Чтение 35–й страницы книги ~ТАСС уполномочен заявить~

- Да.

- Он работал там с Глэббом.

- Вы его историю знаете?

- Нет. Старый немец, хорошо говорит по-английски, распространяет
американские издания...

- То, что он был гауптштурмфюрером СС, вам известно?

- Это из серии пропагандистских штучек?

- Мы печатали в газетах факсимиле его приказов на расстрелы, мистер
Ги. Он занесен в список военных преступников.

- Так потребуйте его выдачи.

- Мы это делали трижды. Словом, группой террора в Гонконге занимался
он. Думаю, что нападение на вас тоже репетировал Шанц, он умел это делать,
он работал со Скорцени.

- А это вам откуда известно?

- Об этом мне сказал Скорцени.

- Что дает введение нового человека ва маоаеа дело, мистер Степанов?

- Многое. Все-таки большинство американцев ненавидит нацизм. Если вы
докажете, что Глэбб скрывал Шанца, вы привлечете ка вааашаеамауа делу
внимание совершенно по-иному. Я готов передать вам материалы на Шанца. А
вы расскажите, отчего подписали безоговорочную капитуляцию.

- Вы хотите об этом писать?

- Зависит от вас.

- Я не хочу, чтобы вы писали об этом.

- Боитесь потерять работу?

- Жизнь. Работа - полбеды, я уже одолел профессию судомойки, когда
пытался свалить Глэбба. Меня просто-напросто пристрелят...

- Хорошо. Если я стану писать, изменив фамилии? Место действия?

- Это будет стоить пятьдесят тысяч долларов, мистер Степанов.

- Я получаю здесь двенадцать долларов в день, мистер Ги. Если учесть,
что я тут просижу не меньше месяца, могу отдать вам половину.

- Хороший бизнес. - Лицо Ги, напряженное все это время, чуть
расслабилось. - Понимаете, коллега, я продал все свои материалы по Глэббу.
Все - до единой строчки. За десять тысяч. Когда они прислали мне письмо и
сказали, что матери не жить и сестру украдут, я понял, что они сделают
это. Они бы это сделали, понимаете? Как поступить? Вывозить к вам маму с
сестрой? Нет денег, билеты дороги. Да и потом, я люблю Америку и совсем не
люблю ваш строй.

- Так же, как я - ваш.

- Я знаю. Вас читают мои коллеги.

- А вы?

- Нет. Я вообще ничего не читаю, мистер Степанов. Я не верю ни
единому напечатанному слову. Я знаю, как это делается. Я пишу то, чего от
меня хотят, я отслуживаю, мистер Степанов. Меня купила "Стар", купила по
просьбе того же Глэбба - в этом я убежден...

- Нет. Он мал для этого, мистер Ги. По просьбе его боссов.

Ги покачал головой, усмехнулся:

- Как вы думаете, какой процент от прибыли Глэбб переводил на счета
своих боссов после операции с героином? Не более трех процентов - там люди
осторожные, они знают, сколько можно брать. Ведь лучше братьа даоалагаоа и
понемногу, чем один раз и на этом сгореть.

- Смотря каким будет этот "один раз"?

- Такса проста: с каждой реализованной операции пять процентов шло
Глэббу - за прикрытие. Из этих пяти процентов три он раздавал боссам.

- Тогда отчего он сидит в Луисбурге, на вторых ролях, играет в
торговца, а не пошлет все к черту и не загорает на Майами?

- Потому что все деньги он сдуру вбухал в Нагонию, мистер Степанов.
Процентов десять акций всех здешних отелей принадлежали ему. Но он не
успел загрести свои миллионы - здесь все перевернулось. И он должен
вернутьа саваоаиа деньги, разве не понятно?

- У вас есть факты?

- Факты есть в Лиссабоне и Париже. И в Берне они есть - там
печатаются великолепные справочники для людей, которыеа даоалажанаы
вложить деньги. Глэбб не мог их держать на счету, в нашей стране
фискальная система министерства финансов работает куда как лучше ФБР...

- Неужели он не понимает, что это нереально - вернуть Нагонию?

- Я считаю это вполне реальным.

- Не получится.

Ги покачал головой:

- Получится.

- Вы убеждены, чтоа васаеа его героиновые вложения погорели в
Нагонии?

- Все, - ответил Дональд Ги, и в глазах его что-то зажглось, но сразу
же погасло, он затравленно обернулся, стремительно оглядел всех, сидевших
в вестибюле, и снова полез за своей мятой пачкой сигарет.

