Чтение 35–й страницы книги ~Осколки великой мечты~

Чтобы получать пять-семь долларов ежемесячной зарплаты?..

Идти в подмосковное секретное КБ - на десять долларов?..

После кооперативной вольницы работа за гроши "на дядю" нимало не
привлекала Веронику.

Как мама маленького ребенка, она без труда получила свободное
распределение.

Одновременно с защитой диплома заканчивалась ее временная прописка в
Москве.

Вера вроде бы мимоходом обмолвилась об этом Баргузинову.

Тот только рукой махнул: "Кого трясет чужое горе?" Замуж, однако, не
позвал. Он вообще ни разу пока не предлагал ей замужества. Ни до, ни после
ее вселения в особняк.

А она и не понимала, хочет ли за Баргузинова замуж.

Не чувствовала она к нему той отчаянной, всепоглощающей любви, как к
Полонскому.

И не испытывала того полужертвенного снисхождения, какое заставляло ее
быть вместе с покойным Васечкой, столь любившим ее...

Что она чувствовала к Баргузинову?

Уважение - да.

Опаску - тоже. И еще - ей было хорошо с ним в постели.

Но...

Довольно ли этих чувств для того, чтобы жить вместе? А если уйти от
Баргузинова - что остается ей тогда?

Опять пробиваться, самой добывать хлеб насущный?

И что с ней будет, если однажды гражданский муж просто выставит ее вместе
с Васечкой за дверь?

Все чаще она проводила ночи без сна.

Думала.

Прислушивалась к ровному дыханию Васечки. Иногда сын вдруг вскидывался,
начинал бурно шевелиться, кричал во сне: "Кошка, кошка!.." - и лягал одеяло.

Вера вставала, гладила сына, укрывала. Баргузинов настаивал, чтобы
Васечка спал отдельно: "Сколько можно за мамкину титьку держаться!" - но
Вера тут была, как никогда с Баргузиновым, непреклонна. "Я с ребенком в
одной комнате спать не буду!"

- заявил тогда гражданский муж.

Ночевал в отдельной спальне.

Иногда среди ночи приходил к ней, быстро и мощно брал Веру, затем, не
проронив ни слова, уходил к себе.

А она лежала без сна - порой до рассвета.

Прямо над их домом пролегал воздушный коридор, по которому самолеты из
Шереметьева-2 улетали в далекие страны.

Ночью они шумели нечасто, и Вера скоро научилась узнавать их по голосам.

Без десяти двенадцать: "Ил-96" в Бангкок... Двадцать минут третьего -
трансатлантический "А-310" на Майами...

Каждую ночь, но всегда в разное время, с азиатской беспорядочностью,
шумели "Ту-154", улетающие в Кабул... Может быть, на каком-то из этих
самолетов увозили в Афган ее Васечку-старшего?..

Хотя нет, они, солдаты, наверное, летели с военного аэродрома...

Она все ворочается, слушает, как дышит Васенька-младший...

Близится рассвет, и самолеты гудят все чаще: в начале восьмого - рейс в
Берлин, в семь двадцать - в Нью-Йорк, в половину восьмого - в Париж...

Перед рассветом Веронику сморил сон, и ей снился Париж, в котором она
никогда не была.

Вот она идет по улице чужого, но любимого города, а все прохожие радостно
улыбаются ей: будто бы узнают ее, словно бы она знаменитость или сделала им
всем что-то хорошее...

Сквозь сон она слышит, как заводит на дворе мотор своего джипа
Баргузинов...

Потом чувствует, как просыпается Васечка.

Тот ведет себя тихонько, не мешает спящей маме.

Достает из ящика с игрушками машинки. Начинает осторожно, чтобы ее не
разбудить, возить их по полу спальни.

Вера и понимает, что надо бы встать, одеть сына, накормить его, - и нет у
нее сил расстаться со сном... Потом, спустя полчаса или час, она все-таки
пересиливает себя, поднимается, выполняет через "не могу" домашние
обязанности... И целый день чувствует себя невыспавшейся, разбитой,
больной...

А тут еще эти звонки...

