакумовым, а сам думал о
тех, с кем проводил один только час в сутки, но единственно для кого
извивался, боролся и тиранил остальные часы бодрствования: о двух девочках
восьми и девяти лет и о жене Варюше, тем более дорогой, что он не рано
женился на ней. Он женился тридцати шести лет, едва выйдя оттуда, куда опять
его теперь толкал железный кулак министра.
обоих их загонит за решётку, но не даст себя низвести до заполярного
лейтенанта.
навсегда связал тюремное прошлое Яконова и его вредительское настоящее.
Москва-реку. Но он не стал обходить, подниматься на его въезд, а прошёл под
ним, тоннелем, где расхаживал милиционер.
человека в пенсне и полковничьей папахе.
Яузы, но он не пытался опознаться, где он.
себя и на себе испытывал ту безумную непосильную гонку, в которой
захлестнулась вся страна -- её наркомы и обкомы, учёные, инженеры, директоры
и прорабы, начальники цехов, бригадиры, рабочие и простые колхозные бабы.
Кто бы и за какое бы дело ни брался, очень скоро оказывался в захвате, в
защеме придуманных, невозможных, калечащих сроков: больше! быстрее! ещё!!
ещё!!! норму! сверх нормы!! три нормы!!! почётную вахту! встречное
обязательство! досрочно!! ещё досрочное!!! Не стояли дома, не держали мосты,
лопались конструкции, сгнивал урожай или не всходил вовсе, -- а человеку,
попавшему в эту круговерть, то есть каждому отдельному человеку, не
оставалось, кажется, иного выхода, как заболеть, пораниться между этими
Громыко Ольга
Перумов Ник
Володихин Дмитрий
Белогорский Евгений
Самойлова Елена
Шилова Юлия