Чтение 35–й страницы книги ~И проиграли бой~

- А что мне завтра говорить? Ты ж хочешь, чтоб я с речью выступал.

- К завтрашнему дню у тебя настрой будет самый боевой. Скажешь,
что этот парень умер ради них всех. А если уж он жизни не пожалел, им и
подавно сил щадить не надо - за себя же сражаются.

- Я речи держать не мастак, - посетовал Лондон.

- Ладно, пусть не речь. Просто поговори с ребятами. Не впервой.
Просто поговори, лучше всякой речи получится.

- Ну, попробую.

Мак повернулся к молодой матери.

- Как там малыш?

Лиза покраснела, плотнее закуталась в одеяло. От длинных ресниц на
щеки упала тень.

- Лучше некуда, - прошептала она. - Почти совсем и не плачет.

Полог палатки резко вздернулся, и вошел доктор, двигался он быстро
и решительно, что никак не вязалось с печальным собачьим взглядом.

- Пойдете со мной, Мак? Я собираюсь проведать Андерсона-младшего.

- Непременно, док! - воскликнул Мак и бросил Лондону: - Охрану у
дома Андерсона выставили?

- Выставить-то выставили, да добровольцев не нашлось, чуть не
силой заставлял.

- Ничего не поделаешь. Пошли, док, и ты, Джим, если сил хватит.

- Да я уже здоров!

Бертон пристально взглянул на Джима.

- Вам бы сейчас в постели лежать.

Мак усмехнулся.

- Я уж боюсь его одного оставлять, не успеешь глазом моргнуть, он
таких дел натворит. Пока, Лондон.

Ночь выдалась темная - ни звездочки - все небо заволокла огромная
туча. В лагере тихо, лишь перешептываются мужчины подле небольших
костров. Теплый недвижный воздух напитан влагой. Бертон и Мак с Джимом,
не привлекая внимания, выбрались из лагеря и ск рылись в ночной мгле.

- Боюсь, дождь пойдет, - вздохнул Мак. - И будут наши парни ровно
мокрые курицы. Под дождем быстрее, чем под огнем, боевой дух исчезает.
Палатки-то, поди, все протекают.

- Это уж точно, - подтвердил Бертон.

Они дошли до сада и зашагали меж рядами яблонь. Было так темно,
что приходилось идти, вытянув вперед руки.

- Вы по-прежнему довольны забастовкой? - спросил доктор.

- Сейчас чуть меньше. Тут в долине людишки крепко друг за дружку
держатся. Сейчас мы без пищи остались. Не раздобудем - наше дело труба.
Ливанет дождь, и завтра же наша братия нас продаст ни за грош. Устали
они просто. Чудно получается, док. Вот вы в наше дело не верите, а,
похоже, до последнего с нами. Не понимаю я вас.

- Да я и сам себя не понимаю, - пробормотал доктор. - Я не верю в
ваше дело, а вот в людей верю.

- Это как понимать?

- Трудно объяснить. Просто я верю, что они люди, а не скоты.
Случись я на псарне, где собаки голодные, больные, неухоженные, я б им
непременно помог, будь в силах. Ведь они ж не виноваты в том, что им
плохо. Вы ж не попрекнете их, дескать, потому им т ак живется, что
честолюбия ни на грош, осмотрительности - никакой, собаки и есть
собаки. Не попрекнете же, верно? А постараетесь накормить, отмыть. Вот
и я так. Кое в чем научился помогать людям, и как вижу обездоленного -
помогаю, особенно не раздумываю . Увидит художник холст. краски под
рукой, и ему захочется рисовать; не станет он голову ломать,
докапываться, откуда у него такое желание.

- Ага, ну теперь, вроде, понятно. Хотя надо уж очень
бесчувственным быть, чтоб вот так стоять в стороне и только смотреть на
людишек, а не жить с ними одной жизнью. Но, с другой стороны, док,
чертовски умно придумано, рук не замараете.

- Кстати, Мак, у меня карболка кончается. Если не достанете, в
лагере не больницей будет пахнуть, а кое-чем похуже.

- Постараюсь.

Метрах в ста засветил желтый огонек.

- Это и есть дом Андерсона? - спросил Джим.

- Похоже. Сейчас, наверное, на охрану наткнетесь

Но они дошли до калитки дома, а их так никто и не окликнул.

Мак вскипел:

- Черт побери, где же ребята? Вы, док, в дом идите а я пока
похожу, поищу этих охранничков.

Бертон направился по тропинке к дому и вошел в ярко освещенную
кухню. А Мак с Джимом пошли к сараю. Там они и застали охрану: мужики
курили, развалясь на охапках сена. С крюка на стене свисала керосиновая
лампа, тускло освещая пустые отсеки да множеств о ящиков с яблоками -
урожай Андерсона готов к отправке.