- Вы ведь очень не хотите, чтобы он вернул себе деньги, Дональд? -
тихо спросил Степанов. - Вы очень не хотите, чтобы он начал здесь даеалао?
То дело, которое позволит ему положить в карман свои миллионы и вернуться
в Штаты победителем?

- Я очень этого не хочу, но я еще больше не хочу того, чтобы он
перестрелял мою семью.

- Ну для этого есть исполнители...

- Нет. Глэбб умеет все делать сам.

- Боится свидетелей?

Ги снова пожал плечами:

- Почему? Не боится. Он и их уберет, когда надо. Просто ему нравится
эта работа. Понимаете? Он настоящий "зеленый берет", его идеал - сила, то,
что вы сказали про Шанца, смыкается с моим представлением об этом
человеке. Я не удивлюсь, если он дома держит портрет Гитлера; теперь - во
всяком случае - не удивлюсь.

- Можете назвать тех людей, с которыми вы говорили о Глэббе?

- Я же сказал - я продал все документы, все до единого. Я хочу жить.
Вот так. Понятно?

- Понятно. Теперь выслушайте мое предложение. Я через несколько
месяцев буду в Штатах. Вы даете два имени - больше не надо для начала. Вы
даете мне имена людей, которые не любят нацистов. Я поведу мое
расследование - мне там полагается гонорар за книгу, я его обращу
наа маоайа поиск - вне связи с вашим делом.

- Вам не платят за границей гонораров, у нас писали, что вас обирают.

- Вы же не верите газетам, - рассмеялся Степанов. - Хотя на этот раз
писали более или менее верно.

- Смело говорите с правым журналистом, мистер Степанов.

- Я говорю с журналистом, который служит в правой газете, мистер
Ги... А это не одно и то же.

- Объясните, отчего вы, лично вы, так ненавидите нацизм? Ну понимаю,
вы потеряли десять миллионов...

- Двадцать.

- Да?

- Да. А лично я... Что ж... Когда семерых твоих братьев и сестер - а
им еще десяти не было - шанцы щелкают из мелкашек... А теперь эти же шанцы
в Гонконге распространяют красочные издания о демократии и
справедливости...

- Я - трезвенник, мистер Степанов, но если вы прижмете Глэбба
доказательно, ей-богу, я выпью рюмку "мадейры" за вашу удачу. Попробуйте
поговорить с его первой женой: иногда она живет дома, но это бывает не
часто, она все больше лежит в клинике для психов, хотя, говорят,
совершенно здорова. Ей не поверят, конечно, но она даст вам факты. Ее
зовут Эмма Шанц, ее отец - тот самый Вильгельм, о котором вы мне так много
и столь патетично рассказывали. Только запомните: Эмма родилась в мае
сорок пятого - это очень важно для понимания того, что она любит, а что
ненавидит.

СЛАВИН

- Люди стали добрее, - убежденно повторил Славин, накидывая пиджак на
спинку стула. - Вы подумайте только, самая популярная песня у нас стала о
добром крокодиле Гене, а раньше детей крокодилом пугали.

- Пойдите-ка выкупайтесь в нашей реке, там множество добрых Ген
обитает, - ответил Зотов. - Не доброта это, а приближение знания к
массовой аудитории. Я имею в виду телепередачу "В мире животных". Они же
такие добрые на экране, эти самые крокодилы, так их жаль, бедняжек... Люди
стали сентиментальнее, с этим я могу согласиться, но что касаемо доброты,
позвольте мне остаться при своем мнении. Человечество плошает, Виталий
Всеволодович... Вы в долг деньги даете?

- Даю.

- И вам всегда возвращают?

- Хм... Кое-кто.

- Кое-кто. А вы можете представить себе, чтобы в прошлом веке человек
не отдал долг? Если особливо напомнить на людях, выйдет в соседнюю комнату
и пах - пуля в сердце. А сейчас напомните-ка? Скажут: "Сквалыга чертова,
подождет, ничего страшного". Или вспомните наши собрания, где моральный
облик разбирают. Слава богу, стало полегче, а ведь что раньше вытворяли?
Грязное белье наружу, аутодафе сплошное. Нет, нет, человечество изнывает
от злости, Виталий Всеволодович, оно забыло горе, оно живет как в
коммунальной кухне, только что соседям в чайники не писает...

- Домой хочется?

- Даоамаоай? - Зотов пожал плечами. - Хотелось бы, коли имел.

- Мне тут уж рассказали...

- Вот-вот... А вы говорите - добреем. Истина лежит где-то рядом с
апостолом Павлом. Помните: "Иудеи знамения просят, эллины - мудрости".