покачиваются - волосатые, мускулистые, так ничего и не сделавшие... - И
педант же вы все-таки, Салтан: привнесенный фактор! Да один наш Сэр Найджел,
запущенный с надлежащей скоростью, раскидал бы там всю эту жреческую шушеру
и выцарапал этого парня! И безо всяких там лазеров и десинторов, уверяю вас!
не педант, но и вы никогда не решились бы на подобную авантюру. Зачем же вы
меня пригласили? Чтобы обсудить инструкции по контактам? Нет? Я рад,
батенька. И могу обрадовать вас: педантом я все-таки стану. Когда мы все
выйдем отсюда в город.
вместо этого сказал:
мелькнуло: все рехнулись в этой полупрозрачной тюряге, и я в том числе, если
вдруг язык не повернулся назвать Кшиську по имени. Бывшая лаборантка
биосектора Левандовская...
информации, как и всякий непорядок на вверенной ему территории, раздражали
его несказанно, но вдруг обмяк, махнул рукой и пробормотал:
потребовала ее немедленного возвращения, облетела Колизей стремительно и
непостижимо. Абоянцев не нашелся, как возразить, да и кто возразил бы в
сложившейся ситуации? Не возразив, он решил и не откладывать - сообщить ей
об этом после ужина, отправить ночью, как только сядет луна.
снова выпрямился, словно какое-то решение выкристаллизовалось у него не в
мозгу, а в позвоночнике. - Ну, раз вы все в курсе и, естественно, в миноре,
тогда так: завтра с десяти ноль-ноль я той властью, которая дана мне на
случай чрезвычайных обстоятельств, объявляю досрочный переход на вторую
ступень нашей экспедиционной программы: прозрачность стены обеспечивается с
двух сторон. Начинаем вживаться в обстановку города. Выход за стену,
естественно, произойдет тоже ранее намеченного срока. - Он перевел дух, и
Гамалей подумал, что так волноваться он не будет, наверное, и тогда, когда
сообщит все это остальным экспедиционникам. - И не говорите Кристине - об
этом пусть она не знает...
пришла одновременно на ум обоим:
на эту тему не говорил, да и не мог говорить, неприкосновенность личности -
самое святое дело даже в супердальних экспедициях. Разве кто попросту,
по-женски удостоился девичьей откровенности? Тоже некому. По условию,
заданному еще на Большой Земле, они являли собой пестрейший конгломерат
тщательно хранимых индивидуальностей, и ни восточная принцесса Сирин, ни
душечка-дурнушечка Мария Поликарповна, ни вяленая рыба Аделаида в наперсницы
Кшисе явно не проходили. Скорее уж она могла поделиться с кем-нибудь из
мальчишек, но с кем? Гамалей нахмурился, припоминая... Нет. Все последнее
время мужское население извелось в бессильных попытках найти проклятущую
"формулу контакта", а белейшая Кристина плавала средь них, как шаровая
молния в толпе, готовая то ли взорваться, то ли бесшумно кануть в антимир -
от нее и шарахались соответственно. Нет, и с мальчишками она не говорила.
Тем более... Тем более, что кто-то из них и был... А ведь странно, она вся
светится от счастья, но она одна. Если бы не сообщение Аделаиды, то он мог
бы поклясться, что интуиция эпикурейца усматривает здесь крамолу
платонической любви.
она и не догадывается...
Так не бывает.
штука, что пока чешешься - быть или не быть, допускать или не допускать -
она, милая, уже это самое допустила. Ты тут словоблудствуешь, а это самое
уже существует себе потихоньку... И хорошо, если только потихоньку. Это я не
только в отношении нашей Кшиси, это я в самом широком смысле.
тогу, - в последнее время ваша риторика становится, я бы сказал, все более
патетической и аксиоматичной. Вы не замечали? Однако вернемся к исходной
точке. Вы мне хотели что-то продемонстрировать, не так ли?
высовывающимися из сандалий. Кажется, в античные времена такой жест считался
верхом неприличия. Все равно что ношение штанов. Да, кстати о штанах... Он
откинул край тоги и принялся рыться в необъятных карманах своих домотканых
штанов. Штаны, как и тога, были сенаторские: с красной каймой. Нашарил
наконец плоскую коробочку микропроектора, расправил ремешок и медленно,
словно камень, повесил на грудь. Действительно, кто тянул его за язык? На
кой ляд понадобилось ему звать на эту панихиду Абоянцева?
