Чтение 35–й страницы книги ~Обретение Энкиду~

И сел.

Я велел ему умыться и переодеться. Мурзик натянул на себя чистую
тельняшку - едва ли не последнюю, ибо за время его болезни грязного белья
накопился полный мешок - и, хватаясь за стены, прибрел в комнату. Я
подвинулся, пуская его на диван. Цира - о диво! - сама подала чай. Правда,
половину, косорукая, ухитрилась разлить.

Мы выпили по чашке в молчании. Потом Цира со значением сказала:

- Ну вот, теперь я покажу вам кое-что.

И упорхнула в прихожую.

Мы с Мурзиком переглянулись. Я пожал плечами.

- Понятия не имею, - ответил я на невысказанный вопрос моего раба. -
Что ты, Циру не знаешь? Вечно у нее какие-то фейерверки...

По лицу Мурзика я понял, что Циру-то он, может быть, и знает, а вот
фейерверков явно не видел...

Цира внесла в комнату свою сумочку. Сумочка выглядела изрядно
раздувшейся. Меня всегда поражало, как много барахла можно напихать в
самую микроскопическую дамскую сумочку.

Цира тряхнула волосами и расстегнула сумочку.

- Освободите столик, - распорядилась она.

Я сдвинул чашки на край. Цира осторожно выложила перед нами несколько
глиняных табличек, совсем новеньких, незатертых и необколотых, и
продолговатый футляр длиной в две ладони. Футляр был деревянный, обтянутый
потертой замшей.

- Вот, - молвила Цира.

Я потянулся к футляру.

- Что это?

Она легонько пристукнула меня по руке.

- Не трогай пока что. Сперва послушайте таблички. Это древние тексты
из храма Эрешкигаль.

- Древние? - усомнился я. - Не слишком-то древними они выглядят.

Цира метнула на меня уничтожающий взор.

- Неужели ты думаешь, что мне позволили бы взять из храма подлинники?
Это ксерокопии.

Она бережно взяла первую табличку и начала читать.

Читала долго, и стихами, и прозой. Суть прочитанного сводилась к
тому, что великий герой Энкиду носил в себе великую душу. И столь могуче
было тело Энкиду, что не тяготила его великая душа. Но затем, после первой
смерти Энкиду, обмельчали люди и меньше стали тела их. И разделилась душа
Энкиду между двумя телами. Как и предполагала мудрая Цира.

А затем, с каждой новой эпохой человечества, все меньше и меньше
становилось места в людской груди. Особенно усилилась тенденция к
измельчанию после потопа. Вавилонское столпотворение также внесло
известный вклад в этот процесс.

И все большее и большее число тел требовалось для того, чтобы
вместить в себя душу Энкиду - некогда великую и цельную.

- Известно, что в конце эпохи Красного Быка таких вмещающих тел
должно быть семь, - сказала Цира, откладывая третью табличку. Голос у нее
немного сел от долгого чтения.

- Ничего себе... - прошептал Мурзик. - Сколько нас, оказывается...

- А вот это - самое интересное. - Цира поднесла к глазам последнюю
таблицу. - Здесь говорится о будущем...

Ничего утешительного о будущем, естественно, не говорилось.
Грандиозно - да, захватывающе - конечно. Но отнюдь не утешительно.
Воистину, умалился человек и мыслит иными масштабами, вот и жутко ему от
великого...

...И когда прозреют все, кто вмещает в себя частицу души героя, и
когда обретут они в себе Энкиду, тогда соберутся вместе. И вместе уйдут в
прошлую жизнь, в седую древность, в былое. И будет у них тот, кто сумеет
их отвести туда. И увидят [они] там Энкиду во всем его могуществе и силе.
И возродятся [они] как Энкиду.

И так будет: когда в их час умрут все эти вместившие, сольются
осколки великой души в единую великую душу, и вновь родится на земле герой
Энкиду, и вернется эпоха богов и героев, и настанет новое царство, и
водами радуги умоется Вавилон - столица мира и возлюбленная царств, и
восстанет [он] в изначальном сиянии...

- Это что же получается - как все соединимся, значит, в едином,
это... созерцании, так сразу и копыта отбросим? - спросил Мурзик.

- В их час умрут все вместившие душу Энкиду, - холодно проговорила
Цира. - Чем ты слушал, Мурзик? Я только что читала...

Я взял у нее табличку и перечитал:

- Тут сказано: "Когда в их час умрут все вместившие"...

- Знать бы, еще когда это - "их час"... - задумчиво сказал Мурзик. -
То есть, наш час, получается... Может, этот час как раз тогда и настанет,
когда мы все соединимся в этом... в едином порыве...

