на пост хорватского премьера - Анте Павелич.
премьера будет предложен вам, можно надеяться на то, что вы определите
свою позицию открыто?
интересуют ваши гарантии по поводу армии...
Допустим, он обратится за помощью, а Гитлер тем не менее войска не введет?
Что если Рузвельт пригрозит ему войной? В конце концов именно из-за Балкан
началась первая мировая катастрофа. Что если Гитлер ограничится
дипломатическим скандалом? Остаться в памяти поколений человеком,
призвавшим иноземцев? Веезенмайер, конечно, серьезная фигура, но ведь в
Братиславу он прилетел уже после того, как Прагу заняли танки Гитлера. Он
разведчик. Пусть теперь вступают в действие политики и военные. Пусть ему,
Мачеку, напишет письмо фюрер. Или Риббентроп, на крайний случай. Пусть они
дадут ему гарантии. Тогда он решится на шаг, предложенный Веезенмайером. В
конце концов у них тоже нет иного выхода: им нужен повод, чтобы прийти
сюда. Не объявлять же Гитлеру войну Югославии только из-за того, что здесь
сменили одного премьера на другого! Нет, надо ждать. Гитлер может
воспользоваться его обращением для того, чтобы жать на Симовича. Мачек не
хочет быть картой в игре. Он сам хочет играть. А в игре нужна выдержка. Он
подождет.
переворота, когда поезд с принцем-регентом Павлом, ехавшим в Блед, был
блокирован в Загребе взводом парашютистов Симовича. Мачек, разбуженный
телефонным звонком, поехал на вокзал вместе с шефом полиции Велебитом. Он
потребовал встречи со свергнутым принцем-регентом.
отдам приказ Велебиту, мы арестуем людей Симовича, и вы обратитесь к
народу по радио...
весенний рассвет и спросил:
его людей, что меня с семьей выпустят в Грецию... Рисковать, не имея
гарантий?
видно - возражений; он ждал, что хорватский лидер даст ему гарантии, но
Мачек вдруг почувствовал огромное облегчение, холод в затылке сменился
спокойным теплом, которое разлилось по шее и плечам, и он, вздохнув,
согласился:
реактивного действия не состоялась. Воистину характер можно сломать -
изменить нельзя.
утвердить себя, причем только в том случае, если располагают фактором
времени. У Мачека времени не было. Но он не понимал этого, а такого рода
непонимание обрекало его на проигрыш. Хотя многие хорваты подшучивали над
весьма распространенным боснийским речением "има вакта" ("есть время"),
выражавшим склонность к неторопливости и лени, Мачек сейчас продолжал
мыслить и действовать точно в соответствии с этой фразой...
ресторана. Фамилию этого человека ему дал оберштурмбанфюрер Фохт.
Двенадцать лет назад Косорич, тогда еще молодой подпоручик королевской
армии, проходил практику в Гейдельбергском университете. Он познакомился
там с двумя почтенными профессорами, которые устраивали для него
увлекательные охоты, приглашали в театры и картинные галереи, водили на
семейные обеды. Эти господа, коллеги полковника Вальтера Николаи, шефа
распущенной после Версаля военной разведки рейхсвера, продолжали тем не
менее думать о будущем Германии и налаживать контакты впрок, особенно с
молодыми офицерами из соседних стран. Прощаясь со своим новым славянским
другом, они открыто представились как его коллеги, военные, и попросили об
одной лишь услуге: в случае, если к нему, Косоричу, приедут их друзья,
пусть он найдет возможность помочь им.
офицерами день за днем, но ничего такого, что могло бы скомпрометировать
его воинскую честь, ни в поведении новых знакомых, ни в своем собственном
не находил. Как и всякий человек, он был склонен к самовыгораживанию в
значительно большей мере, чем к самообвинению.
мостике, который рано или поздно придется перебрасывать от победителей к
побежденным, - размышлял Косорич. - Если я расскажу моему командованию об
этих встречах, на меня будут смотреть С недоверием и продвижение по службе
задержится, а в двадцать семь лет уже поздно менять профессию. А что я,
собственно, открыл немцам? Ничего я им не открыл". По прошествии пяти лет
он забыл об этих своих гейдельбергских знакомых. Напомнили ему о них в
начале тридцать третьего. Веселый журналист из мюнхенской газеты привез
великолепное издание Дюрера и рекомендательное письмо от профессора
славистики Зибера - того самого Зибера, который при последней их встрече
представился полковником генерального штаба.
культурной жизни "развивающейся славянской страны", говорил умно и весело,
но за день перед отъездом на родину попросил Косорича показать ему
побережье, во время поездки интересовался вовсе не красотами
Средиземноморского побережья, а портами, возводившимися неподалеку от
итальянской границы. Вел он себя так, что эту его заинтересованность в
оборонных объектах можно было расценить как журналистскую всеядность.
Однако, сделав несколько снимков, он сел в машину рядом с Косоричем и
спросил, не нарушает ли каких-либо запретов. И вместо того, чтобы
отшутиться, Косорич ответил, что конечно же нарушает и вообще надо все это
делать осторожней, а потом казнил себя за такой ответ, поняв запоздало,
что, так ответив, он возвел себя в новое качество - к а ч е с т в о
с о о б щ н и к а. После этого его не беспокоили еще три года, до тех пор,
пока к нему не приехал племянник профессора Зибера. Тот ничего не
фотографировал, зато провел два вечера, беседуя с Косоричем по самому
широкому кругу вопросов. "Таким военным, как вы, - сказал на прощанье
племянник Зибера, - хочется помогать: вы истинный офицер!" И
действительно, после этой беседы Косорич резко пошел вверх по служебной
лестнице и получил назначение в Генеральный штаб.
от профессора Зибера и попросил назначить время и место для встречи,
Косорич какое-то мгновенье колебался, но потом он решил, что тот интерес,
который проявит собеседник, поможет ему точнее понять возможную позицию
немцев, и на встречу согласился. Выезжая из дома, он понял вдруг, что его
мысли об "интересах противника" были некоей защитной формой игры с самим
собой: Косорич, который смеялся, ел, садился в машину, входил в кабинет
начальника генерального штаба, улыбался солдатам, козырявшим ему у выхода
из военного министерства, ласково трепал по щечке жену, постоянно уживался
с другим Косоричем, который жил в сокрытом страхе, очень любил Косорича
первого, видимого, знакомого всем, и ненавидел отчаянной жалостливой
ненавистью Косорича второго, который в самом начале не нашел в себе
мужества сказать начальству об этих проклятых зиберах и грюсенбахах.
улыбок и предложил покататься по улицам "обворожительного города". Он так
и сказал: обворожительный город. Эти слова никак не вязались с тяжелым
лицом немца, и непременная улыбка (в школе гестапо учили: "Главное -
расположить к себе агента. Для этого нужно помнить, что улыбка,
открытость, сострадание, щедрость, игра в начальственность и в значимость
- главные козыри") показалась Косоричу плохой актерской гримасой.
повернулся и посмотрел в заднее стекло, нет ли хвоста.
работает в моем отделе...
откровенно - не лучший способ общения.
уловив юмора в интонации Косорича. - Он мне докладывал о том, как вы с ним
на пари купались в костюмах. Было такое?!
Афанасьев Роман
Семенова Мария
Каменистый Артем
Куликов Роман
Посняков Андрей
Суворов Виктор