Чтение 35–й страницы книги ~Пять президентов~

- Какая речь? Ты видишь, Джек, я работаю.

- Допустим, вижу. Но это еще ничего не значит. Так вам не нужна машина?

- Джек, ты мне мешаешь.

- А в зоопарк вы тоже не поедете?

- Что-о?! - Президент отшвырнул ручку, и она прокатилась по бумаге,
разбрызгивая кляксы.

Лицо Джекобса излучало кротость.

- Что с тобой, Джи?

- Ничего. Я почему-то решил, что вы хотите выступить по радио.

- А-а... Э-э... - Президент попятился вместе с креслом. - Джекобс,
кто-то из нас сошел с ума!

- Не я.

- Боже... Какой сегодня день?

- Воскресенье.

- Суббота, Джекобс, суббота! Приди в себя!

- Воскресенье. Желаете убедиться?

Джекобс на негнущихся ногах подошел к столу, набрал номер и с улыбкой
протянул трубку президенту.

- Сегодня, в воскресенье, - донеслось оттуда, - жителей столицы с утра
ждет малооблачная погода без осадков, во второй половине дня...

Президент обмяк.

- О Господи! - вырвалось у него. - Воскресенье! А что я делал с тех
пор, как выступил на митинге филателистов?

- Определенно могу сказать: не лечился, Кен, хотя неплохо было бы
подлечиться.

"А вот сейчас я расскажу ему про философов, - подумал Джекобс, - и
подам воды, и мы славно потолкуем о проекциях моего "я", а то, чего
доброго, бедняга и вправду подумает, что я сошел с ума".

- Джек, - президент взял себя в руки, - суббота сегодня, воскресенье
или понедельник, и пусть хоть весь мир спятил, но это еще не дает тебе
права мешать мне работать. Уходи и соедини меня с Дороном.

- А врача не надо?

- Не надо.

- И вы никуда не поедете?

- Никуда.

Джекобс чуть не рассмеялся:

- И не надо присылать вам Арви?

- Я занят! - взорвался президент. - Ты что, не понимаешь, что я
работаю?

- А в дурака мы еще будем с вами играть? - не сдавался Джекобс, давясь
от еле сдерживаемого смеха.

- Вон! - заорал взбешенный президент.

- Ну как знаете, Кен, - невозмутимо ответил Джекобс. - А то я могу
принести вам сигару.

Состояние духа Джекобса было теперь непробиваемо, как железобетон.

Этого, однако, нельзя было сказать о Таратуре. Час шел за часом, в
канаве оглушительно стрекотали кузнечики, солнце раскалило кузов машины,
над пустынным шоссе заструились серебристые переливы марева. А из усадьбы
никто не выезжал.

"Четыреста восемьдесят семь... Четыреста восемьдесят восемь...
Четыреста восемьдесят девять..." - считал Таратура, вывинчивая и снова
завинчивая запальную свечу. Когда счет достиг пятисот, Таратура не
выдержал.

- Шеф, - крикнул он в микрофон рации, - с пятым, похоже, осечка! Его до
сих пор нет! Прием.

- Черт с ним, - после секунды молчания ответил Миллер. - Хватит и
четырех. Возвращайтесь.

4. ВЫЗОВ ДОРОНУ

По воскресеньям первую половину дня Дорон работал.

Это не значило, что Дорон не умел отдыхать. Напротив. В воскресенье он
позволял себе встать на час позже, не торопясь - за стаканом черного кофе,
- перечитывал ночные донесения, перелистывал утренние газеты и тем самым
сразу включался в ритм жизни планеты. Дорон был и мудр и равнодушен; в
донесениях он видел смысл и содержание истории, к творцам которой
причислял и себя.

Программу второй половины воскресенья готовил Дитрих, который точно
угадывал желания и фантазии своего генерала. Поэтому вечером Дорону
предстояла либо стрельба из лука по летучим мышам, либо поездка в варьете,
ужин при свечах с певицами, развлечения в духе Борджиа, пасторальные
танцы. В одном он был уверен твердо: Дитрих не ошибается и вечер будет
приятным, интересным, запоминающимся.

В этот день все шло, как и всегда. До обеда было еще далеко. В углу
кабинета то и дело раздавался пулеметный стук телетайпа, и Дитрих неслышно
клал на угол стола бумаги с нулями и единицами. Дорон, погруженный в
обдумывание, не замечал своего секретаря. В эти часы Дорон оставался
сверхточной и сверхлогичной вычислительной машиной.

- Осмелюсь побеспокоить, господин генерал. - Дитрих воспользовался
секундным перерывом в размышлениях Дорона, точно им угаданным. - Сейчас
объявили, что по радио будет выступать президент.

