неестественно. Он сложил телеграмму и сунул ее вместо закладки в
шифровальный справочник; потом спрятал книгу в сейф и закрыл дверцу. Он
налил себе стакан воды и выглянул в окно: повязав голову яркими платками,
мимо под цветными зонтиками шли черные женщины. Их просторные платья из
бумажной ткани спадали до самых щиколоток; на одном был узор из спичечных
коробков, на другом - из керосиновых ламп; третье - последняя новинка
Манчестера - было усеяно лиловыми зажигалками на желтом фоне. Сверкая под
дождем, прошла голая до пояса девушка, и Уилсон проводил ее тоскующем
похотливым взглядом. Он проглотил слюну и повернулся к двери.
свой лучший наряд - белую бумажную рубашку навыпуск и белые трусы. На
спортивной обуви не было, несмотря на дождь, ни пятнышка - правда, из
дырявых носков вылезали пальцы.
младший брат, да?
а?
него был смышленый. Смекалка была, по мнению Уилсона, куда важнее
честности. Честность - палка о двух концах, а смекалка себя в обиду не
даст. Смекалка подскажет, что сириец может в один прекрасный день
отправиться восвояси, но англичане остаются всегда. Смекалка подскажет,
что надо хорошо работать для начальства, каким был это начальство ни было.
десять. Если будешь служить у Юсефа год и мне все говорить - говорить
правду, не врать, - я найду тебе место старшего слуги у белого хозяина.
Понял?
мое дело. Понял?
рассказывать ему, кто был у Юсефа, куда ходил Юсеф, чьи слуги были у
Юсефа. Не врать, говорить правду. Не валять дурака. Если никто не приходит
к Юсефу, ты говоришь - никто. Не врать. Будешь врать - я узнаю и тебя
посадят в тюрьму. - Утомительный монолог продолжался: Уилсон никогда не
был уверен, правильно ли его поняли. Пот градом струился у него со лба, и
холодное, невозмутимое лицо слуги раздражало его, словно немой укор, на
который он не находил ответа. - Попадешь в тюрьму, будешь сидеть
долго-долго. - Он слышал, как его голос становится визгливым от желания
запугать, он сам себе казался пародией на белого плантатора в мюзик-холле.
- Скоби, - сказал он. - Ты знаешь майора Скоби?
первые слова, кроме "да" и "нет".
тебя спрашиваю, где он встречается с Юсефом, понял? О чем они говорят? Ты
иногда подаешь им напитки, когда старший слуга занят? Что ты слышишь?
словно показывая краешек своего товара.
Потом пошел в лавку на Бонд-стрит к очень сильно ругался.
что перед самым носом у неге захлопнулась дверь; он всегда оставался по ту
сторону двери.
до цифры 32 (это был его возраст), потом направо до 10 (он родился в 1910
году), потом снова налево до 65 (номер его дома на Вестерн-авеню в городе
Пиннер); он вынул шифровальный справочник. 32946 78523 97042. Перед
глазами его поплыли ряды цифр. Телеграмма была с пометкой "Важная", иначе
он был отложил расшифровку до вечера. Но он отлично знал, насколько она в
действительности была неважной: очередной пароход вышел из Лобито с
очередными подозрительными лицами на борту - алмазы, алмазы, алмазы! Когда
он расшифрует телеграмму, он вручит ее многострадальному начальнику
полиции, но тот, наверно, уже получил такие же сведения или сведения прямо
противоположные от MI-5 или какой-нибудь другой секретной организации,
которые разносились на африканском побережье, как тропический лес. "Не
трогайте, но не навлекайте (повторяю: не навлекайте) подозрений на
П.Ферейра, пассажира I класса (повторяю: П.Ферейра, пассажира I класса)".
По-видимому, Ферейра был агентом, которого организация Уилсона завербовала
на борту парохода. Но может случиться, что начальник полиции одновременно
получит сообщение от полковника Райта о том, что П.Ферейра подозревается в
контрабанде алмазами и должен подвергнуться строгому обыску. 72391 87052
63847 92034. Можно ли не трогать П.Ферейра, не навлекать (повторяю: не
навлекать) на него подозрений и в то же время подвергнуть его строгому
обыску? Но, слава богу, это уже Уилсона не касается. Кто знает: может,
отдуваться придется Скоби.
девушку. А может быть, и не ту. Он смотрел, как стекает вода между худыми,
похожими на крылышки лопатками. Было время, когда он не замечал женщин с
черной кожей. Ему казалось, будто он провел на этом побережье не месяцы, а
годы - долгие годы, отделяющие юность от зрелости.
противомоскитных сапогах.
безрадостных дел, которые затеваешь в одиночку, тайком от друзей. Недели
две назад он купил подержанную машину - свою первую машину - и еще не
очень уверенно водил ее. Механизмы быстро ржавели в этом климате, а
ветровое стекло ему приходилось через каждые несколько сот ярдов вытирать
носовым платком. В негритянском квартале двери хижин были распахнуты
настежь, семьи сидели вокруг керосиновых ламп, дожидаясь вечерней
прохлады, чтобы лечь спать. В канаве валялась дохлая собака, и дождь
барабанил по ее белому раздутому брюху. Он ехал на второй скорости,
ненамного быстрее пешехода; фары гражданских машин были затемнены, свет
пробивался сквозь щелку не шире визитной карточки, и он видел лишь шагов
на пятнадцать вперед. Целых десять минут он добирался до большого
хлопкового дерева возле полицейского управления. В окнах кабинетов нигде
не было видно света, и он оставил машину у главного входа. Если ее там
увидят - подумают, что хозяин зашел в полицию. Открыв дверцу машины, он не
сразу решился выйти. Образ девушки под дождем вытеснился образом Гарриса,
растянувшегося на спине с книгой в руках и стаканом лимонада рядом. Но
похоть все же взяла верх, и Уилсон с унынием подумал: "Сколько от нее
хлопот"; он заранее испытывал горькое похмелье.
его толкало скорее любопытство, чем похоть. Если здесь живешь, рано или
поздно надо отведать местное блюдо. Вот так бывает, когда держишь плитку
шоколада в ящике ночного столика: пока ее не съешь, она не даст тебе
покоя. Он подумал: когда я с этим разделаюсь, я смогу сочинить еще одно
стихотворение Луизе.
дороги на склоне холма. В сухие месяцы девушки сидели в ряд на краю
канавы, как стайка воробьев, болтая с постовым полицейским Дорога тут
никогда не ремонтировалась, поэтому, отправляясь на пристань или в
церковь, никто не ездил мимо публичного дома - его существования можно
было и не замечать. Сейчас он стоял молчаливо, повернувшись фасадом с