- Может быть, - сказала Цира. - Ни одно древнее пророчество нельзя
трактовать однозначно. В этом мудрость древних пророчеств.

- Хорошенькая мудрость, - проворчал я. - Никаких гарантий - и вся
тебе мудрость... Как хочешь, так и понимай. А наебут тебя - получается,
сам же и виноват, неправильно трактовал...

- Это тебе не ремонт телевизоров, Даян, - сказала Цира. - Древние
пророчества гарантийных талонов не выдают. Зато они уважают твою свободу.

- Какую свободу-то? Хорошенькая свобода...

- Свобода выбора, - сказала Цира. - То, что является неотъемлемым
качеством свободной личности. Будь пророчество однозначно, то и выбирать
было бы нечего. То же мне, заслуга, выбрать одно из единственного...

Я пожал плечами.

- Не знаю... Как-то боязно... Ну, то есть, представь себе. Мы
каким-то образом разыщем всех, в ком есть частица Энкиду. Соберем их
вместе. Уверовать понудим. Всем эшелоном в прошлое отправим... И вот
тут-то всем нам карачун и придет... Да-а, веселенькое дело - древние
пророчества. Уверуешь в них, пойдешь на что-нибудь серьезное - и тут-то
тебя и прихлопнет.

- А ты боишься умереть? - презрительно спросила Цира. - За свою
жалкую индивидуальность трясешься? Тебе страшно возродиться вновь в
качестве великого Энкиду?

- Так ведь... я буду там не один.

- Где - там?

- Ну... в Энкиду.

- А что, - решился вдруг Мурзик, - а давайте соберем всех, кто
Энкиду. Мой господин дело говорит. Заставим их уверовать. Всех заставим. У
нас в руднике и не в такое уверовывали, только заставить уметь надо...
Сходим в прошлое... А коли помрем оттого... Да и что страшного-то в том,
что помрем? Все ведь когда-нибудь помрем. А так хоть польза будет... Новое
царство настанет, Вавилон радугой умоется... Только можно я, Цира, еще раз
перед смертью с сотником перевидаюсь?

- Да ну вас, - обиделась Цира. - Развели трагедию со слезой. Будто не
понимаете. Вы - избранники! Вы - Энкиду! Вам дана такая великая миссия -
собраться вместе, умереть, чтобы возродиться великим героем и возродить
Вавилон в изначальном блеске! Тут же не сказано, что вы этого не увидите.
Напротив. Еще как увидите! Да вы же это и создадите! И будете счастливо
жить в новом Вавилоне. В том Вавилоне, каким его задумывали боги! Столица
мира, Возлюбленная Царств!.. Подумать - и то дух замирает...

- Ладно, - сказал я. - Что уж там... Что я, за родину умереть не
готов, что ли? Показывай лучше, что в ящике.

- Индикатор, - сказала Цира. И раскрыла ящичек.

Там лежала согнутая под прямым углом серебряная проволока, усыпанная
крошечными бриллиантами. В комнате даже светлее стало, так они сверкали и
переливались. Проволока была насажена на маленькую рукоятку, выточенную из
светлого ореха.

Мурзик полез было погладить бриллиантики толстым пальцем, но Цира не
позволила.

- Засалишь, - сказала она. - Не трогай.

- Это - индикатор? - удивился я. - А где приборная доска?

- Это магический прибор, - высокомерно ответила Цира. - Здесь не
нужна приборная доска. Мудрость предков, поклонявшихся подземной
Эрешкигаль, была велика. Они не нуждались в искусственном интеллекте.

- В таком случае, как эта штука работает?

- Очень просто. Она реагирует на биополе. Вот эта рамка настроена
конкретно на биополе великого Энкиду.

- А как же она... - начал было Мурзик.

- Ее создала в глубочайшей древности жрица Инанны, которая была
возлюбленной Гильгамеша. Она ненавидела Энкиду и создала прибор,
помогавший ей отслеживать его перемещения. Рамка реагировала на малейшие
остаточные излучения биополя Энкиду.

По лицу Мурзика я видел, что он ничего не понял.

- То есть, - уточнил я, - если Энкиду недавно находился в помещении,
с помощью рамки можно было установить это?

- Совершенно верно.

- И насколько чувствительна эта штука?

- Очень чувствительна, Даян. Вот смотри... Сейчас она должна будет
отреагировать на твое биополе. Ведь твое биополе содержит в себе частицы
биополя Энкиду.

Цира сомкнула пальцы на рукоятке рамки. Поднесла ко мне. Я
непроизвольно отшатнулся.

Рамка тихо задрожала в руке у Циры, и неожиданно по алмазикам
пробежали разноцветные искры. Потом раздалось гудение, и рамка начала