За нами приглядывать поставлена, вот чего!
ногти ему в предплечье, но получила жесткий шлепок по физиономии. Рывком
Геша сорвал ее со стула и потащил к пацанам, радостно скалясь:
назавтра Кривому сдадим:
но развить глубокую философскую мысль о бренном и сущем я так и не успел.
Верзила будто запнулся, замер, обернулся, наткнулся на мой взгляд. Свинячьи
его глазки, затуманенные предвкушением близкого удовольствия, были тупы, как
полированные пуговицы. Возбужденный куражом и азартом, он. одним движением
толкнул девчонку так, что она упала. и проехала несколько метров по грязному
полу.
куражом и азартом, верзила пер на меня как танк. Одним движением башмака
сорок последнего размера он выбил стул вместе со спящим на нем Бедным Юриком
куда-то в угол, рукой-клешней отбросил в сторону стол. Между нами осталось
метра полтора мертвого пространства.
горой сплошного мяса, которую он собой представлял. Растягивал удовольствие.
Наверное, я казался ему мухой, которую он готов был прихлопнуть. Так чего
спешить?
хлещут по лицу. Очень не люблю.
зажатая в моем кулаке каленая вилка вошла здоровяку в подмышку. Как
известно, вилка в руках профессионала оружие ломовое, а в руках любителя -
смертельное. Только поэтому громила остался жив. Звериный рык огласил своды
подвала, но разом замер: я оказался на мгновение у верзилы за спиной и
локтем, словно тараном, врезал ему в почку. Парень поперхнулся от боли,
рухнул на четвереньки и стал похож на массивный стол.
перевернув его вместе с напитками, а я вспомнил старинную поговорку: один в
поле не воин. По-видимому, у пословицы этой было и продолжение: не воин,
а... кто? Но этого "кого-то" сократили еще во времена оные. По цензурным
соображениям.
поднималась громадная туша чуть оклемавшегося и обезумевшего от боли Геши.
Совсем некстати вспомнилась фраза Абдуллы из бессмертного фильма: "Когда я
зажгу нефть, тебе будет хорошо..." Хотел бы я оказаться сейчас на месте
товарища Сухова... Но плохо ли, хорошо ли, а каждый из нас всегда на своем
месте. А если он занимает чужое, жизнь это исправляет жестко и без излишних
сантиментов. Нередко - ножом или пулей.
падением профессора. Скосил глаза: ученый встал как раз в аккурат между мною
и Гешей.
одним движением смести с пути вредного сухопарого старикашку и свести со
мной последние счеты. Дальнейшее напоминало кино. Причем индийское. Чем
иначе объяснить, что стотридцатикилограммовый мастодонт легко воспарил над
твердью, пролетел метра четыре и всей массой обрушился на беззащитную
подвальную стену, сложенную лет сто назад из ядреного красного кирпича...
Что там сползло после такого удара на, пол, я уточнять не стал.
зверьми. Обступили меня и Бедного Юрика полукольцом, прижимая к стене, в
руках блеснули ножи. Вожак, Мозель, уже выхватил пистолет, и теперь трупный
зрачок ствола "беретты" был направлен мне в голову. Парень лихорадочно жал
спуск, забыв в запале сдвинуть "флажок" предохранителя. Ошибку он заметил,
палец шевельнулся... Тонкие бесцветные губы зазмеились в улыбке, а
немигающий взгляд стал похож на взгляд гюрзы, готовящейся сделать мгновенный
смертельный выпад. Времени у меня не осталось. Совсем.
виной... Никогда раньше я не чувствовал дома такой жестокой отрешенности,
обычной при спецоперациях на "холоде": я ощутил вдруг, что сейчас меня
окружают не шпанистые пацаны моего детства, а враги, жестокие,
профессионально подготовленные... Готовые меня убить. И я готов был убить
их.
больше я ни о чем уже не думал. Просто бил. На уничтожение.
ударить всем корпусом. Грянул выстрел, пуля влепилась в сводчатый потолок и
с рикошетным визгом умчалась куда-то. Моя ладонь, сложенная в "копье",
пробила стрелку горло и разрубила шейные позвонки; он умер, не успев
захлебнуться собственным хрипом.
до оружия и покатился по полу к стене; замер, ударившись о кирпич,
зафиксировал оружие и - нажал на спусковой крючок; я жал снова и снова,
плавно перемещая ствол, различая в вороненой рамке прицела безликое месиво,
от которого отпадали фигуры, которые для меня вовсе не были людьми.
последний враг.
сводило скулы; тишина наступила мгновенно и показалась оглушающей.
сжимали ребристую рукоять пистолета; в трех-четырех метрах от меня
громоздились трупы. Смотреть на них я не хотел. Просто сидел в оцепенении,
уставясь на откинутую в крайнее положение затворную планку.
поисках запасной, словно был в комбинезоне. Но вместо знакомой джутовой
брезентухи комби ощутил под ладонями мягкую замшу куртки; потом до моего
сознания дошло, что это не война, что я дома, в России, и убитые...
боли, а изо рта вырвался сиплый хрип... Мне казалось, я готов был выть,
реветь от полной бессмысленности, безнадеги, никчемности происшедшего, от
трагической обреченности всего, что испытал я в крайний месяц в родной
стране, словно она и страной-то перестала быть, а превратилась в кровавый
полигон для испытаний некоего сверхмощного оружия, название которому
ненависть.
пока не кончится эта война.
отработанных пороховых газов жег легкие; я закашлялся, сотрясаясь всем
телом; желудок сводило снова и снова, на глазах выступили слезы боли,
шершавый наждачный комок выходил из меня, царапая горло... Или это и есть
теперь "дым Отечества"?
к двери. Она неслась неловко: спина ее оставалась напряженной, словно
одеревеневшие мышцы могли защитить ее от пущенной вслед пули... Она
стремглав взлетела по ступенькам и выскочила из смрадного подвала туда, в
свет, к людям...
Бедный Юрик; взгляд его был внимателен и абсолютно трезв.
на пистолет: - Вам это больше не нужно?
ограбленного кургана былого владыки.
к стене, у которой валялся в беспамятстве верзила по имени Геша. Полюбовался
лежачим, констатировал: "Дышит", обтер рукоять пистолета салфеткой,
наклонился и аккуратно вложил его парню в правую руку, заботливо подвинув
указательный палец на спусковой крючок. Провел рукой по куртке увальня,
извлек поношенный китайский "ТТ", проделал весь путь обратно и опустил этот
пистолет в безжизненную ладонь вожака.
навернулись на блеклые стариковские роговицы, повернулся ко мне, произнес
тихо:
сумел донести до своих воспитанников очень простую истину: жизнь - коротка,
искусство - вечно.
превратился в древнего старца; медленно, шаркая ногами по полу, добрел до
стойки, отыскал два бокала, посмотрел на свет, чистые ли, плеснул в каждый
по более чем щедрой порции водки, вернулся ко мне, протянул:
Просто на голову словно надели толстый ватный колпак: окружающее словно
сгладилось. Вот только... запах пороховой гари. И - крови.
Теперь в лице его не было ни кровинки.
Шилова Юлия
Роллинс Джеймс
Конан-Дойль Артур
Земляной Андрей
Посняков Андрей
Афанасьев Роман