представляли, как звучат их голоса из-под масок. Казалось, каждый заключен в
отдельную, звуконепроницаемую телефонную кабину. Все жадно вглядывались
сквозь слюдяные очки в двери жилых домов и магазинчиков в поисках жертв.
Небольшая компания собралась вокруг Бадди Фергюссона; они предлагали
за-хватить полисмена, поскольку тот - на дежурстве - был без противогаза. Но
на это предложение Бадди немедленно наложил вето: он заявил, что сегодняшний
дебош был неординарным, он имел определенную цель: брать надо тех, кто так
мало заботился о своем отечестве, что даже не побеспокоился надеть
противогаз.
Как-то на Средиземном море мы здорово позабавились с парнем, который не
явился на тренировку.
возможно - как раз в этот момент успешно продвигался в изучении анатомии.
распотрошим его как следует.
его, словно он только что выпил пару кружек пива.
направо. Второй налево. Номер двенадцать. Первый этаж.
на чай в первом семестре: он тогда еще не знал, что Уотт такая сволочь.
Сознание этой давней ошибки вызывало у Фергюссона желание физически
расправиться с Уоттом, обозначить разрыв как-то более весомо, не просто
насмешкой.
масках и белых халатах, запачканных сажей, совершенно неотличимые друг от
друга. Сквозь огромные стеклянные двери "Мидлендской Стали" они разглядели
трех мужчин, разговаривавших со швейцаром у лифта. В этой части Дубилен было
множество полицейских в форме, а на площади в конце улицы они разглядели еще
одну студенческую группу. Тем повезло больше: они волокли в машину какого-то
человечка (он вопил и лягался). Полицейские смеялись, наблюдая эту сцену, а
над головами с воем промчалась эскадрилья самолетов, пикируя в направлении
центральной части города, чтобы придать учебной тревоге правдоподобие.
Первый налево. Первый направо. Центр Ноттвича непривычному взгляду
представлялся полным контрастов. Только на северной окраине города, вблизи
парка, можно было пройти по улицам, застроенным исключительно добротными
особняками зажиточных людей: здесь обитали представители ноттвичского
среднего класса. Ближе к рынку вам попадались то современные конторские
здания - стекло, хромированный металл, то - крохотные лавчонки, торгующие
мясными обрезками для кошек; вы то и дело переходили от роскошных зданий,
подобных "Метрополю", к убогим меблирашкам, от которых несло тушеной
капустой. В Ноттвиче никто не мог утверждать, что одна половина населения не
знает, как живет другая.
круто нырнула вниз, к подножию Замкового холма. Настоящего замка на холме
давно не было. Был всего лишь городской музей из желтого кирпича, набитый
наконечниками для стрел и коричневыми черепками разбитых когда-то глиняных
горшков; еще там было несколько оленьих голов (в зоологическом отделе),
сильно пострадавших от моли, и одна мумия, привезенная из Египта графом
Ноттвичским в 1843 г. Моль не решалась трогать это, но хранителю музея
временами казалось, что он слышит там, внутри, мышиную возню. Майк, с
носовым катетером в нагрудном кармане халата, предложил взобраться наверх
прямо по скале. Он крикнул Бадди Фергюссону, что хранитель музея стоит на
крыльце без противогаза и подает сигналы вражеским самолетам. Но Бадди и все
остальные бежали вниз, к дому номер двенадцать.
мистер Уотт дома; он, по всей вероятности, работает; она взяла Бадди за
лацкан пиджака и доверительно сообщила, что, по ее мнению, мистеру Уотту
только на пользу, если они на полчасика оторвут его от книг. Бадди ответил:
хотите узнаю. Только у меня и в мыслях не было, что это вы, пока вы не
заговорили. Уж в этих дыхалках вас и узнать-то невозможно. А я как раз
собралась выйти, а тут мистер Уотт и говорит, мол, учебная тревога.
маской - он не ожидал, что хозяйка его узнает. Ему захотелось еще более
утвердиться в своей значительности.
номер так просто не прошел. Они не могли ворваться в дверь все вместе и
сразу же сдернуть Уотта со стула, на котором тот сидел. Им пришлось входить
в комнату по одному, вслед за Бадди, и там в растерянности, молча
остановиться у стола. В этот момент человек более опытный смог бы справиться
с ними, но Уотт знал, что его недолюбливают, и боялся утратить достоинство.
