плохо: Игорь перестал понимать шутки.
приедешь?
Глава 10
дальнем и темном углу, так что Юрий не сразу отыскал его, войдя с ярко
освещенной улицы в сумрачный зал. Он стоял в дверях, озираясь по сторонам,
пока не заметил наконец главного редактора, который махал ему рукой из-за
своего столика.
шевелюра слегка растрепалась, узел галстука был ослаблен, рубашка
расстегнута аж на две пуговицы, открывая треугольник безволосой незагорелой
груди, а под глазами набрякли предательские мешки, красноречиво
свидетельствовавшие не то о регулярном недосыпании, не то о беспробудном
пьянстве. ?Или о том и другом?, - невольно подумал Юрий, подсаживаясь к
столу. Даже выпиравшее между полами расстегнутого пиджака крепкое, как
астраханский арбуз, брюшко, казалось, значительно уменьшилось в объеме. Но
больше всего Юрию не понравилось беспокойное выражение глаз главного
редактора. Уловить это выражение оказалось непросто: глаза все время бегали
из стороны в сторону, ни на чем не задерживаясь, словно взгляд Мирона кто-то
хорошенько намылил.
пепельнице дымилась забытая сигарета, с которой соседствовали три смятых
окурка. Трубка мобильного телефона, пачка сигарет и зажигалка лежали возле
правой руки главного редактора, как подготовленные к отражению массированной
атаки противника ручные гранаты.
и кладя пачку на край стола. - Ты похож на шпиона, который с минуты на
минуту ожидает ареста.
белорусского, вот.
- Возможно, ты прав. У меня действительно такое чувство, будто за мной
охотятся, чтобы арестовать и отдать под суд.
будет пострашнее любого суда. Но я, увы, не шпион. Я всего лишь главный
редактор захудалой газетенки...
Честно говоря, меня не удивит, если после вашей со Светловым выходки у
кого-нибудь возникнет желание содрать с вас кругленькую сумму в судебном
порядке.
коротенькую затяжку. Вид у него при этом был такой, словно он испытывал к
своей сигарете сильнейшее отвращение - как и ко всему на свете, впрочем.
понимаешь еще меньше, чем в юриспруденции. И это правильно, поверь. Если бы
все водители разбирались в журналистике, на кой черт тогда были бы нужны
главные редакторы? Насчет суда ты не прав, Юрий Алексеевич. Какой, к черту,
суд? В статье нет ни одной фамилии. Подать на нас в суд - значит признаться
в том, что статейка угодила не в бровь, а в глаз. Кто же на это отважится?
я?
Кстати, кофе не хочешь?
слегка поморщился: кофе был отвратительный.
будто был ко мне какой-то важный разговор... Или мне послышалось?
одноразовой ложечкой в чашке, ответил Миронов. - Он идет полным ходом,
неужели ты не заметил? А еще лезешь рассуждать о журналистике... Понимаешь,
Юрий Алексеевич, на свете существуют гораздо более простые, быстрые и
надежные способы посчитаться с обидчиками, чем суд. Компрене ву?
чем ты говоришь. Я не понимаю одного: чего ты хочешь от меня лично? Чтобы я
вас охранял? Да с удовольствием, но я же не могу ходить хвостом за вами
обоими двадцать четыре часа в сутки! А если бы и мог, тогда что? Пули
пробивают меня точно так же, как и всех остальных, а от хорошего
профессионального киллера вообще никакая охрана не спасет.
Светлове, и никто не заставляет тебя его охранять. Его нужно спрятать на
время, чтобы он мог спокойно работать и не вздрагивать от каждого шороха.
Если мы спрячем его как следует и пустим слух, что он в командировке или..,
или еще где-нибудь, то в охране он нуждаться не будет.
Так, чтобы никто не знал, где он находится.
кофе. - Он сам, твой покорный слуга и.., ты.
понял, что эту дурацкую статью вы затеяли вдвоем, но третьим в вашей
компании я быть не хочу.
старое помянет, тому глаз вон?