- Стоит ли слушать эту болтовню? - вслух спросил себя Дорон. - Ладно,
включи.

Дорон гордился своим умением делать сразу несколько дел: думать,
писать, слушать. Гай Юлий Цезарь, говорят, тоже обладал таким качеством.

Мурлыкающую речь президента он слушал вполуха, но сразу отметил
некоторое своеобразие выступления: президент много и с жаром говорил о
регби. Мысли генерала текли параллельно, не мешая друг другу. "Если
Ла-Ронг действительно осуществит операцию на гене, то это открытие должно
принадлежать нам..."; "Чего этот старик так напирает на регби? Нет ли тут
тайного политического хода?"; "Ла-Ронг работает в нищей стране. Переманить
его, вероятно, не составит большого труда. Но если он патриот..."; "Надо
было сразу догадаться. Президент - умница. Какой тонкий ход: привлечь
перед выборами на свою сторону болельщиков регби!.."; "...тогда нужно
будет организовать против Ла-Ронга газетную кампанию. Подрыв религии,
связи с коммунистами. Ему уже некогда будет заниматься наукой. Не грубо
ли?"; "Да, у президента надо поучиться. Как заливается!"; "Нет, другой
план лучше. Надо будет устроить Ла-Ронгу видный административный пост.
Если патриот, клюнет. Благо народа, благо страны... и все время уйдет у
него на совещания, заседания, председательство, руководство. Это хорошо.
Изящно и действенно"; "Можно подумать, что от правил регби зависит ход
государственной политики. Интересно, сам президент всерьез принимает свои
речи?"

На пульте перед Дитрихом зажегся огонек. Секретарь снял трубку:

- Господин генерал, вас просит президент.

"Ну конечно, выступление было записано на пленку", - подумал Дорон.

- Поздравляю с отличной речью, господин президент. Я в восторге от
вашего тонкого хода. Какого хода? С регби! Что? Терпеть не можете регби?
Это естественно, я тоже. Грубая игра. Но народ... "Хлеба и зрелищ", как
говорили римляне. Перед выборами надо польстить народу... Да, да, полон
внимания, господин президент.

- Генерал, - донеслось из трубки, - настоятельно прошу форсировать
опыты по дублированию. Я только что подписал распоряжение о выделении вам
из секретного фонда пяти миллиардов кларков. Результаты должны быть
получены за месяц до выборов.

- Слушаюсь! - воскликнул Дорон.

- Поскольку мы принадлежим к одной партии, я раскрою вам смысл этого
требования. Успех опытов повлияет на финансирование кампании. Боюсь, что и
противном случае трудно будет одолеть Ярборо. А Ярборо, как вы знаете,
ненавидит интеллигенцию и всех, кто с ней связан. Прошу понять, что мой
успех будет и вашим успехом, генерал.

- Это я прекрасно понимаю. И могу вас заверить... ("Как бы не так!
Ярборо тоже не кретин и в случае победы не закроет передо мной кассу. Но
лучше иметь дело со стариком, тем более что сейчас он зависит от моих
работ, а не мои работы от него".) Могу заверить, что вы можете быть
спокойны, господин президент. Я был и остаюсь вашим верным... - на
мгновение Дорон запнулся, подыскивая нужное слово, - генералом!

- Вот и отлично. Вы знаете, я не забываю своих друзей. Уверен в успехе.
Всего хорошего, генерал.

- Дитрих, откуда он звонил? - спросил Дорон.

Дитрих взглянул на пульт:

- Из усадьбы, генерал.

- Я так и понял, - сказал Дорон. - Это была пленка.

Ну что ж, все складывается превосходно. До обеда еще оставалось время,
чтобы обсудить ситуацию с Ла-Ронгом. А там уже скоро вечер...

Хм, еще пять миллиардов кларков, без которых, откровенно говоря, уже
вполне можно обойтись. Чистейший подарок! Шальные деньги. Президент,
вероятно, здорово боится этого Ярборо. Ну и отлично! Деньги можно
употребить... на того же Ла-Ронга! На десяток Ла-Ронгов! Превосходная
мысль!

- Дитрих, сегодня хороший день.

- Так точно, господин генерал. Разрешите обратить внимание вот на это
донесение?

- Что такое? Хм... "Незапланированный расход энергии в Институте
перспективных проблем". В воскресенье?

- Прикажете дать взбучку?

- Зачем? Миллер просто усердствует, зря я в нем сомневался. Работает
даже в воскресенье! Судя по расходу энергии, у него сегодня серьезные