Но вы можете войти, дом не заперт.
данно вскочила на ограду. На ней было розовое платье с широкой юбкой
вокруг длинных загорелых ног. Она протянула мне руки:
поддерживая за ногу и за талию. Наконец она спрыгнула, приземлилась на
свои босые ноги, а я, как это ни странно, удержалась на своих. Она ока-
залась чуть пониже меня. Волосы у нее были длинные и совсем светлые, как
у шведских кинозвезд. Нет, она не шведка и даже не уроженка Авиньона, а
родилась в департаменте Сена, в Кашане, учится в Экс-ан - Провансе и зо-
вут ее Катрин (или просто Кики) Мора. "Только, умоляю, молчите, все ост-
роты по поводу моего имени я уже слышала, и они сводят меня с ума". Все
это и еще многое другое (что ее отец, как и мсье Морис, инженер-строи-
тель, что она "еще девственница, но в то же время очень темпераментна, и
с психологической точки зрения это, вероятно, ненормально") она выложи-
ла, не дав мне вставить ни слова, пока мы шли к машине. Потом, несколько
раз вздохнув, она добавила, что месяц назад, в июне, каталась на "тен-
дерберде" с мсье Морисом. Он дал ей вести машину до Форкалькье, а была
уже ночь и на обратном пути она, естественно, чувствовала какое-то нео-
бычное возбуждение, но мсье Морис вел себя как истинный джентльмен и не
воспользовался случаем, чтобы навести порядок в ее психологии. Но не
сержусь ли я на нее?
покрылись легким румянцем.
очень красивой. Правда. Честно говоря, я была уверена, что вы приедете.
Скажите, вы не будете смеяться, если я вам что-то скажу? Вы еще прекрас-
нее голая!
Да, конечно. Мне очень нравится ваша кепка.
этой девушке. Я села за руль и попросила ее открыть ворота. Она открыла
их. Когда она снова подошла ко мне, я спросила, что он делает здесь. Она
рассказала, что приехала на каникулы к своей тетушке и живет в доме, ко-
торого отсюда не видно, он за холмом. Я спросила, почему она так увере-
на, что на вилле Мориса Коба никого нет. Поколебавшись и почесав пальцем
кончик своего короткого носика - видно, у нее была такая привычка, - она
ответила:
мсье Морис.
приехала из Парижа, рыжую такую, что выступает по телевидению, ну ту,
что говорит с ужасным акцентом: "А топер, мадам, повыселимся, поговорым
о сердечных делах". Ее зовут Марите, ну как там ее дальше... Так вот,
все в доме было открыто, но нигде ни души. Уехала эта телезвезда, потом,
попозже, вернулась - опять никого. Так она и убралась восвояси, понурив-
шись, на своих высоченных, как ходули, каблуках, с чемоданчиком из кожи
телезрителей.
это точно, я сама слышала. А потом мне не дает покоя еще одна вещь, хо-
тя, это, конечно, глупо.
роще, это как раз за домом. Слышу - три выстрела. Правда, он вечно во-
зится со своим ружьем, но шел уже одиннадцатый час, и это меня встрево-
жило.
мого Мафусаила, поэтому, когда я хочу с кем-нибудь поцеловаться, мне
приходится убегать в рощу. У вас такой вид, будто вы не понимаете. Это
правда или вы просто разыгрываете из себя бесстрастную, непроницаемую
женщину?
как Беко, а то я покончу с собой.
вилле?
насыщенная.
большую девичью грудь. Она мне нравилась своей живостью и в то же время
вызывала во мне грусть, сама не знаю почему. Я сказала ей:
девушкой со светлыми волосами в зеркальце машины. Она снова потерла
пальцем свой носик, потом вскарабкалась обратно на ограду, с которой я
ей перед этим помогла спуститься.
