Чтение 36–й страницы книги ~Время игры~

кружев, платье. С пышной многослойной юбкой ниже колен, какие носили
девушки в середине шестидесятых.

А еще она украсила себя бриллиантовым колье в пару сотен каратов и
такими же серьгами.

Будто собралась на прием в Карнеги-Холл.

На мой недоуменный, возможно, даже и бестактный взгляд она ответила
очаровательнейшей из своих улыбок.

- Милый, но у нас ведь свадебное путешествие. Не так ли? Или ты
передумал?

До меня начало доходить.

Ровно полтора года назад она дала зарок Берестину (за которого чуть
сдуру не выскочила замуж по причине нашего глупого разрыва), что не
будет принадлежать ни ему, ни кому-нибудь другому до законного брака.

С ним ли, с другим - не важно. И долго его соблюдала.

А когда я все-таки ее в очередной раз соблазнил, ей потребовалось
считать, что она, следовательно, все же вышла замуж.

Софистика, но тем не менее.

И раз так, то сейчас у нас означенное путешествие, а равно и медовый
месяц.

- Что ты, дорогая! Я счастлив открыто назвать тебя своей женой. Жаль,
что мы не додумались до этого сразу, в семьдесят шестом. Жили бы сейчас
поживали в окружении троих детей где-нибудь в Улан-Баторе, куда меня
непременно сослали бы за невосторженный образ мыслей, и никаких Валгалл
и Южных морей... - Какой ты невыносимо бестактный тип... На откидном
столе каюты был накрыт легкий торжественный ужин. В полном соответствии
с рекомендациями знаменитой, а также пресловутой Елены Молоховец,
который у среднего интеллигента позднебрежневской Москвы (не говоря уже
о провинциалах) вызвал бы смешанный с изумлением приступ пролетарского
гнева.

Мои бутылки шампанского были здесь как бы даже и лишними, поскольку
боевая подруга озаботилась не только им, но и "Энесси" на предельной
грани выдержки.

Это распространенный предрассудок, что коньяк чем старее, тем лучше.
На самом деле даже "тридцати-сорокалетние" коньяки изготавливаются из
смеси спиртов максимум пятнадцатилетнего возраста.

Присутствовали также столь любимые нами в те самые годы крепкие
ликеры "Бенедиктин" и "Селект".

Освещал каюту тяжелый серебряный шандал на пять свечей, пахло
ароматическими индийскими палочками, из динамиков доносились звуки
бетховенской элегии "К Элизе".

Замысел Ирины был понятен: в очередной раз начать жизнь "с чистого
листа".

Что же, это совпадало и с моими намерениями. Как оно будет дальше -
не сейчас задумываться. Следует наслаждаться текущим мгновением, пока
оно длится.

Надеюсь, мы заработали это право.

- А девочку ты не захотела пригласить на ужин? - скорее для порядка
поинтересовался я, запирая за собой дверь на защелку и вешая на крючок
слишком плотный для этих широт форменный китель.

- Девочку я уложила спать и угостила ее чаем... Сейчас она видит
прекрасные сны... Знаем мы этот чай. Все правильно. Ароматный цейлонский
чай с мягким, совершенно безвредным транквилизатором. Анна проспит свои
законные десять часов, встанет бодрая, полная сил, готовая без
потрясений и даже удивления воспринять тот "прекрасный новый мир", в
котором ей неизвестно за какие заслуги довелось оказаться.

И нам она помешать не сможет, что весьма существенно.

Но опять же. Мне сейчас совершенно неинтересны были все эти
подробности.

Словно бы действительно все мои беды связаны были только с теми
делами, которыми непосредственно пришлось заниматься последние два года.

И испытание целомудрием на Валгалле, когда меня мучительно соблазняла
Сильвия, тоже отразилось на моей психике.

Вот только сейчас я вдруг почувствовал себя нормальным мужиком. А то
уже начало казаться, что я окончательно утратил вкус к женщинам. И Ирина
это замечала, хотя и не позволяла себе высказываться по этому поводу.

А сейчас даже выглядывающие из декольте округлости уже вызывали
здоровое возбуждение.

Все правильно, жених перед первой брачной ночью и должен вожделеть
невесту.

Я погасил верхний плафон и длинной каминной спичкой поджег розовые
восковые свечи. От центральной, толстой, как хороший батон московской
колбасы, прикурил венесуэльскую сигару (кубинских не люблю, несмотря на
их всемирный авторитет).

Синеватый дым потянуло в иллюминатор.