Он много занимался, потому что любил эти занятия, а не потому, что был
беден; не участвовал в спортивных играх, так как не любил игр, а не потому,
что был слаб физически. Он обладал интеллектуальным превосходством, которое
в будущем должно было обеспечить ему успех. И если сейчас нелюбовь
однокашников причиняла ему боль, это была цена, которую приходилось платить
за блестящее будущее, за титул баронета, за кабинет на Харли-стрит1 и модную
врачебную практику. Не было у него оправданий, и нечего было его жалеть.
Жалеть следовало тех, других, что так бурно и вульгарно веселились недолгие
пять лет студенчества перед пожизненным заточением в глухомани.
послужил столь необходимым поводом для их негодования.
интересовать, - ответил Уотт.
сейчас просматриваю кое-какие книги - очень старые труды по медицине, и,
поскольку - как я полагаю - они вряд ли вам интересны, очень прошу вас выйти
вон.
дело делают.
доставляет удовольствие разглядывать старые фолианты, вам - вопя, носиться
по улицам в этом странном наряде.
расценить как оскорбление чести мундира - мундира королевской армии.
он начал стягивать с себя одежду, говоря: - Психологически этот акт очень
интересен. Он - как бы некая форма кастрации. Его суть можно объяснить - во
всяком случае такова моя теория - наличием подспудной сексуальной ревности.
выплеснув чернила на обои. Он терпеть не мог слова "секс". Он верил, что
интрижки с официантками и медсестрами, посещение проституток - это одно, а
любовь (что-то такое теплое, материнское, с большой грудью) - это совсем
другое. Слово "секс" заставляло признать, что между тем и другим было нечто
общее, и это выводило Бадди из себя.
возможности излить нерастраченную силу; словно выпущенные на волю молодые
быки, они бросились исполнять приказ. Но оттого, что они снова почувствовали
себя веселыми и счастливыми, они не стремились по-настоящему что-либо
испортить: просто выкинули книги с полок на пол, разбили стекло в раме - из
чувств сугубо пуританских, потому что та обрамляла репродукцию картины Мунке
"Обнаженная". Уотт молча смотрел на них; он был напуган, и чем полнее страх
овладевал им, тем саркастичнее он становился. Неожиданно для себя самого
Бадди увидел Уотта, так сказать, во всей красе: полуголый, в одних трусах,
этот человек был обречен на успех; и ненависть к счастливчику охватила
Бадди. Он почувствовал себя ни на что не способным импотентом; в отличие от
Уотта, он не обладал ни утонченностью, ни интеллектом; что бы он ни сказал,
что бы ни сделал в будущем - всего через несколько лет, - это уже не сможет
никак повлиять на судьбу, даже на настроение консультанта с Харли-стрит,
пользующего модных женщин и к тому же - баронета. Что толку от разговоров о
свободе воли? Только война и смерть могли избавить Бадди от пожизненного
заключения в провинциальном захолустье, от жалкой практики и пресной жены,
от надоевшего бриджа по вечерам. Ему подумалось, что на душе станет легче,
если он сможет заставить Уотта навсегда сохранить воспоминание о нем. Он
снова взял чернильницу и вылил ее содержимое на титульный лист лежавшего на
столе фолианта.
вниз по лестнице. Он был необычайно, радостно возбужден; он чувствовал себя
так, словно только что успешно испытал свою мужскую силу.
происходит. Приняв их за сборщиков пожертвований, она предложила им пенни.
Ей объяснили, что она должна отправиться в больницу; студенты были предельно
вежливы, кто-то даже предложил понести ее корзинку; только что
осуществленное насилие вызвало у них стремление проявить необыкновенную
мягкость. Старушка подшучивала над ними.
когда один из них взял ее под руку и мягко, но настойчиво повел вверх по
улице, она спросила: - Ну и кто же тут у вас Дед Мороз?
ощутил прилив благородства: "Женщин и детей - вперед..."; "Несмотря на
разрывы бомб вокруг, он благополучно вывел эту женщину..."
Мережковский Дмитрий
Посняков Андрей
Юрьев Сергей
Куликов Роман
Шилова Юлия
Курылев Олег