теперь там, в том мире, о котором мы размышляли и говорили, вы можете видеть
его наяву, расскажите о нем, расскажите, описывайте, ибо мы хотим слышать.
Говорите!
и даже отдельные, не имеющие смысла слоги; но затем она начала описывать то,
чего никогда не было.
подоходный налог, налог с продажи, сибирская язва... Вульворт, Маркс и
Спаркс.., огромные корабли в воздухе, огромные города на земле, люди
повсюду. Вижу Лондон, вижу Париж, вижу Нью-Йорк, вижу Москву, вижу странные
дела. Вижу армии, они воюют, убивают, тонны, тонны, тонны, тонны бомб сверху
на города и на людей, ненавидят друг друга, убивают друг друга, ядовитые
газы, бактериологическая война, напалм, бомбы, громадные бомбы, атомные
бомбы, водородные бомбы, бомбы падают, люди дерутся, убивают, умирают,
ненавидят, это.., это.., это...
дернувшись, скатилось с софы, словно огромная тряпичная кукла, сброшенная
ударом лапы невидимого зверя. Гас бросился было на помощь, но доктор Мендоза
жестом остановил его, а из дверей кухни уже появился врач, явно находившийся
там в ожидании на случай подобного припадка. Гас вновь уселся на стул и тут
увидел перепуганное лицо, мелькнувшее в дверях позади. Хозяин дома, Том
Бодмэн, с которым Гасу как-то доводилось встречаться, бросил один дикий
взгляд на невообразимое действо, происходившее в его собственной гостиной, и
убежал наверх. Вытирая лицо многоцветным своим платком, Мендоза заговорил
опять.
софе, она не выдерживает, и вы сами только что видели почему. Ужасные,
кошмарные силы! Услышав все это, мы с крайней неохотой вынуждены сделать
некоторые умозаключения. Возможно, мир Альфа-Два вообще не существует,
поскольку звучит все это ужасно, и мы просто не можем себе представить, как
мир мог стать таким; не исключено поэтому, что здесь имеют место просто
роковые видения, порожденные подсознанием медиума, подобные возможности мы
должны постоянно иметь в виду при наших изысканиях. Мы постараемся
проникнуть в дело глубже, если сможем, но, похоже, у нас мало надежды на
успех, и уж подавно - на установление контакта с тем миром, как я когда-то
надеялся. Тщетная надежда. Нам следует быть довольными собственным миром,
при всех его возможных несовершенствах.
подошли бы для научно-романтического произведения, а не для реальной жизни.
Прежде всего я хочу сказать, что вряд ли смог бы жить в подобном мире.
взяв Айрис под руку, увел из комнаты через створчатое, до самого пола, так
называемое французское окно в сад. Они не спеша шли под яблонями, ветви
которых уже упруго обвисли под тяжестью обильных плодов; Гас быстро изгнал
из памяти странный опыт, которому только что стал свидетелем, и заговорил о
деле, которое было куда ближе к сердцу.
может, когда туннель будет построен, я увезу его куда-нибудь, где он
перестанет изнурять себя.
взяла обе его руки в свои.
ожидания у нас все-таки нет будущего?
праздничного пробега. С окончанием работ наши разногласия отойдут в прошлое.
Но в сердце своем он не мог снести решения, которое вновь их разделяло.
Измученные, несчастные, они сплели руки в крепком пожатии и долго стояли
так, вглядываясь в самую глубину глаз друг друга. На лице Айрис теперь не
было слез - оттого, быть может, что она выплакала их давным-давно. Облако
закрыло солнце, и сумрак пал на них и на их сердца.
