Пларр.
маленьких сверкающих ботинок. Дешевый пластмассовый абажур, раскрашенный
розовыми цветами, которые слегка побурели от жары, едва скрадывал резкость
верхнего света. Глядя, как доктор Сааведра с его сединой, голубовато-серым
костюмом и ослепительно начищенными ботинками достает бокал, доктор Пларр
был так же удивлен, как когда-то, увидев девушку в ослепительно белом
платье, выходившую из глинобитной лачуги в квартале бедноты, где не было
водопровода. Он почувствовал к доктору Сааведре уважение. Каковы бы ни
были его книги, его одержимость литературой не казалась бессмысленной.
Ради нее он готов был терпеть бедность, а скрытую бедность куда тяжелее
вынести, чем откровенную. Чего ему стоило навести лоск на ботинки,
выгладить костюм... Он не мог позволить себе разгильдяйства, как молодые.
Даже стричься полагалось регулярно. Оторванная пуговица обнаружила бы
слишком многое. В истории аргентинской литературы он, вероятно, будет
помянут только в подстрочном примечании, но это примечание он заслужил.
Бедность комнаты была подтверждением неутомимой преданности литературе.
лет. Какое счастье для вашей матери, если...
жизни, которую она ведет.
ему рада?
даже сеньора Санчес. Может быть, она надеется ее вернуть. Когда доктор
Беневенто пришел осматривать девушек, я проводил ее в консульство.
облегчение. Он избавлялся от необходимости соблюдать тайну. В городе не
было никого, с кем бы он мог поговорить о Кларе, а где же найдешь лучшего
наперсника, чем собственный пациент? Ведь и у доктора Сааведры есть тайны,
которые он не захочет сделать общим достоянием.
Клара при свете свечи ждет, пока доктор Сааведра вешает свой
голубовато-серый костюм, было все равно что смотреть с верхнего ряда
галерки грустную и в то же время комическую сцену. Расстояние так отдаляло
от него действующих лиц, что он мог ощущать лишь легкое сочувствие.
ней еще раз?
- Она славная девушка и к тому же довольно привлекательная, но в ней нет
того _особенного_, что мне требуется. Она никогда не производила на меня
впечатление как личность - извините, если я выражаюсь языком критики, -
личность из мира Хорхе Хулио Сааведры. Монтес утверждает, что этот мир не
существует. Что он знает, сидя там, в Буэнос-Айресе? Разве Тереса не
существует - помните тот вечер, когда вы с ней познакомились? Я не пробыл
с нею и пяти минут, как она стала для меня девушкой из Сальты. Она что-то
сказала - даже не помню, что именно. Я был с ней четыре раза, а потом мне
пришлось от нее отказаться - слишком многое из того, что она говорила, не
ложилось в мой образ. Мешало моему замыслу.
Монтес этого не понимает. Трелью... Сальта. Тукуман нарядный город,
окруженный полумиллионом гектаров сахарного тростника. Сплошная ennui
[тоска (франц.)]. Ее отец работал на уборке сахарного тростника, не так
ли? А брат пропал.
унынье, бедность и никакого machismo на полмиллиона гектаров. - Он храбро
добавил, словно их не оглушал лязг жестянок, катавшихся взад-вперед по
цементу: - Вы себе не представляете, какой тихой и унылой может быть
неприкрытая бедность. Дайте я налью вам еще немного виски. Это настоящий
"Джони Уокер".
писатели обладают какой-то мудростью... Он спросил: - Как вы думаете, что
будет с Кларой, если Фортнум умрет?
больше похоже на дом, чем все, что было с тех пор, как я уехал из
Парагвая.
переехал сюда потому, что здесь я ближе к отцу. Когда я лечу в квартале
бедноты, я знаю, что он бы меня одобрил, но, когда я хожу к своим богатым
пациентам, у меня такое чувство, будто я бросил его друзей, чтобы помогать
его врагам. Бывает, что с кем-нибудь из них я даже пересплю, но когда
проснусь и погляжу его глазами, на лицо рядом на подушке... Возможно, это
одна из причин, почему мои связи никогда не длятся долго; а когда я пью
чай с матерью на калье Флорида в обществе других дам Буэнос-Айреса... он
тоже там сидит и осуждающе смотрит на меня своими голубыми английскими
глазами. Мне кажется, Клара бы понравилась отцу. Она из его бедняков.
под этим словом. Да, я ее хочу. Время от времени. Как известно, физическое
влечение имеет свой ритм. - Он добавил: - Это длится дольше, чем с
другими. Тереса стала для вас одноногой девушкой из Сальты. Пожалуй, Клара
- просто одна из моих бедняков. Но я ни за что не хотел бы, чтобы она
стала моей жертвой. Не это ли чувствовал Чарли Фортнум, когда на ней
женился?
меланхолии, но у меня есть по крайней мере моя работа. Кажется, эти пилюли
нужнее вам.
в нем впервые Клара. А что, если позвонить в консульство и позвать ее
сюда? Кровать в консульстве слишком узка для двоих, и, если он пойдет
туда, ему придется рано уйти, прежде чем появится женщина, похожая на
ястреба.
взглянуть, не оставила ли секретарша Ана на столе какую-нибудь записку, но
там ничего не было. Раздвинув шторы, он поглядел вниз на порт: у киоска с
кока-колой стояли трое полицейских - может быть, потому, что к причалу
подошел пароход, совершавший еженедельный рейс в Асунсьон. Сцена эта
напоминала ему детство, но теперь он глядел на нее из окна пятого этажа с
противоположной стороны реки.
было верить в бога с обычным человеческим слухом, чем во всемогущую силу,
которая умеет читать в твоих мыслях. Как ни странно, когда он произносил
эти слова, перед ним возникло лицо не его отца, а Чарли Фортнума. Почетный
консул лежал вытянувшись на крышке гроба и шептал: "Тед". Отец доктора
Пларра звал его Эдуардо в угоду жене. Он попытался подменить лицо Чарли
Фортнума лицом Генри Пларра, но годы стерли отцовские черты. Как на
древней монете, которая долго пролежала в земле, он мог различить только
легкую неровность там, где когда-то были очертания щек или губ. И это был
голос Чарли Фортнума, который снова звал его: "Тед!"
- и открыл дверь спальни. При свете, падавшем из кабинета, он увидел под
простыней тело жены Фортнума.
одежду на стуле - ее приучила к этому былая профессия. Женщина, которой
приходится раздеваться несколько раз за ночь, должна тщательно складывать
свои вещи, не то после двух или трех клиентов платье будет безнадежно
измято. Как-то раз она ему рассказала, что сеньора Санчес заставляет
девушек платить за стирку - это приучает к аккуратности.