дорожки, там, где у ног его начиналась лужайка и тянулась до самого
каменного особняка.
хорошо делали свое дело. Весь этот особняк, такой ясный при свете луны и в
отблесках белых гор, громоздившихся на западе, такое красивое место,
наполнили его гордостью за отца. Чего уж тут говорить: шикарно все это.
Его отец - пес шелудивый и все такое, но он сейчас сидит в этом доме, а
это кое-что да значит.
парень, Папа.
Потому что настанет день, и я сделаю то же самое, а ее будут звать Роза
Пинелли.
он двигался к гаражу и саду за домом. Разбросанный повсюду плитняк, доски,
ящики со штукатуркой и грохот для песка говорили, что тут работает его
отец. На цыпочках он дошел до этого места. То, что отец строил - чем бы
оно ни было, - стояло черным бугром, накрытое соломой и брезентом, чтобы
не заморозить раствор.
здесь не живет. Может, он просто-напросто обычный каменщик, уходит отсюда
каждый вечер, а утром возвращается. Он приподнял край брезента. Какая-то
каменная скамейка или что-то типа этого - какая разница. Сплошное
надувалово. Его отец не живет с самой богатой женщиной города. Черт, да он
просто работает на нее. В отвращении он развернулся и зашагал к дороге, по
самой середине дорожки - иллюзий больше не оставалось, и плевать он хотел
на хруст и визг гравия под ногами.
растянувшись на подушке мокрой хвои, он увидел, как яркую ночь проткнул
брус света, вырвавшийся из дверей особняка. Из дому вышел мужчина и
остановился на самом краешке узкого крыльца; возле рта у него красным
мраморным шариком пламенел кончик сигары. Это был Бандини. Он взглянул на
небо и несколько раз глубоко вдохнул холодный воздух. Артуро содрогнулся
от восторга. Ё-кэлэмэнэ, ну и вид у него!
и белыми кистями на концах. Епона мать, да он похож хоть на банкира
Хелмера, хоть на самого Президента Рузвельта. На Короля Англии он похож.
Елки-палки, что за мужик! Когда отец снова зашел внутрь и закрыл за собой
дверь, он от восторга обхватил землю руками и вгрызся в едкие сосновые
иголки. Да только подумать - он еще пришел сюда, чтобы увести отца домой!
Совсем ненормальный. Ни за что на свете никогда не потревожит он этой
картины: его отец в великолепии своего нового мира. Матери придется
пострадать; ему самому с братьями придется ходить голодными. Но оно того
стоит. Ах, как чудесно выглядел отец! Он спешил вниз по склону, то и дело
швыряя камешки в овраг, а ум его яро пожирал детали той сцены, которую
только что видел.
сном, что не приносит отдыха, - и он возненавидел отца снова.
Рокко только вдвоем, никого больше нет.
руки. Он разделся, погасил свет во всем доме и заполз под одеяло,
прижимаясь к горячей спине Августа, пока озноб от остывших простыней весь
не вышел.
увидел, что она сидит на его стороне постели и трясет его. Лица было почти
не разглядеть - света она не зажигала.
хочет вернуться домой. Сказал, что ты ему не даешь. Сказал, что ты его
вышвырнешь вон.
поймет, что значит дом. Пускай погуляет еще несколько дней. Сам на коленях
приползет. Я знаю этого человека.
широко раскрыв глаза, прислушиваясь к шуму, который их разбудил. Мамма
была в передней комнате, возила по ковру каталку взад-вперед: скрип-бум,
скрип-бум. На завтрак - кофе с хлебом. Пока они ели, она из остатков
вчерашней курицы собрала им обеды. Они были очень довольны: на ней -
красивое синее домашнее платье, волосы гладко расчесаны и туго стянуты,
туже, чем обычно, и свернуты в кольцо на макушке. Никогда раньше не видели
они ее ушей. Обычно она носила волосы распущенными и прятала их.
Хорошенькие уши, изящные и розовые.
нам сказал, Август?
- - сказала Мария.
оливковом масле и посыпанного солью. Его доля курицы отошла братьям.
Потому что, если быть с ним до конца честной, она с ним вообще бы никогда
не разговаривала.
геометрию. К полуденному звонку он еще сражался с письменным английским.
Он оставался последним в классе - он, да еще Герти Уильямс. Что угодно,
лишь бы закончить раньше нее. Он плюнул на три последние вопроса, сгреб
листки и сдал работу. В дверях гардероба оглянулся через плечо и победно
ухмыльнулся Герти: ее светлые волосы встрепаны, зубки лихорадочно грызут
кончик карандаша. Она возвратила его взгляд с такой невыразимой
ненавистью, что глаза ее, казалось, говорили: ты у меня за это получишь,
Артуро Бандини; ты меня еще попомнишь.
Герти, этот дикий взгляд, челюсти, что даже перестали двигаться, - все
подсказывало ему не читать записку. Однако, ему стало любопытно.
и тут уж ничего не поделаешь. Ты можешь считать себя очень умным, но очень
многие в нашей школе тебя ненавидят, Артуро Бандини. Но больше всех
ненавидит тебя Роза Пинелли. Она ненавидит тебя больше, чем я, потому что
я знаю, что ты - нищий итальянский мальчишка, и если ты все время
выглядишь немытым, то мне все равно. Так вышло, что я знаю: некоторые
люди, у которых ничего нет, будут красть, поэтому меня не удивило, когда
кое-кто (угадай, кто?) сказал мне, что ты украл украшения и подарил их ее
дочери. Но она оказалась слишком честной и не смогла оставить их у себя, и
мне кажется, что она проявила свой характер, когда вернула их.