Глава 5
ЧУДЕСНЫЙ ДЕНЬ
воспоминаниями, которые никогда не сотрутся, и, сидя вечерами у огня, станут
рассказывать другим, сегодня еще не родившимся детям о чудесах этого дня, -
а те только глазами захлопают от изумления. Солнце заливало праздничным
сиянием нью-йоркский Сити-холл парк; под свежим бризом шелестела листва
деревьев, а ребятня крутила обручи и весело носилась среди степенно
прогуливающихся взрослых. Весь преображенный мир оказался в миниатюре
представлен в маленьком парке, когда удивительный повод собрал здесь
праздничные толпы народа; давно, казалось бы, перевернутые страницы истории
открылись вновь, когда на аллеях появились индейцы племени ленни-линэйп,
следом - группа голландцев, ведь именно голландцы оказались когда-то
настолько бесстрашными, чтобы попытаться основать здесь колонию задолго до
того, как их вытеснили англичане; потом шотландцы, ирландцы - они приезжали
сюда навсегда; переселенцы из всех-всех стран Европы. И снова, снова
индейцы-алгонкины всех пяти племен в своих пышных церемониальных одеяниях с
длинными перьями на головных уборах; черноногие и кроу с запада, пуэбло и
пима с дальнего запада, ацтеки и инки с юга, неотразимые в своих
многоцветных накидках из птичьих перьев, с торжественными топориками и
боевыми дубинками, у которых, правда, вместо смертоносных обсидиановых шипов
были лепестковые наклейки из черной резины; майя и представители сотен
других племен и народов Южной Америки. Они прогуливались здесь, все
вперемежку, беседовали, жестикулировали, с удовольствием озирались вокруг и
покупали у уличных торговцев мороженое, маисовые лепешки, сосиски, тако,
свирепый красный перец чилли и уйму воздушных шариков, игрушек, бенгальских
огней, флажков... Вот с лаем пробежала собака, а ее увлеченно преследуют
мальчишки; вот первого пьяного сцапали голубые мундиры и препровождают в
гостеприимный хмелеуборочный фургончик. Все шло как по-писаному, и мир
казался прекрасным.
украшенная флагами и даже с виду тяжелая от позолоты, утыканная микрофонами
для выступающих и с вовсю наяривающими оркестрантами за их спинами.
Пользующиеся случаем поговорить политические деятели неустанно напоминали о
величии происходящего и о громадном собственном вкладе в это происходящее,
но на них не очень-то обращали внимание; в каком-то смысле они создавали
всего лишь шумовой фон сродни тому, который делали музыканты, с неиссякающим
темпераментом игравшие в перерывах между речами. И те и другие вызывали у
толпы не более чем мимолетный интерес - хотя, конечно, звуки музыки
доставляли людям определенное удовольствие; ибо все пришли сюда увидеть
кое-что иное, более поразительное, более достойное сохраниться в памяти,
нежели политиканы и флейты. Поезд. Тот самый. Вот он, ярко сверкает на
солнце. Бродвей был до середины засыпан песком, на песок уложили шпалы, на
шпалы - рельсы, и ни одна душа не вздумала жаловаться на сбой в движении
городского транспорта - потому что ночью по этим рельсам, пятясь, медленно
прополз поезд, сопровождаемый марширующими по обе стороны от него солдатами,
и встал в ожидании рассвета. Вот он: перила смотровой площадки последнего
вагона - вплотную к трибуне, вагоны четко выстроились на рельсах, отбрасывая
солнечные блики, сверкая эмалью глубокого, словно океан, голубого цвета,
оттененного возле окон белым; голубой и белый - официальные цвета туннеля.
На каждом вагоне красовались блещущие, причудливо выписанные золотом буквы,
гордо заявляя: "Трансатлантический экспресс". Но как ни привлекательны были
эти вагоны, у локомотива толпа стояла гуще всего, прижавшись вплотную к
ограждению и непроницаемым линиям солдат за ним - то были высокие, крепкие
ребята из Первой Территориальной Гвардии, очень внушительные в своих
ботинках до колен, офицерских походных ремнях "Сэм Браун" на поясах, с
ритуальными томагавками у бедер, гусарскими киверами на головах и винтовками
"на плечо"; по случаю важности происходящего штыки были примкнуты. Что это
был за локомотив! Родной брат обслуживавшего английскую часть туннеля
могучего "Дредноута", названный "Императором", - и вполне по праву, ибо его
полированные, мощные, посеребренные наружные механизмы имели вид вполне
императорский. Поговаривали, что создатель этой огромной машины получил
докторскую степень Массачусетского технологического института, и, возможно,
так оно и было - ведь двигатель питался от атомного реактора, как у
"Дредноута".
очищенном от толпы участке у конца состава. Все они были богатыми, щедро
оделенными судьбой людьми, влиятельными, красивыми; им-то и удалось добиться
участия в праздничном пробеге. Восторженные крики раздавались всякий раз,
когда показывалась какая-нибудь значительная персона и проводники помогали
ей пройти к своему месту. Стрелки часов на башне Сити-холла все больше
приближались к часу, на который было назначено отправление, волнение
нарастало, хотя обрывки напыщенных фраз последних ораторов еще прокатывались
над толпой. Со смотровой площадки поезда председатель правления компании
Трансатлантического туннеля сэр Уинтроп выступал с речью, которой с
некоторым интересом внимали те, кто стоял поближе, но которая была
совершенно не слышна остальным. Вдруг в задних рядах возникло какое-то