зрение на туманном видении.
надеется на твою Помощь... Сидит на чем-то непонятном... Запах вокруг
противный...
летают. Ну, одеваемся, скоро уж будут, некогда мне помирать, сам видишь!
перед домом, вздымая ветер и освещая сумеречное пространство прожектором,
зависла небесная машина. Савва узнал вертолет мгновенно, как только узрел, а
может быть даже когда услышал его звук в небе.
его распахнулась погнутая дверь, оттуда выпрыгнул молодой крепкий мужчина в
кожаном пальто и сразу направился к их дому. У прилетевшего был явно
начальственный вид.
инструмент, или что там у тебя, и быстро полетели.
Савве, чтоб тот скорей двигался за ним к вертолету. - Не люблю я эти машины,
так ведь и жене твоей надо немедленно.
не удивившись, что Антоний что-то знает про его жену.
стану разворачивать?! Отошли воды-то, правильно говорю?
Давай, Савва, быстрей запрыгивай! Тут каждое мгновение жизни наперечет.
мужчина усадил в роскошное старинное кресло с вишневым бархатом. Сам же он
сел рядом с Саввой на узкую откидную металлическую скамейку у слегка
вибрирующей стены.
неприятен ему издавна. Его и раньше тошнило от этого запаха - это противное
ощущение вспомнилось сразу. Но сейчас Савва уже умел не поддаваться ему,
слава Богу, дед успел поучить многому. Отключив внешний мир, он как бы
задремал, плавно погружаясь во внутреннее ощущение покоя.
пролетели довольно долго. - Кто тут у нас такой языкатый?
тайге может сказать? Сам знаю. А ты, Григорий, чем держать округу в страхе,
подумал бы, как нового врача заполучить взамен утопшего. Если авторитетом
заделался. Небось из-за чужой жены вертолет бы не погнал?
не знаю, управлюсь ли! Вот, - и он кивнул на дремлющего Савву, - на
помощника надеюсь. Может, он подсобит...
подлетаем, - сообщил он, даже не взглянув в иллюминатор. Да и что там было
видеть внизу, кроме черноты. - Дай-ка я с твоей женой побеседую. Вот уж кому
совсем плохо, так ей и дитяти!
прозрачными своими глазами в трясущийся борт вертолета, тихо, ласково
попросил:
авторитет Григорий.
***
роженицей крутилась растерянная девчушка-акушерка, она же терапевт, хирург,
стоматолог, а по совместительству - учительница естествознания и английского
в бревенчатой поселковой школе. Когда-то в поселке жили несколько врачей и
все они с утра находились при деле в больнице. Теперь на бывшем больничном
доме висела доска с нерусской надписью: "Hotel Medvezij Ugol".
под свой контроль все, что было в поселке, а именно: хлебопекарню,
общественную баню, парикмахерскую, пилораму, а также и больничное здание.
Больницу он надумал преобразовать в отель всемирного значения, решив, что
сюда с разных континентов будут прилетать воротилы бизнеса для медвежьей
охоты. Этот сюжет, многократно осмеянный русскими кинематографистами,
приходил в голову повсеместно, где стоял еще не спиленный лес и в нем был
хотя бы один медведь. Причем каждый, кому он забредал в шальную полупьяную
голову, считал себя в этом деле первопроходцем.
бывшей больницы с двумя номерами "люкс" - с ванной, в которую полагалось
наливать воду ведром, а после использования вычерпывать, и отхожим местом
системы *люфт-клозет" - всегда пустовала. В другой половине квартировал
единственный оставшийся врач-пенсионер. Но и тот неделю назад утонул, выпав
в нетрезвом состоянии из лодки.
***
воздуху за бежавшим вразвалку к своему дому Григорием, и Савва ощущал, как в
эти мгновения воздух сгущается вокруг деда и собирается в этом сгустке
энергия потаенных сил.
одежонку. В дальней комнате на широченной постели по диагонали лежала
осунувшаяся молодая женщина, и глаза ее были полузакрыты.
форме - в белом халате и даже в белой шапочке с красным крестом. Она сразу
вскочила навстречу вошедшим. И показала на огромные уродливые щипцы.
- Теперь уж все равно ничего не поможет, Григорий Палыч. Я сразу говорила,
что надо щипцами действовать.
Григорий. - Я Деда привез!
бы все за дверь. А ты, Савва, останься. Ты не поможешь, никто уж не спасет.
покалывание.
и увидел совсем маленькое синее, почти задохнувшееся беспомощное тельце,
которое лежало поперек отверстия, в которое ему надо было выйти головой
вперед. Материнская кровь с трудом проникала в это тельце по скрученной
пуповине. А материнские мышцы время от времени больно сжимали его, пытаясь
протолкнуть в отверстие. Дитя и пошло бы давно, если бы еще в околоплодном
пузыре заняло верное положение. А теперь таким простым и естественным путем
ему было не выйти в окружающий мир никак. Тельцу было очень больно, оно не
понимало, что происходит, и от этого ему становилось страшно.
словно через ватную перегородку голос деда. - Всего и делов-то - дитятю
правильно повернуть. Да только как? Руку мою, Савва, не отпускай, давай с
тобой вместе действовать, - продолжал дед, - одни мышцы будем у Настасьюшки
расслаблять, другими двигать и медленно-медленно дитятю переворачивать. За
пуповинкой следи, чтоб дитятя было живое. Мне все твои силы нужны, Савва,
одних моих не хватит.
Одновременно вместе с дедом разворачивал ребенка, успевая следить за
пуповиной, а к тому же еще и удивляться чуду, в котором участвовал вместе с
Антонием.
время от времени дед. - Помогай нам, помогай, молодец!
ее сердца, боль, испуг и волю к жизни, которая с этим испугом борется.
голосом:
Савва увидел, как оно уткнулось своей головкой в расширяющееся отверстие,
упаду сейчас. Да и сам сядь на пол, а руку не отнимай.
младенцем, который очень медленно, по миллиметрам продвигался теперь по
верному пути к людям.
расслабься, так и полежи, - проговорил слегка окрепшим голосом дед. - Теперь
дело на лад пойдет. Считай, спасли и тебя и мальца.
иссякло. Он просунул голову в дверь и с недоумением воззрился на сидящего на
стуле деда с безвольно повисшими руками и на Савву, который почти лежал на
полу, по-прежнему сжимая слегка покалывающую правую ладонь деда.