три или четыре часа назад, я теперь уже не знаю. Я вошла в дом Мориса
Коба, дверь была открыта, нигде ни души, тишина. И все знакомо мне, нас-
только знакомо, что я уже на пороге поняла, что я сумасшедшая. Я и сей-
час в этом доме. Я жду в темноте, прижав к себе ружье, лежа на кожаном
диване, который приятно холодит мне голые ноги, и, когда кожа согревает-
ся от моего тела, я передвигаюсь, ища прохлады.
что осталось в моей памяти - а может быть, в моем воображении - о доме
Каравеев. Лампы, ковер с единорогами в прихожей, комната, в которой я
сейчас лежу, - все это мне знакомо. Потом я обнаружила на стене экран из
матового стекла, и, когда я нажала кнопку, на экране возникла рыбачья
деревушка, затем еще один пейзаж, а за ним еще: цветные слайды. Тут я
тоже сразу определила, что они сделаны на пленке "Агфа-колор", - как я
уже говорила, я столько занимаюсь этой ерундой, что могу по оттенку
красного тона определить, какой фирмы пленка.
широченная кровать, покрытая белым мехом, а напротив нее, на стене, ви-
села наклеенная на деревянный подрамник черно-белая фотография обнажен-
ной девушки, прекрасная фотография, которая передавала даже пористость
кожи. Эта девушка уже не сидела на ручке кресла, а стояла спиной к сни-
мавшему, и только одно плечо и лицо были повернуты к объективу. Но это
была не Анита Каравей и не какая-то другая женщина, на которую можно бы-
ло бы свалить все грехи. Это была я.
ки-очень медленно, с трудом, потому что пальцы мои были словно парализо-
ваны, а к горлу подступал какой-то тошнотворный комок, который, каза-
лось, сейчас вырвется наружу. Я убедилась, что у девушки на фотографии
моя шея, мои плечи, мои ноги, что передо мной не какой-нибудь фотомон-
таж. Уж в этом-то я тоже поднаторела и не ошибусь. И вообще я с чудовищ-
ной ясностью сознавала: это я.
чем не думая, час, а может, и больше, - во всяком случае, уже стемнело,
и мне пришлось зажечь свет.
расстегнула юбку и пошла к двери, которая, как я знала, ведет в большую,
с зеркалом, ванную комнату - вопреки моим ожиданиям она оказалась обли-
цованной не черной плиткой, а красной и оранжевой, - чтобы убедиться,
что я действительно такая, какой представляюсь себе. И вот так глупо
стоя раздетой в тишине этого пустынного дома - юбка на полу, трусики
спущены, - я вдруг встретилась с собственным взглядом, которого всю
жизнь избегала: на меня сквозь очки смотрели чьи-то чужие глаза, пустые
глаза, еще более пустые, чем дом, в котором я находилась, и все же это
была я, да, я.
вообще еще могла доверять себе, снимок сделан в моей квартире на улице
Гренель. Объектив запечатлел меня в ту минуту, когда я шла от постели к
стенному шкафу, где висят мои платья; я обернулась, и на моем лице зас-
тыла улыбка, полная то ли нежности, то ли любви, не знаю.
Там, в одной из комнат, служившей чем-то вроде фотолаборатории, в ящике
тумбочки я нашла две большие мои фотографии, снятые при плохом освеще-
нии, они лежали среди кучи других фотографий незнакомых мне девушек, то-
же обнаженных. На этих двух снимках на мне еще была кое-какая одежда. На
одной я с отсутствующим взглядом сидела полураздетая на краю ванны и
снимала чулки. На второй - анфас - я была в одной только блузке, которую
выбросила уже года два назад, и смотрела куда-то вниз. Я разорвала оба
снимка в клочья, прижав их к груди, так как почти не владела левой ру-
кой. Я не могла не сделать этого. Думаю даже, это принесло мне некоторое
облегчение.
следы. Я нашла свои комбинации, старый свитер, черные брюки, два платья.
Рядом с разобранной кроватью, от простыней которой исходил запах моих
Шилова Юлия
Шилова Юлия
Андреев Николай
Акунин Борис
Суворов Виктор
Соломатина Татьяна