в новое. Ты можешь считать меня белоручкой и чистоплюем, но мне кажется, что
от этой вашей статейки попахивает тухлятиной. Ты можешь меня уволить, но я
нанимался к тебе водителем, а не наперсником в ваших с Димочкой сомнительных
творческих экспериментах.
- наперсником, эксперименты, тухлятина... Вот за что я не люблю Советскую
власть, так это за всеобщую грамотность. Понавыучивали словечек,
трах-тарарах...
пятнадцать модно не любить. Всеобщую грамотность ты не любишь, словечки
разные... А что еще ты не любишь?
русскую привычку чуть что, рвать на себе нательное белье. С треском, со
слезой, в охотку... Вот он я, стреляйте, гады! Можете увольнять, можете
сажать, можете с живого шкуру драть... Я тебя что, в антиправительственный
заговор втягиваю? Я тебя, между прочим, всего-то и прошу, что немного
поработать по твоей основной специальности - нынешней специальности, я имею
в виду. Светлову надо будет доставлять жратву, прессу, забирать у него
готовые материалы... За мной могут следить, понимаешь, голова твоя садовая?
Кого же я туда пошлю - Дергунова?
как Дергунов с классиками состязался? Хотя, конечно, откуда тебе... Тебя
тогда у нас еще не было. Ну ты же знаешь, он у нас весь из себя -
интеллигент в первом поколении и вообще ум, честь и совесть нашей эпохи. Про
талант я уже и не говорю... И вот как-то раз распустил он хвост перед нашими
редакционными дамами: я такой, да я сякой, да когда я был во Франции, да как
я встречался с Вознесенским, да как он стихи мои хвалил... Заврался, в
общем. А Димочка Светлов возьми и этак уважительно к нему и подъедь: ах,
Александр Федорович, а я ведь тоже иногда стишками балуюсь, так не взглянете
ли хоть одним глазком? Ну сам понимаешь, чужие стихи критиковать - это не
свои показывать, которых, может, на самом деле и нету. В общем, согласился
наш Александр Федорович. А что же, говорит, приносите. Посмотрим, что вы там
наковыряли. Димочка наш, не будь дурак, свои стихи ему не понес - он,
кстати, очень неплохие вирши кропает, я читал, - а перешерстил свою
библиотеку, списал что-то такое малоизвестное у Есенина и приносит
Дергунову. Ну тот, натурально, обалдел, а потом очухался и говорит:
слабовато, говорит, сыро, но если как следует поработать над собой, то из
вас может получиться поэт... А сам буквально назавтра прибегает ко мне и
сует листочек: посмотрите, Игорь Валентинович, вы у нас признанный авторитет
и вообще главный редактор. Я, говорит, нацарапал между делом. А у самого
глаза красные, как у лабораторной крысы, - сразу видно, что всю ночь корпел.
Ну стишки, само собой, полный отстой: любовь - кровь, луна - пелена, луга -
стога... Ничего, говорю. Жалко, говорю, что у нас поэтической странички нет,
а то бы напечатали. Этот дурак обрадовался, а Димочка сидит в уголке, глазки
к потолку время от времени закатывает и что-то такое в блокнотике строчит -
стихи, значит, рожает в творческих муках. На самом-то деле он Пушкина
наизусть шпарил...
конечно, это было не ?Буря мглою небо кроет...?, так что Дергунову
простительно. В общем, месяца полтора эти два клоуна нас развлекали. Димочка
взял привычку эти листочки со ?своими? стихами будто бы невзначай повсюду
забывать, а Дергунов найдет такой листочек, почитает-почитает и аж синеет
весь, как вурдалак. Зубы стиснет, голову вздернет вот этаким манером и
поскакал, значит, ответ рожать. Очень может быть, что Димочка таким способом
в конце концов и сделал бы из него поэта, да зашел как-то на беду к нам один
шибко грамотный посетитель и углядел один из Димочкиных листочков. Кто это,
говорит, у вас в редакции так хорошо Пастернака знает? Что было... Я до