это не то слово. Не демонстрация. Реквием. По тому художнику, которого
вчера... Одним словом, не спрашивайте ни о чем, Салтан, и смотрите. Этот
реквием - не музыка.
ее не сразу, поначалу он только следил за возникновением каких-то странных,
ни на что не похожих и главное - никогда не виденных им картин. Он не знал
этого художника, не мог даже приблизительно угадать век и страну. Может
быть, это был и вовсе не землянин? Но нет, на картинах была Земля, но только
сказочная, словно снящаяся... И безлюдная. Может быть, щемящая печаль
удивительных этих картин и крылась в обесчеловеченности мира, сотканного не
столько из материи, сколько из осязаемого, весомого света; а может, Гамалей
выбирал по памяти только те полотна, на которых сумеречными вереницами
змеились похоронные процессии одинаково безутешных людей и кипарисов, где
черные крылья не то траурных знамен, не то падающих ниц деревьев казались
иллюстрацией к исступленным строкам Лорки, где цепкий мышастый демон
угнездился в расщелине между готовыми беззвучно рухнуть зиккуратами, где
бессильные помочь теплые женские руки баюкали невидимых рыбаков вместе с их
игрушечными лодчонками, и на дне морском сохранявшими трогательную стойкость
неопущенных, словно флаг, парусов... Музыка родилась незаметно, и смена
картин не прерывала ее звучания, а наоборот, неразрывно переплеталась с ее
ритмом - взлеты трассирующих ночных огней, слагающихся в знак зодиака,
змеящееся ниспадение жертвенного дыма, нежное тремоло одуванчика и свистящий
полет царственного ужа...
не могла принадлежать всему этому миру грез, но музыка продолжала звучать,
властно и безошибочно признавая своими и стылую синь заречного леса, и
красноватые плеши обнаженной земли, и убогие рукотворные квадратики
зеленеющего жнивья.
реальнее, чем сам Райгардас.
свою бороденку.
Райгардас. Ничто не может исчезнуть бесследно, ибо над этим местом будет
всегда мерещиться нечто... Образ какой-то. Вы первый, кто не увидел ничего.
домотканое рядно его рубахи. Раскосые татарские глаза его сузились еще
больше, затененные бесчисленными старческими морщинками, и было видно, что
изо всех сил он старается не допустить Гамалея в неодолимую грусть своих
мыслей.
как говорит порой наша Макася.
ни горечи, ни досады, проговорил Абоянцев. - Вы, как мальчишка, даже не
представляете себе, насколько страшно иногда понять, что каждый человек -
это маленький... как его?
откровения.
землю под звон колоколов, в пасхальную ночь... Мы, пожилые люди, как-то
свыкаемся с этой собственной пасхальной ночью. Перебарываем мысль о ней.
Каждый справляется с этим в одиночку, и я не слышал, чтобы об этом говорили.
Каждый справляется с этим... Но иногда какой-нибудь юнец - а вы мне сейчас
представляетесь сущим юнцом, вы уж простите мне, Ян, - бьет вот так,
неожиданно... И тогда захлебываешься. И несколько секунд необходимо, чтобы
перевести дыхание. А на тебя еще глазеют.
зарвавшимся мальчишкой, и этот возврат к юности отнюдь не переполнял его
восторгом. - Я действительно думал о другом. Я тоже вижу свой Райгардас. Но
это... наш Колизей. Мы ведь тоже уйдем отсюда, уйдем рано или поздно, и
расчистим это место, и засеем кемитской травой. И достаточно будет смениться
двум поколениям, как каждый из кемитов будет видеть над этим лугом свой
собственный Райгардас, и он все менее и менее будет похож на настоящий.
или, если вам угодно, Райгардаса, у меня уже не будет. Я ведь тоже унесу на
Ильин Андрей
Конан-Дойль Артур
Прозоров Александр
Акунин Борис
Каргалов Вадим
Орловский Гай Юлий