Сразу три категорических запрета парусного флота нарушаю - открытый
огонь во внутренних помещениях, курение там же и незадраенный
иллюминатор, ночью, в жилой палубе, почти у ватерлинии, при неизвестном
прогнозе погоды.

А если сейчас налетит шквал?

Какая ерунда все время лезет в голову. Наверное, я действительно
слегка повредился в уме, что немудрено. Только самоконтроль позволяет на
людях сохранять видимость нормальности.

- Ну, за долгую счастливую жизнь! - Я специально открыл бутылку так,
что пробка шарахнула в потолок с выстрелом и хлестнувшей из горлышка
пеной.

Выпили. Ирина до дна свой фужер-тюльпан, а я чуть-чуть. Хотелось
подольше быть трезвым. - Знаешь, - сказала Ирина, - я бы хотела, чтобы
мы прожили молодыми и здоровыми еще лет сто, а потом умерли вот так -
сидя за хорошим столом, хотя бы и здесь же, наскочив на морскую мину...
- Так а зачем вообще умирать, если мы и тогда будем молодыми и
здоровыми?

- Ну, я имела в виду, что когда перестанем ими быть.

- Давай лучше отложим эту тему на загаданную сотню лет, а уж тогда...
И после этих слов я с удивлением понял, что говорить нам больше вроде бы
и не о чем. Относящееся к предыдущей жизни давно переговорено, будущее
пока скрыто "неизвестным мраком", как мы любили выражаться в
студенчестве, а настоящее... Его еще нужно обрести. Или - создать для
себя.

Поэтому после третьей рюмки коньяка и совершенно необязательного,
более того - почти бессвязного разговора, поскольку мы оба готовились к
одному и тому же, я встал, обошел стол, обнял Ирину и начал целовать
высокую, пахнущую горькими духами шею.

Насколько я помню, океан в том месте, где мы оказались, был
совершенно штилевой, но все равно его мерные колебания, отражение
глубинных течений и бушующих где-то за сотни миль штормов приподнимали и
опускали яхту настолько ощутимо, что моментами с непривычки зависало
сердце. А может быть, не только от этого... Страстные объятия,
прерывистое дыхание в паузах, вздрагивающие тонкие пальцы у меня на
затылке. Не нужно было ничего говорить, я даже не помню, кто из нас кого
вел за собой в ее спальню, на мерцающий красный глазок магнитофона рядом
с кроватью.

Ирина отлично знала мои склонности и пристрастия, поэтому в отличие
от любой другой женщины в данной ситуации не сняла с себя все лишнее, а,
наоборот, максимально оделась.

Наверное, в каком-нибудь каталоге Квелле или Неккермана она нашла
этот комплект белья для новобрачной. Предназначенный не для
использования в реальной жизни, а исключительно для демонстрации на
подиумах.

Ирина изображала испуганную расслабленность девушки, с которой сейчас
произойдет то самое, непонятное и волнующее, пресловутый диалектический
переход из девушки в женщину.

А мне приходилось разбираться сначала в "молниях" и застежках ее
платья, потом искать, где спрятан замок тугого и твердого, как
бронежилет, бюстгальтера (оказалось, спереди, между чашечками), да и
пояс был непривычного образца.

Но все же в конце концов мы упали на просторную, два на три метра,
постель, и она то громко, прерывисто дышала со всхлипами, то будто
непроизвольно сжимала бедра, стараясь защитить свою невинность, то
незаметно мне помогала, приподнявшись на локтях и лопатках, стянуть с
крутых бедер облегающие, упругие, словно эластичный бинт, трусики.

Мы словно разыгрывали ремейк давней любовной сцены, даже двух - когда
я впервые решился посягнуть на ее девственность и когда она вынудила
меня заставить ее впервые изменить мужу.

Оба раза так и было - торопливо, страстно, без предварительной
подготовки, и, может быть, именно поэтому запомнилось на всю жизнь.

Все остальное хоть и вполне нас устраивало, но казалась все же
пресноватым.

Поэтому время от времени мы и придумывали себе этакие "праздники
любви", в которых каждому позволялось реализовывать самые смелые
фантазии.

По очереди.

Если мне нравилось брать Ирину как можно более одетой, то ей,
наоборот, чтобы получить свою долю радости, требовалось раздеться,
помыться и надушиться изысканнейшими французскими духами, после чего
превратиться в яростную наездницу-амазонку.

И, судя по всему, хотя сам я этого никогда не видел, иногда перед
тем, как предаться страсти, она принимала нечто возбуждающее, типа
препаратов Сашкиного производства Например - производные эфедрона или
его аггрианских аналогов.

Помню, еще в ее студенческие времена, когда мне впервые пришло в