Они начались в середине сентября девяносто второго года. Как-то днем
вдруг затренькал обычно молчащий телефон (в особняке имелся прямой
московский номер).

- Вероника? - спросил мужской, незнакомый, грубый голос.

- Да. Кто это?

- Береги сына. Вероника. С ним может быть плохо...

- Кто это?! - кричит она. Но в ответ - лишь короткие гудки.

Вера метнулась к окну.

Васечка Самозабвенно разъезжал на трехколесном велосипеде по аккуратно
скошенной траве двора.

Всполошившись, Вероника, невзирая на бурные крики сына, забрала его
домой.

Через час - новый звонок.

Вера опасливо взяла трубку.

Голос мужской, по-прежнему грубый, но другой, с кавказским акцентом:

- Вероника!

Тварь, сволочь, гадина! Ты скоро сдохнешь - и сын твой тоже сдохнет.
Берегись, Вероника!

Она в панике бросила трубку.

Потом - она только уложила на послеобеденный сон Василька, прилегла
вздремнуть сама - опять звонят.

С бьющимся сердцем Вера сняла трубку.

Новый голос. Но опять мужской и опять уголовный:

- Паскуда, мокрощелка! Сыну твоему горло перережем!.. Тебе, падла...

На полуфразе она в ужасе бросила трубку, выдрала из розетки телефонный
шнур...

Сна уже нет...

Она почти в обморочном состоянии обошла все комнаты особняка. Никого...
Давящая пустота...

Из окон третьего этажа Вероника поверх забора долго всматривалась в поле,
в поверхность озера... Тишина. Ни людей, ни машин...

Вечером, после ужина.

Вероника подступила к Баргузинову. Впервые в жизни она не сдержалась,
накричала на него:

- Это все ты!

Твои грязные делишки!

Почему ты не можешь решить свои проблемы сам? Нас подставляешь?!

Невенчаный супруг помрачнел, набычился. Процедил сквозь зубы:

- У меня - все чисто, поняла?

- Потом сказал раздельно, глядя тяжелым взглядом:

- Я - ничего - никому - не должен. Ясно тебе?!

- А почему же звонят? Мне, мне звонят!

- Повторяю еще раз. У меня сейчас ни с кем никаких разборок нет.
Понятно?!

На меня никто зуб не точит. Были б у кого претензии - я бы первый о них
знал. Я бы сам знал, не через тебя! Ясно?!

- Но почему, почему они звонят? - в отчаянии выкрикивает Вера. - Не может
ведь быть, чтоб просто так!..

- Звонят - значит, ты сама где-то наследила.

Кому-то дорогу перешла. - Глаза Баргузинова наливаются кровью.

- Все, женщина!

Разговор окончен!

Меня больше в это не впутывай!

Всю ночь Вероника провела без сна.

Все гадала: может, у нее в самом деле объявились враги?

Кто?

Зойка?..

Но Баргузинов уверял, что с Зойкой тогда, прошлой зимой, он договорился
обо всем полюбовно.

Она в претензии не осталась...

С тех пор Вера с ней не видалась, даже по телефону не говорила...

Может, Зоя решила вдруг припомнить старые обиды?

На нее держит зуб кто-то из бывших работников ее кооператива?

Кого-то она невзначай обидела?

Или кому-то недоплатила?

Человек молчал-молчал - а сейчас вдруг взял силу да припомнил старую, не
замеченную ею обиду?

Связался с уголовной шушерой - и мстит?.. Да нет, никого она вроде не
обходила деньгами...

Старалась не ранить словом даже нерадивых работников...

Ну а если вдруг и обидела, надо быть ненормальным, чтобы таким вот
способом мстить...

Мстить - спустя год после того, как кооператив закрылся...

А может...

Может, это Полонский?..

Не простил ей партийного выговора?

Своего увольнения из института? И того, что она родила от другого?.. До
времени затаился, а теперь заматерел, пошел в гору - и решил свести счеты?..

Да нет, чепуха...

Анонимные угрозы - совсем не похоже на стиль рафинированного интеллигента
Владислава Владимировича...

Утром, так и не заснув ни на минуту, она все-таки позвонила Зойке.