Мак вскипел было, но быстро унял гнев, заговорил спокойно и
доброжелательно:

- Ребята, вас ведь не шутки ради послали. Мы узнали, что
"бдительные" затевают коечто против Андерсона, вроде, отомстить хотят
за то, что он нас на свою землю пустил. А представьте, если б не
пустил? Гоняли бы нас сейчас по всему округу. Андерсон- сл авный
старик, и мы его в обиду не должны давать.

- Да вокруг - ни души, - заговорил один из охраны. - Что ж нам всю
ночь на ногах? Мы уж сегодня в пикетах нашатались.

- Ну, что ж, валяйте! - в сердцах крикнул Мак. Пусть усадьбу хоть
с землей сравняют. Тогда уж Андерсон вышвырнет нас вон. Куда вы только
денетесь?

- У реки лагерь разобьем.

- Черта с два! Да вас мигом за пределы округа выдворят! Будто сами
не знаете!

Один из мужиков поднялся.

- Парень дело говорит, - проворчал он. - Пойдемте ка отсюда. У
меня в лагере старуха осталась, и я не хочу ей зла.

- Оцепите дом и никого не пропускайте. Знаете, что они с сыном
Андерсона сотворили? Сожгли его передвижное кафе, а самого избили до
полусмерти.

- Альф всегда вкусно кормил, - припомнил кто-то.

Мужчины устало поднялись и вышли из сарая. Мак задул лампу.

- "Бдительные" любят по огоньку палить, - пояснил он. - Таких
подставок они не упускают. Надо б и Андерсону сказать, пусть шторы
опустит.

Охранники один за другим растаяли в темноте.

- Думаешь, они и впрямь будут сторожить? - спросил Джим.

- Эх, если бы! Минут через десять снова сюда припрутся. В армии
расстреливают, если заснешь на посту. Мы ж так не можем. А без
наказаний дисциплину не сохранишь.

Вот затихли и шаги охраны.

- Я их еще разок прищучу, когда обратно пойдем, пообещал Мак.

Они взошли на крыльцо, постучали в кухонную дверь. В ответ
залаяли, запрыгали собаки. Слышно было, как они бросаются на дверь и
как Андерсон успокаивает их. Вот дверь чуть приоткрылась.

- Это мы, мистер Андерсон.

- Заходите, - угрюмо бросил тот.

Собаки волчком закрутились подле гостей, замолотили длинными,
твердыми хвостами, повизгивая от радости. Мак потрепал каждую за ушами,
взялся за поводки.

- Вам бы их у дома держать, они б хорошо сторожили. Нашей-то
охране никого не разглядеть - тьма кромешная, а собаки сразу почуют,
если кто идет.

На кровати у плиты лежал Альф. Бледный, изможденный, казалось, он
даже похудел: щеки обвисли. Он лежал на спине, одна рука у него
покоилась на груди, на перевязи. На стуле рядом сидел док.

- Привет, Альф! - тихо поздоровался Мак. - Ну, как житуха?

Взгляд у того прояснился.

- Да нормально. Только болит все. Док говорит, придется мне в
постели поваляться.

Мак наклонился и пожал Альфу здоровую руку.

- Полегче, полегче, - попросил тот. - С этого бока у меня ребра
поломаны.

Подошел Андерсен - старший, глаза у него горели.

- Теперь сами убедились! Убедились, чем все кончилось! Фургон
спалили, Альфа изувечили! Убедились теперь?

- Ради бога, перестань, отец, - невнятно пробормотал Альф. - К
чему все снова ворошить? А тебя, вроде, зовут Мак?

- Верно.

- Так вот. Мак, как по-твоему, примут меня в партию?

- Ты, никак, хочешь бороться по-настоящему?

- Да. Как думаешь - примут?

- Думаю, примут, - медленно проговорил Мак. Я дам тебе бланк,
напишешь заявление. Ради чего ты вступаешь, Альф?

Массивное лицо исказилось. Альф покрутил головой.

- Я все думаю и думаю, - начал он. - С той минуты, как меня
поколотили. Думаю об этих парнях, никак мне их не забыть: дотла сожгли
мой фургончик, меня ногами топтали, а на углу двое полицейских, стоят и
смотрят. И пальцем не шевельнут. Нет, мне их не з абыть.

- И поэтому ты хочешь вступить в партию?

- Я хочу бороться с ними. Готов до последнего дня сражаться. Хочу
быть с теми, кто против них.

- Сразу тебя предупреждаю, Альф, синяков и зуботычин ты схлопочешь
куда больше. Тебя будут бить так. что живого места не останется.